Полунищий щеголь и неудачливый повеса, написавший главную поэтическую книгу Франции. К 200-летию Шарля Бодлера
Сегодня исполняется 200 лет одному из самых главных поэтов Франции — Шарлю Бодлеру. Светские салоны и публичные дома, гашиш и сифилис, нищета и щегольство, презрение к буржуа и сложные отношения с матерью. Esquire рассказывает о жизни и судьбе автора «Цветов зла».
30 июня 1845 года в возрасте 24 лет Шарль Бодлер написал прощальное письмо своему юридическому поверенному Нарсису Анселю. По задумке письмо должно было найти адресата, когда поэт будет мертв. “Я убиваю себя потому, что не могу больше жить, потому как тяжесть, с которой я засыпаю, и тяжесть, с которой я просыпаюсь, стали для меня невыносимыми”, — писал Бодлер, утопающий в долгах, борделях и неизданных рукописях. Отчаянный денди и мот, он растратил почти половину оставшегося от отца наследства за восемнадцать месяцев и проводил время в кабаре со своей любовницей, квартеронкой Жанной Дюваль, когда внезапно попытался проткнуть себе грудь ножом. Порез оказался несерьезным, на место подоспел врач, а упадническая нищета молодого поэта уже через несколько дней сменилась родительскими апартаментами на Вандомской площади. Он прожил еще 22 года.
«Проводит свое время в лености, ко всему безучастен и апатичен»
С самого детства судьба Шарля Бодлера была омрачена расставанием и вынужденным изгнанием — во всяком случае, именно такой характер он придавал сложившимся обстоятельствам. Он родился в 1821 году в по-своему неравной семье: матери, Каролине Дюфаи, было 27 лет, а отцу, Франсуа Бодлеру, — уже 62. Когда Шарлю еще не исполнилось шести, Франсуа умер — и за этим несчастьем последовала череда событий, увеличивавших разрыв между Шарлем и его матерью. Совсем скоро Каролина вышла замуж во второй раз, за военнослужащего Жана Опика, и это своеобразное предательство Шарль никогда не смог простить — и в особенности он не смог простить, когда тиранический Опик направил одиннадцатилетнего мальчика на обучение в коллеж вдалеке от дома.
Тональность отношений Шарля и Каролины была задана еще тогда: беспокойный в проделках и ленивый в учебе, он писал матери жалостливые письма с просьбами простить и забрать его домой. “Вы разочаровались во мне как в сыне, недостатки которого невозможно исправить, для которого все безразлично, который проводит свое время в лености, ко всему безучастен, апатичен и у которого не хватает смелости взять себя в руки”, — говорил он в письме, и если не знать дату, это детское послание вполне можно спутать с исповедью тридцатилетнего Шарля. Жертвенная интонация сохранилась и спустя десять, и спустя двадцать лет — в письмах к матери он завышал собственные долги, преувеличивал тяжесть недугов и неизменно винил именно Каролину в постоянных бедах.
Бодлеру зачастую приписывают неизжитый эдипов комплекс, в своей обиде и стремлении привлечь внимание он вел себя как неуемный любовник: в конце концов, когда Жан Опик умер в 1857 году, Шарль вполне серьезно предложил себя в качестве кандидатуры на роль третьего мужа для Каролины. Впрочем, Жан-Поль Сартр в этих отношениях видел скорее чрезмерное обожествление родителей, при котором Бодлер наделял себя ролью лишенного свободы зверька — ролью, способной усмирить нелогичное и всегда несправедливое мироздание, в котором поэт безуспешно искал удобное место.
“Шестой по французскому, четвертый — по греческому, первый — по латинским стихам” — Бодлер учился неравномерно, но уже тогда нашел себя как юного поэта и запойного чтеца. В 18 лет он даже писал полковнику Опику с просьбой выделить 30 франков в месяц на услуги репетитора по философии и древнегреческому. Тем не менее специализацию за Бодлера выбрал отчим — он с трудом получил степень бакалавра права, однако ни продолжать образование, ни работать по специальности он не стал. Вместо этого поэт завел дружбу с молодыми литераторами, быстро завоевал статус завсегдатая злачных парижских заведений, а остатки наследства оставлял в чулках местных гетер. Любая институция сковывала Бодлера, будь то школа, университет, академия или “приличное общество”. К двадцати одному году у Шарля Бодлера накопился сомнительный послужной список: прерванная поездка в Индию, болезненная связь с креолкой Дюваль, унизительный контроль средств господином Анселем, первые критические заметки и неизлечимый сифилис.
Женщины занимали Бодлера ничуть не меньше, чем поэзия. Она — источник скверны и сакрального одновременно, потому поэт постоянно метался между ненавистью, презрением и обожествлением. У него было несколько любовных интересов: и уже упомянутая статистка Жанна Дюваль, и дама высшего света Аполлония Саботье, и “женщина с зелеными глазами”, актриса Мари Добрен. Каждая была по-новому воспета Бодлером, но его муза — это, по аналогии с одноименным стихотворением, “Продажная муза”, поэтому любовь и творчество всегда рифмовались с проституцией и нравственным разложением. В “Моем обнаженном сердце” Бодлер удивлялся, зачем женщины ходят в церковь — о чем они вообще могут говорить с Богом? Женщины в мире Бодлера — животные, они — источник сладострастия, а сладострастие — грех, которому он намеренно и с завидной регулярностью поддавался.