Командный менеджмент: почему пираты XVIII века были самыми демократичными людьми своего времени
Профессор Чикагского университета и автор монографии «Невидимый крюк: скрытая экономика пиратства» Питер Лисон объясняет, почему пираты XVIII века были самыми демократичными людьми своего времени, а мучить и убивать людей их заставляли суровые законы рынка.
Центральная мысль вашей работы состоит в том, что пираты — не безжалостные варвары, скитающиеся по свету, а предельно здравомыслящие и рациональные люди, ориентированные на максимизацию прибыли.
Совершенно верно. Пиратство — это профессия, и мне кажется, что нам стоит рассматривать решение того или иного моряка податься в пираты вместо того, чтобы пойти, например, на торговое судно, как вполне обычный карьерный выбор. Поведение пиратов определяется теми же факторами, что и наше собственное поведение, когда мы думаем о том, куда бы устроиться на работу. И они действительно были очень рациональны в традиционном экономическом смысле — реагировали на стимулы и последовательно шли к намеченным целям.
Можно ли сравнивать пиратское судно с компанией или корпорацией?
Пиратское судно — это организация, ориентированная на прибыль. Люди, которые на нем собирались, были своего рода акционерами корпорации. Судно практически в равных долях принадлежало всем членам команды. А свою добычу, или, если угодно, дивиденды, они делили между собой по принципу выплат на основе акций.
Вы пишете о том, как пираты создавали свой бренд и поддерживали имидж беспощадных варваров, приводя в пример пиратское знамя — «Веселый Роджер». В чем заключались их основные стратегии?
Когда в начале XVIII века пираты орудовали в Карибском море, они не были единственной угрозой для торговых судов — в регионе находилось множество военных кораблей враждующих между собой стран. Но все остальные представляли для купцов меньшую опасность, поскольку были вынуждены действовать в рамках закона. Пираты же, если вы им сопротивлялись, могли с вами сделать все, что им заблагорассудится. Поэтому, если они хотели захватить добычу с минимальным сопротивлением — а именно этого они и хотели, поскольку это позволяло им максимально сократить собственные издержки, — им нужно было как-то обозначить: «Я пират, и я вас всех поубиваю, если будете рыпаться». Ответом на такой запрос и было возникновение «Веселого Роджера». Если описывать ситуацию в терминах институциональной экономики, теории игр и теории сигналов, налицо так называемое «разделяющее равновесие». В сигнальных играх принимают участие два типа игроков, один из которых — агент — посылает сигнал, а другой — принципал — его принимает. При этом люди демонстрируют различное поведение, чтобы сообщить о себе некоторую информацию, которую нельзя наблюдать непосредственно. В случае «разделяющего равновесия» принципал в состоянии разграничивать агентов разного типа, так что в результате они получают различное вознаграждение. При этом издержки, связанные с посылкой сигнала, у агентов разного типа также различаются. Но если «Веселый Роджер» настолько эффективно действует на торговые суда и с такой легкостью заставляет их сдаваться, почему же его не использовали другие агенты, конкурирующие с пиратами, но подчиняющиеся при этом законам? Я предполагаю, что они, безусловно, хотели им воспользоваться. И если бы эти желания осуществились, установилось бы так называемое «смешивающее равновесие», при котором принципал не в состоянии как бы то ни было разграничивать агентов разного типа, и все они получают средневзвешенное вознаграждение. Но обычные военные суда не могли позволить себе поднять «Веселый Роджер» — для них в этом случае слишком высоки были бы издержки, поскольку их статус тут же менялся бы: из легитимных акторов они превращались бы в преступные. Их могли поймать и вздернуть на виселице. А у пиратов эти издержки были заложены с самого начала, поскольку они и так функционировали вне закона.
Насколько большую роль в становлении бренда пиратства играла жестокость?
Опять же, если думать о пиратстве как о бизнесе — а ровно так о нем и следует думать, — репутация для флибустьера была важна точно так же, как и для любого другого предпринимателя. Чтобы бренд утвердился и институционализировался, нужна очень кропотливая работа. В случае с пиратами она заключалась в том, чтобы жестоко пытать и убивать людей, которые оказывали им сопротивление. Обычно мы представляем себе пирата беспощадным и жадным до крови дикарем, которому дай только повод порубить кого-нибудь на куски. Но, скорее всего, пират, как и любой другой человек, предпочел бы не убивать ближних. Тем не менее он знал, что если ему оказано сопротивление и он никак на это не отреагировал, его репутации — и, следовательно, бренду в целом — будет нанесен тяжелейший урон. Жестокость была эффективна, потому что она демонстрировала, что за нежелательное для пиратов поведение придется платить. Если вы матрос на торговом судне и знаете наверняка, что вне зависимости от того, как вы будете себя вести, пираты вас все равно убьют, то цена сопротивления — нулевая. Почему бы не попробовать? Скорее всего, вы проиграете, но хуже, чем при добровольной сдаче, вам от этого не будет, исход один — смерть. Поэтому для пиратов было принципиально важно прибегать к чудовищным пыткам только в тех случаях, когда им нужно подавить нежелательное поведение. Все это — часть идеи, которую я сформулировал как «невидимый крюк». Она во многом сродни тому, что Адам Смит называл «невидимой рукой» рынка (