Караван историйСтиль жизни

Дарья Авратинская. Семейные узы

На вопрос "Трудно ли быть дочкой популярных артистов Ирины Апексимовой и Валерия Николаева?" отвечу: да, трудно. А родителям разве легко?

Беседовала Виктория Катаева

— В московской школе — самой обычной общеобразовательной, где я училась, одноклассники постоянно задевали: «Смотрите — блатная идет!» Завидовали, что у меня известные родители? Просто недолюбливали? Сейчас не возьмусь судить, да не очень-то это и интересно. Но тогда переживала. Приходила домой и рыдала:

— Петя на меня с презрением посмотрел... А Маша сказала...

— Даша, все это не стоит твоих слез! — говорили и мама, и папа.

Лишь с годами осознала, что они были правы. В жизни есть проблемы куда более серьезные, чем размышлять и переживать о том, кто не так посмотрел или не то подумал. Конкретных обид уже не вспомню. Я не злопамятная — поплачу и быстро забуду. Сейчас нет желания копаться в прошлом, которое доставляло неприятности. Но на вопрос «Трудно ли быть дочкой популярных артистов Ирины Апексимовой и Валерия Николаева?» отвечу: да, трудно. А родителям разве легко? Проблемы ровно такие же, как у всех, все мы одинаковы — переживаем из-за близких, болеем, устаем, публичного человека тоже может больно ударить судьба. А если при этом на тебя разве что пальцем не показывают, то найти силы подняться еще сложнее.

Спрашивала маму и папу, как познакомились, оба рассказывали, что незадолго до первой встречи в Школе-студии МХАТ они друг другу приснились

— Ирина Апексимова и Валерий Николаев — счастливый пример людей, которые и после развода сохранили хорошие отношения. А с чего начиналась их история?

— Когда спрашивала маму и папу, как они познакомились, оба рассказывали, что незадолго до первой встречи в Школе-студии МХАТ они друг другу приснились. Не знаю, как было на самом деле. Считаю, что у взрослых людей должна оставаться своя территория, воспоминания, которыми они не обязаны делиться ни с кем, даже с детьми.

Я восхищаюсь их поколением. Они такие смелые, целеустремленные. Экспериментировали, пробивались, рисковали. Мама лишь с третьего захода поступила в театральный. В последний раз ехала в Москву из Одессы с ощущением: сейчас или никогда. Ей было уже двадцать, старше многих абитуриенток.

И поступила. Повезло попасть в Школу-студию МХАТ к самому Олегу Табакову. Их курс учился не четыре года, как все, а пять — дали дополнительный год для практики, кажется, в качестве эксперимента. Играли дипломные спектакли на малой сцене МХАТа, всем курсом ездили в Англию, Америку и Францию. И это во времена железного занавеса!

У папы вышло и забавно, и удивительно. После школы поступил учиться в Лесотехнический институт на факультет экономики. Там преподавал его отец — он был профессором. Папа проучился год, и тут его друг, который мечтал о Школе-студии МХАТ, предложил ему пойти за компанию на вступительные экзамены. Неожиданно для себя папа поступил к Виктору Карловичу Монюкову. Но на втором курсе ушел в армию, а вернувшись, восстановился как раз у Олега Павловича.

Вместе с моими родителями учились Евгений Миронов, Владимир Машков, Филипп Янковский... Все они были знакомы с моей бабушкой Светланой Яковлевной — маминой мамой. Ее любили все. Удивительным была человеком! Когда единственная дочь Ира уехала в Москву, бабушка отправилась следом. В прошлом дирижер-хормейстер, она бросила налаженную жизнь в родной Одессе, в столице устроилась работать в костюмерную Школы-студии МХАТ, чтобы быть рядом с дочкой. Умудрилась поменять прекрасную квартиру в Одессе на скромную, но очень уютную в Москве на Автозаводской улице.

Бабушка всех принимала как родных, подкармливала голодных студентов. Она даже получила от них почетное прозвище Мамуся. За каждого переживала

Однокурсники часто там собирались (а впоследствии и полтруппы МХАТа) — моя бабушка всех принимала как родных, подкармливала голодных студентов. Она даже получила от них почетное прозвище Мамуся. Светлана Яковлевна за каждого переживала — я не видела другого столь же доброго человека.

Зятя, моего папу, она называла Сынонька. У них сложились прекрасные отношения. Бабушка вообще была очень мягкой. Если и повышала вдруг голос — а он у нее и так был высокий, — пытаясь даже не поругать, а вразумить, смотрелось это забавно. И никогда — устрашающе. Она воспитывала меня и не просто любила — залюбливала! Я чувствовала себя обожаемым розовым зайчиком. Помню, бабушка пыталась привить мне интерес к чтению, но без всякого результата, при виде любой книжки я твердила:

— Скучно!

— Ну не хочешь — и не надо, — целуя меня, соглашалась бабушка.

Маму это возмущало. Она говорила:

— Надо заставлять, иначе Даша вырастет необразованной!

Сама мама читать обожает. Как и папа — тот тоже, глядя на меня, расстраивался.

А бабушка повторяла:

— Не надо заставлять Дашеньку. Всему свое время, она еще прочтет что положено.

Так и вышло: поступив в театральный, стала читать запоем — дозрела, что называется. Но это было позже. А росла я противной, капризной девицей. Всегда и все делала наперекор.

— Даша, надень юбку, — просит мама.

— Нет, не надену!

— Хорошо, надень штаны.

— Нет, хочу юбку!

Или, к примеру, заходила в гости мамина подруга, так я могла запросто сказануть ей в лицо: «У тебя некрасивое платье» или «Ты толстая!» Мама вспыхивала. Но вместо скандала я получала от нее сдержанную и ненавистную мне фразу «Даша, веди себя прилично!» Не знаю, как она все это терпела? Сколько раз ей приходилось стыдиться своей дочки!

Можно было, наверное, воспитывать меня другим образом, но я благодарна, что родители не давили. Даже если это касалось учебы — никогда не придирались по поводу школьных оценок. Буквально умоляли: «Ты уж постарайся окончить школу как-нибудь!»

— Часть детства вы провели в Америке, где тогда жили и работали Апексимова и Николаев.

— Я даже родилась в Нью-Йорке! Это был 1994 год. В России бушевали лихие девяностые, но мама говорит — они с папой были настолько заняты творчеством, профессией, что особых трудностей даже не замечали. Хотя нет, мама вспоминала, как прилетая из США, заходила в наш подъезд на Автозаводской: в левой руке я годовалая, а в правой газовый пистолет — страшное было время.

До двенадцати лет я, можно сказать, жила в самолетах между Америкой и Россией. В Москве у родителей был театр, оба там служили, а в Штатах — съемки в кино. Американская часть моего детства прошла в диснейлендах и на бродвейских мюзиклах — родители водили меня туда по очереди. Помню все ярким, как в кино.

Вкус Америки для меня тогда был — вкус чипсов и жвачки. Страна-праздник! Очень долго ее так воспринимала. Даже в детском саду в Нью-Йорке на завтрак давали, к примеру, макароны с кетчупом и кока-колу. Представляете, какая радость для ребенка, хоть и вредная? А вот год назад проходила месячную стажировку в Лос-Анджелесе и поняла, что мне там скучно. Вечером некуда пойти — сплошные ночные клубы, а я их не люблю. В Нью-Йорке не была лет десять, немного побаиваюсь ехать: вдруг так же разочаруюсь? Пусть пока остается моей детской сказкой.