GQ клуб / Люди, с которыми нам интересно
15 мыслей Джима Джармуша
У иконы независимого кино 16 февраля выйдет «Патерсон» — фильм про водителя автобуса, который пишет стихи и долго вглядывается в водопад. GQ поговорил с Джармушем о вдохновении, демографии и технике правильного удара кулаком.
1. О «тихих» фильмах.
Красота любой вещи — в маленьких деталях. Так и с кино: почти все в этой жизни не так уж и драматично, так почему фильм должен быть основан исключительно на драме? Конечно, иногда мне хочется посмотреть экшен, в котором все взрывается, но гораздо больше я люблю кино, в котором почти ничего не происходит — кроме, например, горя родителей, от которых только что съехала дочь. Прекрасная получилась бы история, правда?
2. О мобильниках.
Нет, я не ностальгирую по времени, когда мобильные телефоны еще не изобрели — хоть меня и выбешивают люди, которые идут по улице, уткнувшись в экран. В Нью‑Йорке мне хочется просто брать и отпихивать их в сторону — они же как зомби.
3. О деньгах.
Теперь намного сложнее найти деньги на фильм, сложнее выживать. У меня есть небольшой офис, я много трачу на то, чтобы его содержать. В основном компания живет за счет доходов от моих старых фильмов, которые гораздо ниже текущих расходов. Так что сложновато, да. Лет 20 назад договориться с инвесторами было проще — ты даешь деньги, мы снимаем фильм, а доходы делим пополам. Сейчас на таких условиях никто не работает. Будь я дебютантом по имени, скажем, Бадди Белински и пришел бы к киностудии со сценарием «Патерсона», меня бы обсмеяли. «Фильм о водителе автобуса из Нью‑Джерси, который пишет стихи, серьезно? А ну пшел вон». Слава богу, у меня есть опыт, который немного на меня работает.
4. Об учителях.
Нью‑йоркская школа (объединение американских поэтов, возникшее в конце 1950‑х годов. — Прим. GQ) — это что‑то вроде моего крестного отца. Я учился на книжках Кеннета Коха и Фрэнка О’Хары, написавшего манифест персонизма, Джона Эшбери, Джеймса Скайлера, Дэвида Шапиро, который у меня преподавал. Я безумно их всех люблю, потому что эти люди не воспринимали себя слишком серьезно. Они считали, что стихи должны не сообщать миру что‑то важное, а просто разговаривать лично с тобой.