Вера Мартынов рассказала, как она выращивает новый театр и нового зрителя

СНОБРепортаж

Вера, которая пьет тушь

Алексей Мунипов

Вера Мартынов, художник и режиссер

Она была сооснователем Лаборатории Дмитрия Крымова, главным художником «Гоголь-центра» и куратором Нового пространства Театра наций, а теперь обосновалась в Петербурге – сделала вместе с Андреем Могучим выставку «Хранить вечно» и открыла при БДТ перформативную мастерскую To Stage Per Forma. Вера Мартынов рассказала «Снобу», как она выращивает новый театр и нового зрителя.

Раньше мир знал тебя как театрального художника, но, кажется, ты больше не хочешь, чтобы тебя так называли.

Да, не хочу. Но если кому-то так удобнее, пожалуйста, меня это не коробит. Быть театральным художником, на мой вкус, не особо интересно, я им никогда и не была. Так, по традиции привязалось слово «театральный». На самом деле я просто художник. Мне нравится этимология этого слова, там много смыслов: сведущий, голодный, умеющий, мудрый, опытный; есть и глагол: чистить. Короче, художник – это человек с мозгами, сердцем и руками. Это расширяющееся слово, а прилагательное сужает значение.

Всех, с кем я сталкиваюсь в работе и в жизни, я тоже часто называю художниками. Если человек пишет музыку или варит железные конструкции, он может быть художником. А может им и не быть, даже если у него кисть в руках и художественные премии на стене.

В общем, сейчас я официально значусь в списках как художник, режиссер и куратор.

Концерт Владислава Наставшева «Я говорю, что люблю тебя».

Ты помнишь, когда отчетливо поняла, что хочешь быть именно художником?

Не было такого переломного момента. Я была дворовой девчонкой, довольно дикой, дачно-речной, а потом случайно попала в художественную школу. Не потому что мне рисовать хотелось. Я была счастлива и рыбу ловить или сидеть под персиковым деревом. Или насвистывать в поле мелодии. Я просто пошла за компанию с подругой детства, она была из семьи потомственных архитекторов. И тут вдруг меня все это так увлекло!

Я обожала графику. Учителя про меня говорили: «Вера пьет тушь», – так я много работала пером. Получались ровные, идеальные формы. А рядом со мной сидел мальчик Антон, у которого ничего не выходило: кляксы, кривые линии… Он разревелся, глядя на мой рисунок, к нему подошла учительница и сказала: «Не плачь, Антон, кривая линия – это живая линия!» И в этот момент зарыдала я. Вот это была настоящая детская травма.

Я ужасно хочу найти время и вернуться к листу бумаги. Я же очень много рисовала, писала, лепила, чертила. А потом во всё это вклинился театр. Помню, когда мы с Дмитрием Крымовым сделали спектакль «Демон. Вид сверху», я приехала к своему учителю, гуру живописи, с восторгом ему показывала, как рисую длинной кистью прямо на сцене, а он мне говорил в ответ: «Вера, это всё суета! Возьмите листочек, сядьте, успокойтесь». Я постоянно помню об этом и всё жду, что успокоюсь, возьму блокнотик… Недавно даже накупила кучу альбомов, а потом всё оставила на кассе и ушла. Представила, как они будут у меня лежать, изводить ожиданием… Когда просто хочется – недостаточно. Нужно чтобы была острая жажда, тогда вопросы «что я хочу? зачем я хочу?» испаряются, и ты просто как зомби тянешься посреди ночи к карандашу.

«Базовый уровень романтики», Дмитрий Калашников

А почему в результате ты ушла в театр, а не в живопись?

Я никогда в театре не была и ничего о нем не знала. Просто лет в семнадцать прочитала книгу Виктора Березкина «Роберт Уилсон. Театр художника», а этим же нельзя не увлечься. Представь работу над «Эйнштейном на пляже» или «Взглядом глухого» – это же просто крышу сносит! Мне и снесло. Я подумала, что на такой территории хочу работать. И так оказалась в Лаборатории Дмитрия Крымова. Которая, конечно, тогда так не называлась. Это был просто курс в Российской академии театрального искусства. Причем ничего, кроме Уилсона, я и не знала. Меня еще на поступлении обсмеяли, потому что я не знала, в каком году открылся МХАТ. Сказали: «Что же вы, задники будете рисовать?» Я оскорбилась и сказала: «Понадобится, буду и задник рисовать». У меня был уже такой опыт, в Днепропетровском оперном театре, в котором я из любопытства проработала месяца два, нарисовала объемную колоннаду на сто двадцать квадратных метров. Не вижу в этом никакой проблемы.

Но тогда и Крымова еще никто не знал как режиссера, и он сам, кажется, себя видел художником-одиночкой. Выключал в мастерской телефон на весь световой день, и звони не звони – абонент недоступен. Вся эта лаборатория возникла из нашего курса: я, Лиза Дзуцева, Маша Трегубова, Этель Иошпа – нас было двенадцать человек. Как это называется – двенадцати-апостольная система? Вот, это была она. Из какого-то полускандала на факультете возник наш шедевр «Рождение Буратино», потом «Недосказки», и пошло-поехало. Как-то получалось общаться с разными людьми, сплетать их мысли в одну объемную, полифоническую. Все были этим страшно увлечены, любили друг друга. Поэтому я и осталась в режиме театра.

А потом меня занесло в особняк Театра наций, и получилось Новое пространство. Я как раз пару лет до этого заинтересовалась, кто такие кураторы и чем они занимаются, и меня вдруг позвали туда именно куратором. Ну и, конечно, оказалось, что все это примерно одно занятие. Можно водить пером на листочке, можно – краской пальцами на холсте, можно – кистями, можно – телом, можно – группой людей, а можно – целыми спектаклями. Просто инструменты разные.

А в «Гоголь-центре» ты чем занималась?

Трансформацией пространства. Там я была человеком, который называется главным художником. Я работала со зданием как с холстом. Мы придумывали все вместе с Кириллом: эту стенку мы так оставим, ту передвинем. Мы создавали атмосферу и ее поддерживали. Когда «Гоголь-центр» открылся, мы с Кириллом так и сидели в фойе с утра до вечера, у нас, кстати, не было кабинетов. Было интересно, как наш новый театр живет. Мы истирались об него к вечеру, «как обмылки» (это фраза Кирилла, у меня была просторная пустая мастерская на самом верху, я там иногда пряталась, когда приходило много людей). Смотрели, где пространство еще недокручено, и раз – замешивали туда какую-нибудь лекцию. У меня была пухлая папка с фотографиями и эскизами вдохновляющих пространств со всего мира: задрипанное берлинское кафе, где собираются все творческие люди города, фойе оттуда, крутая сцена отсюда. Помню, меня поразил нью-йоркский театр, в котором всё моделировалось на ходу – для каждого проекта индивидуальный покрой. И никаких дорогих материалов, как у нас любят. Или просто привыкли? По-моему, все мраморные театры немного мавзолеи. Я люблю простые, крепкие материалы, которые не жалко испачкать и перекрасить. Мой идеальный театр функционален, как хорошая парусная лодка.

Что тебя больше всего раздражает в российском театре?

Что пространство и оборудование ценятся больше, чем люди. Вещи берегут, а людей нет. За декорацию платят огромные деньги, а с художником торгуются, жмут, чтобы подешевле вышло, да и обманывают часто. Вот это меня прямо бесит.

Перформанс Inside Out, Ксения Гайкова, Виктория Гордеева.

А как же разговоры про театр-дом, театр-семью, которые у нас так любят?

Про крымовскую лабораторию нам тоже все говорили: «У вас уникальный опыт, берегите его, такого у вас не будет уже никогда!» Но все это было вранье. Не надо ничего жалеть, всё изменяется непрерывно. Это было бесценное время, но прекрасную и родную рабочую компанию можно создать всегда, было бы желание. Я в этом убеждена. Этому можно научиться, не всё сразу получается.

Пространство российского театра – оно про свобод у и силу или оно несчастное и зажатое? Как ты себя в нем чувствуешь?

Мне нелегко. Всё, что я делаю, чаще вопреки, чем благодаря. Благодарность, безусловно, есть кому выразить. Но есть и с кем помолчать, и есть о чем. Если возникает команда единомышленников, это, конечно, большая удача, но и большая работа. А если единомышленники – продюсеры, техначи, столяры, пиарщики, то это просто космос… Когда все эти силы мобилизуются, можно делать очень мощные проекты. Но такое бывает не всегда. Не думаю, что в будущем что-то изменится. Хотя очень хочется верить, и я работаю над этим, ведь идей-то миллион. Как-то надо уживаться с ними.

Это хороший повод поговорить о программе Второй сцены БДТ, которую ты теперь курируешь. В чем ее идея?

Основная идея – синергия разных видов искусств. А для этого – соединение разных художников. Это прыжок в холодную воду, эксперимент, лаборатория. Пространство, где люди пробуют. Впрочем, плохого перформанса не бывает, а это как раз перформативная мастерская.

Любой честный жест – это позитивный опыт. Например, на открытии был проект «Тектоникон» саунд-артиста Димы Шубина и команды ИТМО Наташи Быстрянцевой: он перевел размеры театра в герцы, а герцы в соединении дали естественный ритм, их объединили с видео – и весь театр сначала зазвучал, а потом, извините, осветился. Получилась невероятно красивая архитектурная светозвуковая инсталляция! Представь ее в полутемном театре XIX века: такое свободное пространство, где ходишь и сам себе составляешь партитуру – в одном месте звучит так, в другом этак, где-то частоты начинают резонировать ярко с пространством, где-то тают… На первый взгляд может показаться, что ничего не происходит, просто люди ходят по театру и слушают архитектуру. Я была счастлива. Моя работа здесь абсолютно невидима. Она заключалась в том, чтобы театральные службы ощутили, что такой формат театра существует, и приняли его. Ведь все – администрация, осветители, охранники, пожарные – привыкли к совершенно другому: в 18.30 в театр пришли зрители, зашли в буфет, в 19.00 сели в кресла согласно купленным билетам, в 21.30 надели пальто и вышли. И лучше не задерживаться! А здесь нечто совсем иное. Все ходят, залипают в каких-то неосвоенных доселе углах, общаются. Нужно, чтобы такой формат ужился в головах людей и стал привычным. Театр – это пространство многовекторное, разнообразное.

 Сценическая кантата SOS (The Song of Songs), Вера Мартынов, Алексей Сысоев.

Это такая впередсмотрящая лаборатория, из которой будет черпать идеи большой БДТ?

Андрею Могучему я именно так и говорила. Он согласился, сперва не сильно погружаясь, потом попросил объяснить, в чем суть. А идея проста: есть я, есть приглашенные мною сокураторы. Главная процессуальная часть – это создание перформансов, и ими занимаются люди из мира кино, музыки, уличного искусства, современного танца. «А зачем нам все это нужно?» – спросил Андрей. Так вот именно затем: при театре появляется громадный котел с идеями и новыми именами. Фактически это кузница кадров, причем составленная из людей, которые нечасто ходят в театр, потому что им не близка его старорежимность.

Причем это такие прекрасные ребята! Свежие, талантливые. У нас любят поговорить о том, что некого звать в театр, «нет молодых!» – да вот же, только свистни! У нас готовится около шестнадцати перформансов, над каждым работает два-три художника – это почти полсотни человек! Они совершенно разные: есть готовые профессионалы, лауреаты профессиональных конкурсов (в кино, архитектуре, например), есть мятущиеся души, в поиске – и все отличные, прямо никого отдельно не выделить, чтобы остальные не заволновались, что их забыли.

 Сценическая кантата SOS (The Song of Songs), Вера Мартынов, Алексей Сысоев.

А что за кураторы этой армией управляют?

Петербургский музыкант и импровизатор Дима Шубин отвечает за музыку и саунд-дизайн. Лиза Савина, галерист и куратор, – за паблик-арт. Профессор ИТМО Наталья Быстрянцева – за свет, она архитектор и занимается световой средой в городе. Медиапоэт Наташа Федорова – за медиа-арт. Михаил Железников из Санкт-Петербургской школы нового кино – понятно, за кино. Танцдраматург Таня Гордеева привлекает хореографов. Альбина Мотор – уличное искусство. Поэт и прозаик Сережа Уханов находит нам современные петербургские тексты. Все это близкие мне по духу люди, каждый захвачен своим делом. И все они считают, что делить искусство на жанры – это моветон.

У каждого по четыре-пять подопечных, совершенно разных. Альбина, например, знает абсолютно всех уличных художников. Причем у них часто нет имен, одни никнеймы, все покрыто мраком. Страшно интересно. У этих художников как-то совсем по-другому устроены мозги.

Можно ли сказать, что это люди, руками которых будет делаться новое российское искусство?

Мне кажется, новое искусство есть всегда. Или где-то в подполье копятся семена, или оно бурно растет, но это просто факт природы, сделать с ним ничего невозможно. А вот чего не хватает – это среды. Нам не хватает внимательных и любопытных зрителей, умеющих слушать, анализировать и рассуждать. И пространства для опытов. Меня все спрашивают: «Зачем тебе вообще эти кураторы и новички, чего ты сама не сделаешь спектакль на все эти деньги?» Я работаю над тем, чтобы влюбить людей в современное искусство. Это большой процесс. А «на все» я обязательно поработаю, как только они у меня появятся. И это будет о большой любви и обязательно про доверие к искусству нашего времени.

Перформанс «Я здесь. Слышишь?», Лиза Бобкова, Юлия Кравченко

Ты говоришь про подполье, а оно все еще существует? Что такое андерграунд сегодня?

Сложно сказать. Но у перформативных практик сегодня совершенно точно есть какой-то налет маргинальности. Как будто рядом проходит большой карнавал, а это такие необязательные ошметки праздника. Но это совершенно неправильно. И меня не устраивает. Думаю, что суть сейчас не в изысканном или безудержном карнавале. Она в оголении. Посмотрите на современную архитектуру – несущие конструкции открыты, все вены здания – это его характер, прозрачные поверхности, открытые пространства, эргономичный дизайн. Послушайте современную музыку – это разъятые звуки, препарированные инструменты или, наоборот, очищенное до сути звучание инструмента или голоса, найденная на улицах музыка. Хореография – это красота неправильности, разности. Фешен – красота изнанки, натуральные материалы, излом формы. Все наблюдают изображение черной дыры из другой галактики в своем айфоне, смотрят на эмбрион на первых неделях беременности, носят одежду Рей Кавакубо или одеваются, как Стив Джобс, а в театре что – пудрить нос и рисовать родинки в декорациях бутафорского сада со скамейкой под мрамор? Я утрирую, но, поверь, совсем немного! Нет, я не готова к таким компромиссам.

Чтобы запустить все это, у нас было совсем мало времени, но сразу стали получаться такие удивительные вещи! Лиза Савина привела хрупкую девушку, скульптора, которая работает с металлом – режет его, гнет, травит кислотой, – и та сделала на открытии нежнейший перформанс «Я здесь. Слышишь?». Название какое красивое! Дима Шубин пригласил композитора, та отрепетировала тексты о любви, которые собрала в городской среде (поет хор студентов-художников из Академии Штиглица!). Текст Маргариты Меклиной «Моя преступная связь с искусством» лег в основу работы «История переписки», это прекрасная концептуальная работа о выстраивании языка между двумя людьми. Сейчас художники-монументалисты с кинорежиссером конструируют собор внутри театра – из света, звуков, из людей. Как художник, я ответственна, строго говоря, только за себя, а тут, курируя программу, нужно взращивать в себе какое-то нечеловеческое доверие ко всем, так как я сейчас отвечаю за всех. А без доверия ничего не случится.

Все это похоже на «Педагогическую поэму»: есть община талантливых беспризорников, а ты при них как Макаренко.

Наверное, не читала. Нужно доверие и терпение, такт. Приносят тебе идею – очень легко ее не понять. Нужно как-то хитро настроить свой внутренний локатор, чтобы принять непонятное, увидеть качественное зерно или почувствовать уверенность художника. Я-то люблю комплексный, фундаментальный подход: поэтапная ясность. Моя интуиция – ночное животное, не любит дневной свет и наблюдателей. А тут нужна другая стратегия, чутье, так как все на разных этапах и очень не защищены. На самом деле получается настоящая экспресс-школа современного искусства, чистая практика в полевых условиях. Но не всегда все гладко, конечно. Бывает, художник не готов слушать ни пространство, ни нас. Не готов защищать идею, работать над ней: сомнению я подвергаю всё, отдача нужна на сто процентов. И свободного времени у нас, как вы понимаете, не так много: все кураторы – активно действующие люди, у театра свои законы производства. Так что живем длинными чатами (их сто!) и короткими напряженными репетициями.

И конечно, находятся зрители с кислыми лицами: «И что, это типа и есть новые формы?» И я готова отвечать: да, это и есть новые формы. Бесстрашные в своей несделанности. Они еще не покрыты лаком, не спрятаны в упаковку, не перевязаны красивой ленточкой. Это чистые идеи, только что вытащенные из головы. Посмотреть, что в головах у молодых людей, – что может быть интереснее?

А5 Art Project: Александр Виноградов, Александра Васькина, Анастасия Малечко, Анна Павлова, Анна Шешина, Юлия Капшук.

Каково тебе делать все это в Петербурге?

Очень нравится. Тут просто непаханое поле! Тут очень много активных людей, и они ценят каждую рабочую минуту. Временной масштаб пока невелик, а ведь качество коррелируется со временем. Каменноостровский театр – это очень мощное пространство, оно с ходу задает условия игры. Кисть приходится брать побольше. А какой временной, исторический, культурный контекст! Работать и работать, нужна стратегия на несколько лет. Мы измеряем проект миллиметровой линейкой, а нужно километровой. У БДТ эта программа в рамках столетия. Но даже столетие временно!

Принято же считать, что Питер про снобизм, традиции и задранный нос.

И при этом откуда у нас авангардисты начала ХХ века? Также не забываем историю нашей страны: сколько миллионов жертв террора?

Так что, может, это стереотип? Про немцев тоже говорят, что они суперчеткие. Я вот как раз вчера от одного коллеги из Берлина получила ответ на вопрос, который задала два месяца назад: пишет, sorry, забыл. Так что пока я наблюдаю каких-то нетипичных для своего образа петербуржцев: открытых, активных, позитивных, полных энергии. Была парочка странных мне типов (или видов?), но они сами как-то тихо и незаметно исчезли из нашей компании. Мы посмеялись, записали шутку № 108 и пошли дальше работать.

Фото Anisia Kuzmina; Михаил Вильчук; Архив БДТ

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Следующая станция — Дубай Следующая станция — Дубай

Как не потеряться в «четвертой столице» России и найти там своих

СНОБ
Как начать разбираться в арт-рынке Как начать разбираться в арт-рынке

Чтобы понять, как устроена индустрия искусства, следуйте нашим советам

GQ
Кроссовки Кроссовки

Кроссовки – это не только обувь, но и объект желания

Правила жизни
«Долго нарушать законы экономики не получится» «Долго нарушать законы экономики не получится»

Центральный Банк России сообщил об отказе чеканить монеты меньше рубля

Огонёк
Татьяна Кравченко: «Я сейчас абсолютно довольна своим одиночеством. Не стала ни для кого музой» Татьяна Кравченко: «Я сейчас абсолютно довольна своим одиночеством. Не стала ни для кого музой»

«На третьих «Сватах» я влюбилась в Федора Добронравова. Но зря я открылась ему»

Караван историй
Владелец UFC и «Мисс Вселенной» подал заявку на IPO Владелец UFC и «Мисс Вселенной» подал заявку на IPO

Компания Endeavor подала заявку на первичное размещение акций

Forbes
Папа купил автомобиль Папа купил автомобиль

Стоит узнать, можешь ли ты приобрести машину с помощью государства

Лиза
Как не стать жертвой буллинга на работе Как не стать жертвой буллинга на работе

Работодатель, нарушающий корпоративную этику, не думает о вреде бизнесу

Forbes
Болезнь цифрового мира: как защититься от утечек персональных данных Болезнь цифрового мира: как защититься от утечек персональных данных

Есть ли прививка от утечки персональных данных?

Forbes
Амнистия не для всех. Почему российские бизнесмены не спешат возвращать свои капиталы Амнистия не для всех. Почему российские бизнесмены не спешат возвращать свои капиталы

За вторую амнистию капиталов в Россию было репатриировано более €10 млрд

Forbes
9 самых богатых детей-актеров всех времен (от Селены Гомес до сестер Олсен) 9 самых богатых детей-актеров всех времен (от Селены Гомес до сестер Олсен)

Пока ты играл в машинки, они уже на них зарабатывали (причем на настоящие)

Playboy
Полный дзен: японский подход к индустрии красоты Полный дзен: японский подход к индустрии красоты

Что означают слова «икигай» и «генке» и зачем в спа-центре работает психолог

Forbes
Неудачная беременность: как сохранить отношения в паре Неудачная беременность: как сохранить отношения в паре

К сожалению, не всегда беременность заканчивается благополучно

Psychologies
Сериал «Слишком стар, чтобы умереть молодым» — набор медленных видеоэссе, которые можно смотреть в любом порядке (и нужно посмотреть точно) Сериал «Слишком стар, чтобы умереть молодым» — набор медленных видеоэссе, которые можно смотреть в любом порядке (и нужно посмотреть точно)

Esquire рассказывает про новый гипнотизирующий сериал

Esquire
Егор Крид: «Не думаю, что мы с Тимати останемся друзьями» Егор Крид: «Не думаю, что мы с Тимати останемся друзьями»

Мы узнали, почему Егор ушел из Black Star и зачем пошел на шоу к Юрию Дудю

GQ
Подарок Путина. На кого рассчитана третья волна амнистии капитала Подарок Путина. На кого рассчитана третья волна амнистии капитала

Почему законопроекты об амнистии капитала не помогут российскому бизнесу

Forbes
«Нам нужен план новых санкций». Как Вашингтон собирается противостоять России «Нам нужен план новых санкций». Как Вашингтон собирается противостоять России

Основные моменты слушаний на тему «Противодействие возрождающейся России»

Forbes
Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен

Елена Подкаминская не любит делать из личной жизни инфоповоды

OK!
Правнук Суворова Правнук Суворова

Нередко одна атрибуция помогает затем совершить новые открытия

Дилетант
Вознаграждение Илона Маска в Tesla за год выросло на 4575310% Вознаграждение Илона Маска в Tesla за год выросло на 4575310%

Илон Маск возглавил рейтинг самых высокооплачиваемых руководителей

Forbes
12 эффективных способов выработать новые привычки 12 эффективных способов выработать новые привычки

Дюжина эффективных способов привить себе новые привычки

Psychologies
Скорость по-американски: как в США спасают культовый гоночный турнир IndyCar Скорость по-американски: как в США спасают культовый гоночный турнир IndyCar

Автогонки IndyCar на протяжении десятилетий были главным гоночным первенством

Forbes
Тренды женских солнцезащитных очков 2019 Тренды женских солнцезащитных очков 2019

Главные аксессуары этого лета

Vogue
6 мест, куда ни в коем случае не стоит класть свой телефон (эксперты не советуют) 6 мест, куда ни в коем случае не стоит класть свой телефон (эксперты не советуют)

Несколько мест, где не стоит держать смартфон

Playboy
Джентльмены предпочитают блондинок. 9 мифов о Мэрилин Монро Джентльмены предпочитают блондинок. 9 мифов о Мэрилин Монро

Биография секс-символа Голливуда обросла легендами

Вокруг света
Солнце и предубеждение: почему солнечная энергетика не приживается в России? Солнце и предубеждение: почему солнечная энергетика не приживается в России?

В России внедрение новых технологий сталкивается с неожиданными преградами

Forbes
На вторых ролях На вторых ролях

Как избавиться от второго подбородка, не прибегая к помощи хирурга

Лиза
Почему так трудно бросить партнера, который плохо с нами обращается? Почему так трудно бросить партнера, который плохо с нами обращается?

Поведение тех, кто терпит издевательства над собой, может казаться абсурдом

Psychologies
На острове Velvet На острове Velvet

15 лет назад Алёна Михайлова и Лиана Меладзе основали продюсерскую компанию

OK!
15 эпичных сериалов, которые заменят вам «Игру престолов» 15 эпичных сериалов, которые заменят вам «Игру престолов»

Сериалы, которые помогут пережить расставание с «Игрой престолов»

Playboy
Открыть в приложении