Олег Нестеров
Лидер группы «Мегаполис» за свою карьеру успел основать рекорд-лейбл, спродюсировать не одного артиста – от Найка Борзова до группы «СБПЧ» – и даже превратиться в исследователя неснятного «оттепельного» кино о феномене советской музыки. Главный редактор «Правил жизни» Антон Беляев поговорил с ним о трансформациях, творчестве из потока и отсутствии внутренних ограничений.
Олег Нестеров: Я помню, как в периоды жесткого продакшена я плыву по реке, а с берега доносится музыка. Там палатки, молодежь гуляет и звучит рэп. Это все в голову мою размятую попадает. Я понимаю, где там ошибочки…
Антон Беляев: Это моя боль. Я из-за этого, честно говоря, перестал в большом количестве слушать музыку. Назначил себе время, когда я сажусь и слушаю. Больше интегрировал винил в свою жизнь. Есть событие в том, чтобы подойти и включить музыку.
Олег: Да. Сделать выбор, подойти, включить, стереть пыль. Дослушать до конца, в конце концов. Ты знаешь, я спасся – начал в Европе на «блошках» скупать классику никому не нужную. Отличные издания. Раз привожу – слушаю на виниле; два привожу – слушаю. И так эмпирически вот классическая музыка вошла в мою жизнь. И с тех пор уже пятнадцать лет я, кроме классики, ничего не слушаю. И только на виниле все. По той самой причине это ритуал. Как говорят англичане, я люблю слушать винил – это дико дорого и дико неудобно. Если серьезно, это напоминает изобретение нейлона и искусственного меха в 1950-е, когда человечество подумало, что теперь белок больше не стреляем и спину на плантациях не гнем. Но десяти лет хватило, чтобы тело разобралось, отторгло и опять попросило для себя органичное. То же самое в музыке – цифровой сигнал дико мусорный для сознания. Поэтому винил.
Антон: В цифре музыка стала слишком доступной. Никакого пути, никакого преодоления. Я вспоминаю времена, когда нужно было пойти в CD-салон, прослушать миллионы японских дисков, чтобы перезаписать один трек на кассету и заслушивать его в течение нескольких месяцев.
Олег: Наши музыкальные университеты были еще круче. Мы записали пластинку «Пестрые ветерочки» в 1991 году. Был такой латвийский лейбл BSA Records. Там Жанна Агузарова издавалась, еще кто-то. Возглавлял это Саша Олейник, который писал тексты для Агузаровой и Пугачевой. Он с нами не расплатился, говорит: «Я вам буду давать на реализацию австрийские CD «сонивские», и вы будете их реализовывать на «Горбушке» по столько-то, а всю маржу себе, и это будет типа ваше роялти». И мы с капота продавали всю музыку мира. Естественно, всю музыку мира мы еще на кассеты себе заряжали. И так мы познакомились с отличными исполнителями… К примеру, Брайана Ино как следует я узнал только тогда, продавая музыку с капота как коробейник. Ну и мои немецкие дружочки. Я в начале 1990-х попал в Кельн. Мы сделали такой творческий обмен: приняли одну немецкую группу и поехали в Кельн сами выступать по кельнским клубам.
Антон: Как эта история с Германией вообще началась? В какой момент?
Олег: Началось не в этой жизни. Абсолютно точно. Представляешь, 1975 год, город Мейсен (под Дрезденом). У меня спецшкола – живу в немецкой семье две недели. Поехали в Мейсен, и я обнаруживаю, что стою перед каким-то домом. И понимаю, что знаю, что находится в арочке, что за арочкой будут слева окошки. Захожу – окошки там. То есть я все вспоминаю. И до меня дошло, что немецкий язык в спецшколе я не изучаю, а вспоминаю. Учителям я об этом ничего не сказал. Но по всей видимости, что-то в прошлой жизни я задолжал и сейчас отрабатываю как неофициальный и неуполномоченный посол немецкого языка и Германии. А вообще, я родился в немецком родильном доме в Лефортове, учился в немецкой спецшколе, дальше немецкие дружки, песня Karl-Marx-Stadt, роман «Юбка» о Берлине 1930-х, «Капелла берлинских почтальонов», кабаре.
Антон: Как произошла эта трансформация? Вы становитесь мейнстримом, попадаете в большую реку и все равно сохраняете в себе… суть? То есть вы не поете сейчас в блестящих костюмах песню Karl-Marx-Stadt на сборных концертах, а делаете совершенно другие вещи.
Олег: Начнем сначала. Музыка жжет пятки: без нее с определенного возраста жить невозможно. Я, инженер-электроник II категории, прятал электрогитару за шкаф в своем секторе обслуживания управляющего вычислительного комплекса по утрам, а по вечерам тайком от начальства ее доставал и ездил на репетиции. Начиная с этого момента, когда мы продали яблоки с моей дачи, взяли в аренду 4-канальный магнитофон и записали первый магнитный альбом, музыка жжет пятки непрерывно. И непрерывно случается крах. Примерно как в сериале «Южный парк», где все время убивают Кенни. Вот я и был Кенни. А циклы примерно полугодичные. Меня обязательно прибивают. Но музыка просто не отпускала. Все валится, валится, валится, но иногда что-то получается. Раз – фирма «Мелодия» предложила записать, ну и записали, осталось как альбом «Бедные люди». Раз – стадионы и концерты, Центр Стаса Намина. Потом раз – все ушли.