От Пушкина до «Твиттера»: как жила и развивалась запрещенная лексика в русской культуре
«В Академии наук заседает князь Дундук… Почему ж он заседает? Потому что **** есть», — писал Пушкин, не стесняясь грубостей ради меткой насмешки. Прошло почти два века, но многое не изменилось.
В XXI русский язык все так же любит резкость, только теперь вместо эпиграмм в ходу короткое и универсальное **** — сетевое междометие на все случаи жизни, от восхищения до ужаса.
Между пушкинской иронией и мемами из Twitter — длинный и богатый маршрут русского мата. Как он пробрался в литературу, пережил уголовные запреты, сократился до трехбуквенных слов, но не растерял выразительности — об этом написана книга «Запретные слова. Заметки лингвистов о русском мате».
Авторы — доктора филологических наук Анатолий Баранов и Дмитрий Добровольский — собрали всё: от анекдотов до судебных исков за три буквы. Мы прочитали их труд и выбрали самое занятное — то, что заставляет смеяться, удивляться и, конечно, ругаться (внутренне, но крепко).
Нецензурная классика: роль мата в русской литературе
Крепкое слово никогда не было чуждо «высокой» литературе. В книге «Запретные слова» Пушкин фигурирует не только с эпиграммой про князя‑Дундука, но и с более дерзким пассажем из баллады «Тень Баркова», где мат превращается в гротеск, подчеркивая пародийность текста и игру с барковской традицией.
Николай Некрасов использует обсценную лексику иначе — как прием документальной точности. В путевых стихах он замечает, что вернувшись «из Кёнигсберга», «выпил русского настою, услыхал — *** *** — и пошли передо мною рожи русские плясать». Одним ударным междометием поэт оживляет картину ярмарочного шабаша и социального контраста.
Авторы приводят и более технический пример: выражение ***ская строка — типографский термин XVIII–XIX вв. для короткой перенесенной строки. Слово выглядело настолько обыденно, что попало даже в академическую лексикографию Даля. Получается, что одно и то же обсценное корневое слово в художественном тексте шокирует, а в профессиональном жаргоне звучит почти нейтрально.
Даже респектабельный Федор Михайлович Достоевский, известный своей тягой к нравственным терзаниям, признавал странный парадокс: «Народ сквернословит зря… это бесспорно самый сквернословный народ в целом мире». Но при этом, подчеркивал писатель, этот же народ — вовсе не развратный, а даже целомудренный.
И вот тут начинается самое интересное: мат в русской культуре — это не столько про пошлость, сколько про силу. Энергия, с которой произносятся крепкие слова, часто важнее их буквального смысла. В русском языке обсценная лексика давно работает как способ передать не суть, а эмоцию. Не зря же в разговорной речи «иди на ***» может значить почти все — от «отстань» до «все ясно, до свидания».