Расправить крылья
Константин Хабенский четыре года назад возглавил МХТ имени А.П. Чехова и практически полностью был поглощен театром. Лишь недавно он позволил себе вернуться к полноценной актерской жизни. Осенью в Художественном театре состоялась премьера спектакля «Кабала святош» с Хабенским в главной роли, одновременно вышли третий сезон «Метода» и фильм «Авиатор». Все истории резонансные, а по-другому и быть не может, если в них участвует Константин Хабенский!
Костя, прежде всего хочу тебя поздравить с премией OK! Awards «Больше чем звёзды». По выбору читателей ты назван лучшим театральным актером за роль Мольера в мхатовском спектакле «Кабала святош».
Мне очень приятно, учитывая, что это выбор не профессионального жюри, а именно читателей.
По-моему, это абсолютно твой герой: психологически тонкий, с большой внутренней драмой, с самоиронией и высокой лирической нотой. А чем этот герой увлек и ты сказал себе: «Я хочу его сыграть»?
Ну, во-первых, когда режиссер Юра Квятковский принес мне несколько названий для постановки в Художественном театре (одним из них была «Кабала святош» Михаила Булгакова), он без напора, будто между прочим сказал: «Кстати, все художественные руководители МХАТа исполняли эту роль». Я это услышал, походил-поварил, еще раз посмотрел глазами замечательный текст Булгакова и сказал: «Да. Видимо, это знак». Дальше мы уже начали копаться в персонаже, создавать при помощи Михаила Дегтярёва, автора сценической версии, и Юры смыслы, выскакивающие за временные рамки, описанные Булгаковым, переводя это и на сегодняшний день, и на другие, столетней давности события. Я не буду сейчас говорить, что всё сложилось, потому что до сих пор еще идет очень интересная (вот позавчера был спектакль) разведка в глубинность этого героя.
«Разведка в глубинность героя». Хорошо сказал.
Да-да, именно в глубинность, потому что Юра Квятковский периодически возвращается с замечаниями, с корректировкой. Я, по мере того как понимаю его замечания, стараюсь максимально бесстрашно всё делать. Вот такое бурение происходит. Наверное, именно подобный поиск прекрасен в любом театральном материале. Поиск. Если ты сделал спектакль, выпустил премьеру и твой герой или спектакль, в котором ты работаешь, никак не развивается, а идет стабильно математически, так, как он простроен на премьерном показе, то, скорее всего, это тупиковое направление. Если спектакль изменяется, дышит, что-то с ним случается психологическое, физиологическое, — значит, это живой театр.
Мне кажется, на эту волну ты был настроен с самого начала, когда только институт окончил и случились первые спектакли. Это интуитивно, наверное, происходило?
Я не могу сказать. Интуицию же можно заткнуть, как фонтан, очень просто, и ничего не предлагать дальше — таким образом, этот фонтанчик через некоторое время просто засохнет. В институте наша мастерская Вениамина Михайловича Фильштинского предполагала именно неравнодушие в профессии и в изучении материала.
Ты уже четыре года руководишь Московским Художественным театром…
С ума сойти! (Смеется.)
Время быстро летит, Костя?
Очень быстро.
Я помню, когда еще на двери твоего кабинета висела табличка «Начинающий художественный руководитель». За это время многое встало на рельсы, и руководишь ты уверенно и размашисто. И главное, театр обретает свое лицо, теперь это узнаваемый бренд не только по названию. Насколько ты сам доволен тем, как театр развивается сегодня?
Скажу так: доволен я или недоволен — это мое личное дело. Как я руковоДЮ (подчеркивает) — это тоже, наверное, нужно смотреть со стороны. Где-то три с половиной года назад мы начали разрабатывать стратегию развития Московского Художественного театра — что мы хотим сделать, каких целей хотим добиться (в том числе это узнаваемость) и что театр должен быть на слуху по тем или иным параметрам: количество премьер, качество режиссуры и материала, который выходит на сцену, финансовая стабильность, работа в благотворительном секторе, гастрольная деятельность. Поставили планку, сроки реализации — 3–5 лет. Я скажу, что на сегодняшний день по многим стратегическим задачам мы уже перевыполнили план и уже давно сделали то, что планировали. Вот, наверное, так: немножко междуструйно, немножко по-чиновничьи я ответил на твой вопрос. Театр задышал, театр стал событием, театр стал даже местом скандалов прекрасных, с точки зрения тех, кто не может попасть и купить билеты...
Да уж, «Кабала святош» в этом смысле — это притча во языцех…
...на те или иные премьеры. А это театру и нужно. Причем это не дешевые скандалы, связанные с элементом одежды или макияжа, а это скандал по существу, по содержанию и связанный с творческими поисками.
Хоть ты и произнес фразу «немножко по-чиновничьи», я могу сказать, что чиновником ты не стал, не превратился в чиновника за это время. Думаю, такое и не могло произойти. Или могло? Как ты считаешь?
Опять же, смотря какую задачу поставить. У меня не было задачи держаться за кресло. У меня была одна задача — растормошить театр и вернуть его спустя какое-то время снова в рабочее состояние. И вот сейчас, сидя у себя в кабинете, я щелкаю камеры, смотрю, что происходит у нас в разных репетиционных залах. Не скажу, что каждый день, но зачастую все репетиционные залы заняты весь день.
Даже в фойе бывают репетиции, когда не хватает места.
Даже в фойе.
В последнее время ты позволяешь себе больше уделять внимания личной творческой жизни. Одна за другой вышли в твоей режиссуре постановки «Чайка» и «Жил. Был. Дом.», и стилистически это очень разные спектакли. Видно, что тебе интересно пробовать и экспериментировать. Насколько опыт работы над «Чайкой» придал тебе уверенности как режиссеру? Все-таки это твой первый режиссерский опыт в Московском Художественном театре.
Насчет «Чайки» скажу так: я предлагал разным режиссерам поставить «Чайку» в Московском Художественном театре, сделать новую версию. Все они воспринимали это как несение какого-то бетонного «креста».
А почему?
Не знаю, но такое отношение складывалось, я видел такую реакцию в глазах и сердцах: Московский Художественный театр, «Чайка» — здесь нельзя промахнуться, нельзя ошибиться.
С придыханием таким чрезмерным.
Да, чрезмерным. И когда я понял, что не вижу радости и хулиганства в глазах у людей от такого предложения, то подумал: «Хочешь сделать хорошо — сделай сам». Пофантазировал, предложил коллегам-актерам, с каждым пообщался накануне того, как зайти в чеховскую историю. И начал фантазировать. Дальше уже мы просто бесстрашно пошли изучать человеческую природу, которая описана Антоном Павловичем и которая на сегодняшний день, мне кажется, очень точно работает на зрителя, на зрительское восприятие.
Кристина Бабушкина, которая играет Аркадину, тоже стала победителем нашей премии OK! Awards «Больше чем звёзды», за нее проголосовали читатели — это тоже о многом говорит.
Я очень рад за Кристину. Думаю, ее Аркадиной есть еще куда расти, заныривать влево и вправо. Свободы для ее личного роста как актрисы, для дополнения палитры Аркадиной там еще много.
Это очень важно. «Чайка» летала летом на три недели в Китай, гастроли прошли прекрасно, я сам свидетель. Тебе эта история дала возможность как-то иначе посмотреть на свою «Чайку», под другим углом зрения?
Это были очень полезные гастроли. На стационаре у нас не было бы возможности девять раз подряд сыграть этот спектакль. Такое количество спектаклей мы бы сыграли в течение полугода. А здесь за один заход можно было попробовать сделать достаточно решительные шаги — то, что не успели сделать на премьере. «Чайка» выпустилась год назад.
Уже год прошел!
Уже год, да. Ровно год. Какое-то время я следил за спектаклем, потом отпустил всех в свободное плавание — где-то четыре-пять месяцев я не видел «Чайку», специально не смотрел. Перед гастролями я посмотрел, сделал какие-то замечания, и потом уже в Китае мы эти замечания довели до очень правильного результата. Вернувшись сюда, уже в сентябре сыграв, я увидел, что иногда надо к спектаклю возвращаться после некоторых пауз, смотреть и заново вкладывать туда какие-то новые смыслы. Это тоже опыт, я же не профессиональный режиссер, меня этому не учили. Меня учили только самостоятельно спасаться, если с режиссером что-то не так и у него не всегда хватает времени и фантазии, чтобы тебе подсказать. Курсы самоспасения были у нашего мастера в институте Вениамина Михайловича Фильштинского. Они так не назывались, но та школа, которую он дал, нам зачастую помогает и на театральных подмостках, и на съемочной площадке самостоятельно принимать решения. А здесь, репетируя «Чайку», у меня была возможность поразбирать и посочинять все роли.
Ты говоришь, что ты непрофессиональный режиссер, но тем не менее видно, как ты в эту сторону движешься, тебе это интересно. Я не знаю, как давно этот интерес возник, но очевидно, что тебя эта история захватывает всё больше и больше.
Мне повезло, я работал с настоящими режиссерами, и я знаю, как они работают.
И в театре, и в кино.
Да. Я не стремлюсь с ними соревноваться и мериться, но какие-то нестыдные вещи, которые можно сложить и создать из этого продукт под названием «спектакль», я, наверное, в силах.