Молоко для Дракулы и Носферату: что на самом деле пили вампиры
Сегодня мы представляем себе вампира с каплей крови на клыках, но в славянских и карпатских преданиях они охотились за молоком, росой и даже жировыми запасами людей. В книге Ф. П. Де Челья «Вампир», которая скоро выйдет в «Новом литературном обозрении», древние предания раскрываются как отражение голода, болезней и страхов. Вампир не только чудовище из могилы, но и символ вечной жажды жизни. Публикуем отрывок из книги.
Гурманы — ценители росы и молока
И все же во многих культурах вампир действительно любил промочить горло. Уточним только одну деталь. Как бы смешно это ни показалось тем, кто уже воспринял образ, созданный Брэмом Стокером, первые упыри — или кем бы они ни были — утоляли жажду скорее молоком, чем кровью. Во всяком случае, именно к такому выводу приходит Лукаш Козак в своей недавней работе о польских вампирах.
Вампироиды нападали также и на животных. Это обстоятельство практически не освещалось в городских хрониках, однако же в деревенском обществе, где большое внимание уделялось «экономии телесных жидкостей» (по выражению Линдал Ропер) и где количество молока считалось показателем достатка и благосостояния семьи, крестьяне иногда замечали, что скот как бы «высыхал», терял силу. Это, без сомнений, казалось высшей степенью несчастья.
И если что-то подобное случалось, то в деревне начинались поиски виноватого, все подозревали друг друга, и доходило даже до того, что человека могли обвинить в колдовстве только потому, что тот «получил много масла от одной коровы». В таком контексте вампир становился скорее мрачным воплощением голода, чем смерти.
Грубо говоря, то самое значение «пожирания», «заглатывания», что содержится в прототюркском корне, также семантически охватывает и «опустошение», на которое жаловались жертвы вампиров. Вполне можно предположить, что изначально упырь был своего рода «обыром»*, но впоследствии решил сосредоточиться на посмертных кражах. Это предположение звучит весьма интригующе. И исследователи все больше и больше смотрят в его сторону. Тем не менее, поскольку ранних письменных источников для прояснения вопроса не хватает, можно пройти этот путь и в обратном направлении: нельзя исключать, что именно черкесская ведьма (или один из ее предков) получила свое имя от русского упыря. Родство, однако, налицо.
* Можно также упомянуть татарское демоническое существо убыр. Убыр представляется как близкий по функциям фигурам упыря у славян и вупара у чувашей. Убыром может считаться дух умершего колдуна или самоубийцы, особенно в представлениях западносибирских татар. Убыр нападает на скот, высасывает молоко и кровь у коров, насылает болезни на людей. Считалось, что после смерти человека, в которого вселился убыр (такого называют «убырлы кеше»), дух продолжает обитать в его могиле и выходит из нее по ночам. Уничтожить его можно, вбив дубовый кол в могилу.
И что же в итоге получается? А то, что красный может быть оттенком белого. Молоко и кровь, в конце концов, практически в каждой культуре — символически взаимосвязанные жидкости. Выходит, хоть и частично, но мы можем пересмотреть рацион вампира — по крайней мере, в период его зачатия и созревания в утробе человеческого воображения. При условии, конечно, что мы не будем приписывать нашему условному упырю точность в различении одного и другого. Ведь, по сути, и кровь, и молоко являют собой воплощения того, что в латинском Средневековье врачи называли «радикальной влагой». Уточним, что так они именовали телесную жидкость, которая постепенно испаряется из человека к концу жизни, — эти идеи мы встречаем уже и у греков, для которых мертвецы были «сухими» par excellence. Потому-то они всегда испытывали жажду. Жажду жизни.
Если взглянуть чуть глубже, то мы поймем, что это та самая жажда, которой, по поздним католическим представлениям, должны были томиться души в чистилище. Пересохшими губами они молили о воде. То есть о молитве. Она бы могла облегчить их страдания за бесчестье прежней жизни. Молитва и... молоко. В XVI веке, когда искусство больше вдохновлялось мистическими или просто сновидческими образами, нежели богословием, Микеле Греко да Валона (Гульонези) создал удивительное полотно, на котором изобразил Мадонну, Младенца, святого Себастьяна и святого Рокко. Молоко, которым Дева Мария кормила Младенца, брызжет на всех — и на зрителей, и в уста святых. Молоко и кровь как символы жизни. Может, поэтому повзрослевший Иисус повелел мертвым раз и навсегда сделаться обескровленными, проще говоря, сухими.
Иные вампиры промышляли и жировым запасом людей — еще в те времена, когда уменьшение объемов в области живота и бедер считалось чем-то вроде сглаза. Во всяком случае, предвестником беды. Однако же это был не просто вопрос изъятия жира или крови в ущерб человеку. Или даже животному. Важным в нашем случае было представление людей о своеобразном вселенском «соке жизни». В том «соке» будто бы содержалась душа мира, оживляющая природу, дарующая силы и плодородие. Эта магическая жидкость и представляла главный интерес для вампиров. Вспомним уже встречавшихся нам стригоев, обитавших в Карпатах. По данным, собранным фольклористами начиная с середины XIX века, карпатские возвращенцы похищали у людей, животных и даже у земли mană — жизненную энергию, силу, мощь.
Однако здесь стоит отметить, что происхождение этого слова приводит нас к древнееврейской лексеме «манна» (man hu? — «что это?»). В Библии «манной» называют пищу (хлеб), которым Бог кормил Моисея и его соплеменников во время их скитаний после исхода из Египта. Хлеб, падавший с неба. А ведь именно небо, в представлениях тех же жителей Карпат, — источник заветной mană. Ее и воровали стригои. Тайком они приходили на чужие поля, ложились навзничь и перекатывались взад-вперед — чтобы впитать mană в виде росы. А промокнув насквозь, приносили ее на свою землю. Бывало и так, что в определенные дни недели они расстилали скатерть или покрывало, чтобы собрать медвяную росу с неба, подобно тому как во многих других европейских странах чудодейственную росу собирали в волшебную ночь святого Иоанна Крестителя.
В Трансильвании эти капли, попавшие на ткань, считались самой настоящей жизненной силой, украденной у людей, животных или — как уже упоминалось — у земли. В прошлом люди верили, что манна также магическим образом сохраняет молодость. Но одновременно они и боялись этого неземного эликсира.
Однако стригои — а их в большинстве случаев представляли в виде обнаженных женщин (как, впрочем, и положено истинным ведьмам) — знали, где найти вожделенный эликсир и что с ним делать: они осторожно собирали искомые капли с листьев, пили их, натирали ими тело, а также орошали ими свои поля, чтобы те приносили больше и больше урожая. И чем плодороднее становились их земли, тем меньше урожая собирали крестьяне. Деревенские дети худели на глазах. Взрослые чахли. У кормящих женщин пропадало молоко. Пропадало оно и у коров, которых осаждали стригои, пуская в ход сотни проклятых уловок, чтобы украсть эту бесценную белую жидкость.