Коллекция. Караван историйРепортаж
Тина Стойилкович: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское»
«Помню, как после премьеры сериала «Москва слезам не верит. Все только начинается» Жора Крыжовников подошел к моим родителям. И мама с папой говорили ему: «Спасибо!» А он в ответ: «Это вам спасибо, если бы вас не было, не было бы нашего кино». И мама тут же начала плакать».
— Тина, когда я готовилась к встрече, читала вашу биографию и некоторые ваши интервью, честно говоря, была поражена. Я даже не представляла, что вы родом из Белграда. И путь у вас оказался очень непростым. Вы приехали в Москву совсем юной — без знания русского языка, культуры, без поддержки семьи и без денег. Считаете ли вы себя сильной девушкой?
— Да, да, да. Знаете, это понимание пришло ко мне не сразу. Когда мы снимали наш проект «Москва слезам не верит. Все только начинается», вдруг поймала себя на мысли: сколько всего я сделала! До этого просто шагаешь, не задумываясь. Мне было восемнадцать, когда я уехала. Я не понимала, что значит остаться одной, что значит жить в чужой стране, говорить на другом языке. Я вообще не осознавала масштаба. Все происходило на каком-то юношеском энтузиазме и максимализме, который всегда был частью моего характера. Я ехала налегке, с азартом, с ощущением: «Ну ладно, разберемся, как-нибудь оно получится». И, видимо, во мне было какое-то внутреннее желание идти вперед, не бояться. Поэтому сейчас, когда оглядываюсь назад или даю интервью, думаю: «Вот это я крутая!»
— Знаете русскую поговорку «Кто не рискует, тот не пьет шампанское»?
— Да! Мне так она нравится! Это прямо про меня, хоть я и не пью шампанское, но по ощущениям — в точку. И еще — «Игра стоит свеч». Вот именно такое у меня было состояние: я шла вперед, не зная, что ждет дальше, но ощущала — это того стоит. Мне казалось, что впереди открывается какая-то другая, новая жизнь, и я не могла позволить себе упустить этот шанс.
— Давайте тогда вспомним, как все начиналось. Откуда у вас появилось желание стать актрисой, несмотря ни на что?
— С самого детства мне нравилось бывать в театре. Маме давали специальные купоны, и время от времени мы могли ходить на спектакли. Чаще всего это были детские постановки — новогодние, пасхальные, к 8 Марта. У меня еще тетя работала телеведущей в передаче «Глобус-автобус» —детской программе про путешествия. Для меня это было потрясающе: тетя — в телевизоре! Потом она повела меня в театр кукол, и мне там очень понравилось. Вообще, я была ребенком, который мог буквально влипать в экран. Например, мультфильм «Бемби» пересматривала раз по десять подряд. Мама до сих пор рассказывает родственникам, что я приходила домой и могла весь день смотреть его снова и снова. Я так вовлекалась в этот мир — он был для меня волшебным, сказочным, не таким, как та реальность, в которой мы жили. А реальность была тяжелой: Белград бомбили, мы пережили войну, санкции, все это поствоенное серое время.
— Получается, театр и кино были для вас своего рода побегом в мир, где теплее и ярче?
— Именно так. Это было место, где все казалось лучше, красочнее, ярче. Но при этом я не только хотела смотреть со стороны, мне хотелось участвовать. Уже в детском саду, когда мы ставили утренники, спектакли, я получала огромное удовольствие. Хотя была очень стеснительной, почти неразговорчивой, у меня было мало друзей. Мама до сих пор удивляется, как я так изменилась, потому что тогда могла сидеть одна в углу с игрушками и ни с кем не общаться. А сейчас я абсолютно другой человек — открытый, разговорчивый, раскрепощенный.
Мне всегда нравилось придумывать истории, и я вовлекала в них свою младшую сестру. У нас был телефон-раскладушка Nokia 7373 — я использовала его как реквизит. Мне было лет десять, сестре шесть, и я устраивала целые постановки. Например, играла женщину, которая приходит помогать бедной семье, а сестра изображала несчастного ребенка, живущего в сарае. Эти сюжеты рождались под впечатлением от передач, где настоящие семьи участвовали в конкурсах, чтобы государство помогло им построить дом. Я обожала такие программы и переносила их в свои игры. Мы ставили настоящие спектакли: приходили соседи, друзья бабушки и дедушки, а я даже брала с них символическую плату — по одному динару. Все мое детство проходило в таком воображаемом театре.
— Актрису в вас заметили довольно рано?
— Когда мне было лет двенадцать-тринадцать, а может, еще одиннадцать, моя первая учительница, которая вела с 1-го по 4-й класс, сказала маме: «Она очень талантливая, отдайте ее в актерскую школу». Так я оказалась в своей первой студии. Позже, уже в 5-м классе, учительница сербского языка и литературы посоветовала другую школу — одну из лучших в Белграде. Я туда поступила, но обучение оказалось слишком дорогим, и мама смогла оплатить только полгода. Тогда педагог сказал: «Может, это даже к лучшему. Если не форсировать, у нее сохранится желание быть актрисой, и оно станет только сильнее». Но даже этого опыта мне хватило, чтобы почувствовать профессию. Я проучилась один семестр — примерно полгода. Мы работали над речью, вниманием, делали специальные упражнения — это была полноценная актерская подготовка, и мне там очень понравилось.
А потом я оказалась в независимом андеграундном театре, которым руководил знаменитый югославский режиссер, в свое время оказавшийся под запретом. Он открыл собственный театр и набирал молодых ребят в массовку. Для меня все было невероятно: новые друзья, сцена, опыт, настоящая театральная атмосфера. Я была в восторге и все больше убеждалась, что хочу заниматься именно этим.
— Вариантов пойти в другую профессию не было?
— До того как я узнала о возможности учиться в России бесплатно, у меня действительно был план Б. Поступить в Белграде в театральный университет очень сложно, поэтому я продумывала два запасных варианта. Первый — учеба по направлению «криминальная психология» в Торонто: у меня был очень хороший английский, и там была сильная программа.
— В Торонто? Ничего себе!
— Да, там отличная программа по криминальной психологии. Тоже была возможность учиться бесплатно — требовалось сдать экзамены, чтобы получить стипендию. Второй вариант — криминалистическо-полицейский университет в Белграде.
— Почему именно криминалистика?
— В подростковом возрасте я смотрела много криминальных сериалов, меня завораживали истории о работе с малолетними — как их перевоспитывают, как помогают выбраться из сложных ситуаций. Эта тема участия в воспитании детей всегда была мне близка. Частично актерство для меня — тот же способ просвещения: через роль, сериал или фильм можно подарить людям эмоцию, заставить задуматься, натолкнуть на какие-то изменения. Мне хотелось делать мир лучше и помогать людям — и криминалистика казалась одним из способов. Конкретно меня интересовала работа с несовершеннолетними правонарушителями.
Сдала экзамены, мне сказали, что у меня хорошие шансы, и я этому обрадовалась. Знала, что потребуется физическая подготовка, но спортом занималась всю жизнь, поэтому думала, что справлюсь. Однако такой вариант существовал исключительно до того момента, как в моей жизни появилась Россия.
— И вариант с Торонто не получил продолжения?
— Когда я узнала о возможности учиться в России и приехала в Москву, все остальные планы потеряли смысл. Я впервые увидела спектакли «Бег» Бутусова и «Евгений Онегин» Туминаса в Вахтанговском театре — и сразу поняла: никаких запасных вариантов больше не существует. Это был именно тот масштаб, о котором мечтала. Сравнивать Торонто с Россией уже не имело смысла — я знала, что хочу попробовать себя только здесь.
— Помните момент, когда сообщили родителям, что поедете в Москву и будете поступать на актерский?
— Помню хорошо. Я пришла из школы и рассказала: «Есть возможность учиться бесплатно в России, если меня туда возьмут на актерский». Папа посмотрел на меня и спросил: «Ты серьезно?» Он говорил, что в Белграде тоже можно учиться, но я отвечала: «Папа, это Россия, это Станиславский, это другой уровень». Он даже шутил: «Только через мою могилу». Я ответила: «Пап, мне уже восемнадцать, я взрослая, сама решаю, чего хочу. Ты меня не остановишь — это моя мечта». Он спорил: «Какая Россия? Ты там никогда не была!» А я сказала: «Вот и поеду».
— А ваши родители бывали в России?
— Нет.
— То есть представление о стране они имели только по учебникам?
— Да. Когда они учились в школе, русский язык был обязательным: Югославия тогда иначе относилась к России. У них осталось общее представление — несколько слов вроде «привет», «пока», «меня зовут». Если кто-то говорил очень медленно, можно было уловить смысл. А знания о стране сводились к картинкам из учебников: Красная площадь, Кремль, Петербург как самый красивый город. На этом все.
— Поэтому они были против?
— Конечно. Они твердили: «Нет, нет, нет». А меня это, наоборот, подстегнуло. Я всегда была бунтаркой. Больше всего меня ранило, что отец относился к моей мечте несерьезно. Все школьные постановки мама и сестра посещали, а он не пришел ни разу. Впервые на моем спектакле оказался уже в России, это был мой дипломный показ. Мы играли «Трех товарищей», я исполняла Пат. В финале выходим на поклон, и вдруг папа появляется с букетом, в слезах. Дарит его мне и не может остановиться. Я тоже заплакала, за мной — все однокурсники: они знали, как непросто мне давалась учеба, что я не раз была на грани. И знали, какой у меня строгий отец. Это впечатление на всю жизнь, я до сих пор пересматриваю видео, и у меня бегут мурашки.
— Папа хотел, чтобы вы выбрали «нормальную» профессию...
— Да. Родители же мечтают, чтобы ребенок устроился в офис, получал стабильную зарплату... Если бы я поступала не на актрису, а, например, на менеджера по рекламе, отец, возможно, воспринял бы это спокойнее. Но сам факт моего отъезда из родного Белграда он пережил тяжело. Не понимал, зачем я хочу уехать. Моя идея с Торонто вызывала у него лишь скепсис: «Ну конечно, Торонто...» Криминалистика ему тоже не нравилась. В целом он хотел, чтобы я пошла по научной линии.
Я хорошо училась. Математика, физика, химия давались легко. Папа мечтал, чтобы я стала ученым, приносила пользу Сербии. Его задело, что уезжаю: будто я неблагодарна, будто мне мало того, что родители сделали. Он не мог тогда принять, что я бегу не от них, а навстречу своей мечте. И понял это только недавно, когда увидел результат. На премьере «Москва слезам не верит. Все только начинается» родители были поражены. Они ходили по городу, видели афиши, журналы, интервью и не верили, что это действительно я.
Мама это все фотографировала. Повторяла: «Это моя! Моя девочка, которую я носила под сердцем». Хотя и ей было тяжело принять мой отъезд. Долго родители жили с мыслью, что я вернусь: «Наиграется и прилетит». Когда я приезжала ненадолго, спрашивали: «Почему так быстро обратно? Что тебе там работать?» Они не понимали.
— А кто ваши родители по профессии? Они связаны с творчеством?
— Нет, совсем нет. Мама работает администратором-финансистом в большой компании, которая занимается замороженными продуктами. Папа — в торговле, перевозке и продаже продукции. Сам он оканчивал архитектурную студию, мама училась на эколога, но по профессии оба работать не смогли, пришлось идти в более простые, бытовые сферы. При этом они всегда любили кино, сериалы, музыку, фестивали — в этом смысле родители очень молодежные.
— Но все-таки отпустили?
— Меня невозможно было остановить. Я пять раз приезжала в Москву поступать: первый тур, второй, третий... Каждый месяц — январь, март, апрель, май, июнь. Между турами были большие перерывы, а я еще училась в гимназии в Сербии, поэтому постоянно возвращалась домой. Нам повезло, что тогда отец работал в аэропорту и для членов семьи были большие скидки. Это оказалось решающим. Было непросто: дорога, язык, неизвестность. Но в конце концов все решилось, и настал день настоящего отъезда.