Коллекция. Караван историйРепортаж
Алексей Толстой. Возвращение «Красного Графа»
С творчеством Алексея Толстого мы знакомимся еще в детстве, открывая книжку «Буратино», в подростковом возрасте читаем «Аэлиту» и «Гиперболоид инженера Гарина», а потом «Хождение по мукам» и «Петра Первого». Его называли «красным графом», с основаниями или без, отношение коллег-писателей к нему иногда было... сложным. После революции он уехал в эмиграцию, но не смог жить и творить без Родины, без своего читателя и в результате вернулся.
О перипетиях судьбы классика русской литературы вспоминает его внук Денис Толстой.
— Давайте для тех, кто не очень в курсе, расставим точки над «и». Писатели Лев Николаевич и Алексей Николаевич Толстые — не братья. Однако родственная связь между ними существует.
— Начать стоит с Петра Андреевича Толстого, который служил у Петра Первого начальником Тайной канцелярии, то есть был, по сути, кагэбэшником. Положил начало графской ветви рода Толстых. Его потомками по мужской линии являются писатели Алексей Николаевич и Лев Николаевич Толстые. Но был еще Алексей Константинович — он где-то в ветви Льва Николаевича, боковым отростком.
Толстые, к слову, весьма плодовиты. У Льва Николаевича было очень много детей. Некий Степан Толстой имел 12 или 13 детей, и все дали потомство. У моего дяди — семеро по лавкам, которые народили ему 17 или даже 20 внуков. У Тёмы Лебедева (сын писательницы Татьяны Толстой, правнук Алексея Николаевича) недавно родился 11-й ребенок.
— О том, что потомки Льва Николаевича регулярно собираются в Ясной Поляне, известно. А вот о слете внуков и правнуков Алексея Толстого не слышно.
— В прошлом году меня пригласили в Самару на открытие памятника Алексею Толстому. Монумент установили рядом с замечательным музеем деда. Там кто-то предложил собираться в Самаре. Было бы неплохо.
Я знаком с некоторыми потомками Льва Толстого: Александром, который живет в Париже, Степаном из Стокгольма. Наш клан в последние годы тоже очень разросся. У Алексея Николаевича было 12 внуков. Правнуков — более двух десятков. Я уже не пытаюсь сосчитать праправнуков. Раньше мы старались собираться по семейным, новогодним и другим праздникам. Но члены нашего рода расползлись по всему миру, и собрать их всех теперь крайне трудно. Некоторых я даже никогда не видел.
Долгое время никто из потомков Алексея Толстого никуда не уезжал, все получили образование тут. Но сейчас, например, одна моя двоюродная племянница живет в Америке, другая — в Эмиратах, третья — в Англии. В Чехии поселился двоюродный брат с семьей.
— А как было с дедом?
— Он просто убежал из голодного Петрограда. Вроде как на Украине больше еды, более сытно, можно прожить. На самом деле мысль была оказаться ближе к Черному морю. Обставили это как литературное турне.
В апреле 1919-го Алексей Николаевич с женой Натальей Васильевной, ее сыном от первого брака Федором, двухлетним Никитой (моим дядей) и няней Юленькой уехали в Одессу — якобы должны были давать концерты, читать лекции. Но, по-моему, ничего такого не было. Быстренько взяв билеты на пароход, они отправились в Константинополь. Не очень большое судно было заполнено исключительно русскими. Ехали самые разные люди: офицеры в большом количестве, ученые, побросавшие свои дома и квартиры. В банках все пропало, поэтому в чемоданах везли драгоценные камни, золото. По воспоминаниям бабушки, на том же пароходе уезжала бывшая смотрительница публичного дома с основными девушками — видимо, бездетными. Они по очереди держали на коленях моего двухлетнего дядю и успели полюбить его. Как и все, девушки отправлялись в неизвестность.
— Что, кроме золота и камней, брали с собой?
— Вечные ценности — любимые книги, фотографии, дневники, памятные вещи. То, что будет напоминать о Родине.
— Ехали с мыслью, что уже никогда не вернутся на Родину?
— Да. Два года в Петрограде были страшными, опасными. У деда это немного описано в романе «Сестры». По улицам ходили бандиты. Нападали, грабили, убивали. Была полная анархия. А главное — голод. Первые годы продразверстки — у крестьян все отнято, нового урожая практически нет.
— Судя по тому, что дед убежал, к революции он отнесся...
— Плохо, конечно. Никаких симпатий к большевикам не испытывал. Но надо было как-то выживать. Уехать-то уехали. А что там делать, в этой безызвестности? Если писать, то как? Что? К тому времени в Европе уже жило очень много русских. В Париже целые кварталы были населены выходцами из нашей страны. Они остались до сих пор — 15-й, 16-й... Живя в России, ты не ценишь, что имеешь. Вокруг русский язык, тебя издают и читают по-русски. В литературном кафе можно вести полемику. И тоже на родном языке. Но попадаешь во Францию, и выясняется, что ты и твое творчество интересны разве что маленькой прослойке населения. Русские эмигранты оказались в изоляции. Конечно, они печатали газеты и журналы, писали, издавались. У Бунина, например, которого в Париже звали Жаном, все было неплохо: и публиковался, и Нобелевская премия помогала жить.
Дед же довольно быстро понял, как трудно быть русским писателем в нерусской стране. Написал в тот период довольно много. Но денег не было. И в Париже он перессорился со всем литературным окружением.
— Дневники остались?
— По-моему, он их вообще не вел.
— Интересно было бы узнать, какие мысли его посещали за границей.
— В Константинополе, наверное, никаких. Там была лишь трехнедельная остановка. И с деньгами было еще не так плохо. Бабушка даже на пароходе Carcovado, идущем из Константинополя в Марсель, от нечего делать села играть в покер. Рядом оказались русский полковник, хозяйка публичного дома... Получилось странно: бабушке пришел дамский покер — четыре дамы и джокер. Ее партнерше — каре тузов. Дама оказалась азартной, начала активно ставить, а бабушка закрывала, закрывала. Никто не понимал, что происходит, дед же чуть волосы на себе не рвал: «Туся, я застрелюсь!»
Когда игроки вскрылись, оказалось, бабушка выиграла довольно крупную сумму. И некоторое время в Париже семья жила на этот выигрыш.
— Прекрасный сюжет для кино!
— Притом — чистая правда! Моему дяде Федору было лет 14, он присутствовал там. Я слышал эту историю с его слов.
И раз уж мы заговорили об азартных играх, стоит вспомнить, что отец Алексея Толстого Николай Александрович, отдыхая в конце ХIХ века в Ницце, посещал шикарное казино «Круазетт». Приехал он во Францию из Самары, знал, как играть на бильярде, в карты. А о рулетке — удивительное дело — будто бы не ведал. Ему объяснили правила. Он пару раз поставил — что-то выиграл. И понеслось. Каждый день ходил в казино. Проиграл практически все. Даже отправил своему управляющему в Самару телеграмму: «Заложи поместье в Александровке и пришли мне чек».
— У Толстых просто генетическая страсть! Вы ведь тоже играете?
— Не так, как прадед. Поместье в Александровке я все-таки не заложил бы. В МГУ, когда учился на химфаке, мы с первого курса резались в карты. Но рулетка гораздо более рисковая. Чем меньше зависит от тебя, тем азартнее игра.
— Но бабушка-то какая бесстрашная! Впереди — эмиграция, неизвестность. Могла же и все проиграть...
— Это была замечательная женщина, очень образованная. Родилась в Москве в семье Крандиевских. Профессиональным писателем не была, но сочиняла стихи. Практически никому не показывала. А Бунину — осмелилась. И они ему понравились.
— Алексей Николаевич дружил с ним?
— Они были знакомы, конечно, но в Париже Бунин уже как будто отрицал Толстого. Можно сказать, считал Алексея Николаевича предателем. Хотя правильнее сказать, оценивал неоднозначно. В своем блестящем очерке «Третий Толстой» он дал потрясающую характеристику деду. В ней есть все: и восхищение талантом и самобытностью, и полное неприятие Толстого как человека совершенно беспринципного, прирастающего к любому режиму.
— У деда с Натальей Васильевной это ведь был не первый брак?
— Они познакомились в 1913-м то ли в Москве, то ли в Петербурге. Влюбились друг в друга. Но оба были несвободны. Она — замужем за известным адвокатом Федором Волькенштейном, у них растет сын. У него — гражданская жена Софья Исааковна Дымшиц, художница «Мира искусства», и дочь Марьяна... Тем не менее в 1914-м огонь любви вспыхнул с такой силой, что жизни порознь они себе уже не представляли. Хотя пожениться смогли только в 1917-м.
— А кем была бабушка, писавшая стихи для себя?
— Она, по-моему, никогда нигде не служила, но спустя годы стала печатать стихи, издавая небольшие сборники. Кстати, деду принадлежит фраза: «Какой я поэт?! Вот Туся — это да!» Он ведь тоже писал стихи. Бабушкины же в самом деле прекрасны.
Интересно, что, когда они только познакомились, она, прочтя несколько произведений Алексея Николаевича, сказала, ничуть не смущаясь: «Ну с такой фамилией можно было бы и получше!» Конечно же, с такой фамилией писать и публиковать что-либо было непросто. Но даже в тени великого Льва Алексей сумел стать выдающимся писателем, о чем свидетельствуют высказывания знаменитых литераторов первой половины ХХ века.
