Ирина Вещева о том, как создаются самые ошеломительные костюмы Большого театра

Караван историйРепортаж

Ирина Вещева: «На сцене Большого все должно быть безупречно»

Заведующая художественно-костюмерной частью Большого театра

Беседовала Инна Фомина

Сцена из балета «Щелкунчик». Фото: Дамир Юсупов/Большой театр

Ирина, не каждый зритель Большого театра может оценить всю оригинальность хореографии или тонкость вокального исполнения. Но красоту и роскошь костюмов отмечают все. Cколько же человек создают все это великолепие?

— В наших мастерских трудится более ста человек! Костюмы для оперы или балета рождаются в голове художника, который придумывает образы, общаясь с режиссерами и хореографами. По этим эскизам мы кроим, шьем, вышиваем, расписываем и красим ткани, а еще делаем всевозможные головные уборы и обувь, готовим парики. Постоянной заботы требуют и готовые костюмы: их надо иногда подгонять, а еще чистить, стирать, гладить, восстанавливать отделку, если что-то утрачено.

У каждого специалиста большой круг обязанностей. Художники-технологи следят за костюмами текущего репертуара, чтобы и через несколько лет после премьеры они оставались в первозданном виде. Кстати, если артист попросит «а давайте вот здесь маленький бантик пришьем», ему откажут: у нас очень щепетильные костюмеры, которые до мельчайших деталей сохраняют первоначальный замысел художника. Гримеры не только гримируют артистов, но и следят, ухаживают за париками, бородами и усами. Обувные мастера изготавливают, а потом ухаживают за сценическими туфлями, ботинками, сапожками.

Балет «Мастер и Маргарита». Гелла — Ана Туразашвили, Жорж Бенгальский — Геннадий Янин, Бегемот — Вячеслав Лопатин. Фото: Елена Фетисова/Большой театр

— Пуанты тоже шьете?

— Театр в основном их закупает. А мы шьем балетные туфли — «мягкую классику»...

— Все ваши специалисты работают в историческом здании?

— Нет! Женский и мужской пошивочный цеха располагаются на девятом этаже знаменитого здания, так что наши портные каждый день могут видеть квадригу Аполлона. В других помещениях работают закройщики, специалисты по тамбурной и ручной вышивке и по росписи тканей, мастера головных уборов. Обувные цеха вообще находятся у метро «Шоссе Энтузиастов» в ПСК — громадном производственно-складском комплексе Большого театра, где также изготавливают и хранят декорации.

— А где учат профессионалов, которые могут изготовить такие невероятные сценические наряды?

— О, это проблема! Сейчас вообще очень трудно найти хороших специалистов «ручного труда». Плюс в театральных костюмах существует своя специфика, особые технологии. Даже опытному портному предстоит многому научиться. Но зато потом получаются совершенно уникальные мастера своего дела!

Балет «Конек-горбунок». Конек-горбунок — Георгий Гусев, Жар-птица / Царь-девица — Анастасия Сташкевич, Иван — Владислав Лантратов. ФОто: Михаил Логвинов/Большой театр

— Как вы лично попали в Большой?

— Я работала в театральной мастерской, где делали костюмы для кино, театров, цирка. Но однажды мой муж, актер Малого театра, на примерке случайно узнал от своего закройщика, что в Большой требуется художник-модельер. Я прошла собеседование в женский костюмерно-пошивочный цех и 6 июня 2000 года, четверть века назад, начала свою работу в Большом. Для начала мне устроили испытание, сказали: «Ты должна сама сделать костюм — от начала до конца». Первой моей работой было платье для Светланы Лунькиной в роли Жизели. Я умела шить корсеты, но лиф для балета — это другое. Тем не менее справилась. Посмотрев мою работу, мне сказали: «У тебя хорошие ручки», дали бригаду людей и назначили художником-модельером, а по-простому — закройщиком. Так все и закрутилось.

— У портных Большого есть какая-то специализация?

— Нет, все умеют шить всё. Кстати, раньше пачки были в принципе одного типа — классические. А потом, в 2007 году, готовя премьеру балета «Корсар», художница Елена Зайцева попросила: «Мне нужны другие, похожие на старинные». И наш цех начал изобретать.

С тех пор для разных балетов делаем пачки разной формы, длины, пышности, цвета. В «Спящей красавице» они одни. В «Пахите» и «Коппелии» — другие. В «Укрощении строптивой» — балете, который поставил Жан-Кристоф Майо специально для Большого, — юбки с широким гофре.

Режиссер-постановщик и художник оперы «Тоска» Стефано Пода с Динарой Алиевой. Фото: Дамир Юсупов/Большой театр

— Кстати, сколько ткани идет на одну пачку?

— Минимум 15—17 метров, как и на длинную юбку — «шопенку». Причем для пачки используется особый тюль: слишком мягкий или слишком жесткий не подходит. А в «шопенке» может быть и три слоя, и пять, и шесть, причем верхний делается из более легкого тюля, чтобы ткань при прыжках «летала».

— Что принципиально изменилось в костюмах для оперы и балета за последние пару десятилетий?

— Ничего! Мы по-прежнему используем натуральные ткани — бархат, атлас, шелк, крепдешин, шифон. Потому что они со сцены все-таки выглядят иначе, по-другому блестят. Если ткань нужного нам цвета или оттенка купить невозможно, берем белую и красим.

Кстати, еще полвека назад не было таких эластичных тканей, как сейчас — с разной плотностью и степенью растяжки. А теперь в нашем распоряжении для балетных костюмов бифлекс, супербифлекс, микрофибра, лайкра, стретч.

Раньше в Большом был собственный трикотажный цех со станками, на которых вязали тянущиеся полотна. До сих пор в «Щелкунчике» мыши одеты в костюмы серого цвета, сшитые из того самого трикотажа made in Bolshoi! Но потом промышленность стала выпускать огромное разнообразие эластичных тканей, и мы начали шить из них трусы, трико, купальники, комбинезоны. И от нашего трикотажного цеха остался малюсенький участок.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Открыть в приложении