Старокатолики: католицизм без папы
Рим столько веков твердил, что именно папа — преемник апостола Петра и средоточие, мистическое и административное, всей церкви, что со временем это оказало ему дурную услугу. Если это римский понтифик олицетворяет в том числе и все то, что в Римско-католической церкви нас устрашает или раздражает,— значит, надо убрать из этой системы фигуру папы, и дело с концом. Так рассуждали во второй половине XIX века либеральные католики, и их готово было поддержать как минимум общественное мнение. А заодно и те светские власти, которым это было выгодно. Неплохо продуманные планы «новой Реформации» неожиданно обернулись тем не менее наивной утопией.
Старокатолицизм — движение западноевропейских христиан, отделившихся от Римско-католической церкви в начале 1870-х годов по причине доктринального несогласия с папством. Претендовало на возвращение к вероучению и практике древнего, «неповрежденного» католичества. С течением времени приобрело организационную форму нескольких самостоятельных церквей, объединенных в так называемую Утрехтскую унию. По приблизительным подсчетам, численность современных старокатоликов в мире составляет около 60 тыс.
Все началось с папской непогрешимости. Точнее, не с этой концепции как таковой: она и сама старая-престарая; еще в Средние века и папы, и многие богословы что‑то такое уверенно выводили из многозначительных обещаний Спасителя Петру (не только «паси овец Моих», но и «Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих»). Но одно дело, когда некое учение является не общеобязательным, а только почти общепринятым. И другое — когда его возводят в догмат, причем делают это даже не только жестко (а то такого прежде не бывало), а еще и в крайне неудачное время.
На момент конца 1860‑х годов степень доверия к папству как институту в образованных кругах была очень и очень невелика. Когда‑то в 1846‑м либералы, итальянские прежде всего, возлагали огромные надежды на новоизбранного папу Пия IX, который казался светочем и надеждой. Но годы шли, а надежда не оправдывалась. Папа был убежден, что всякие компромиссы, уступки и заигрывания с прогрессистами просто-таки губительны. Он делал ставку на тех, кто с чистой совестью и горящими глазами мог бы повторить написанное Жозефом де Местром еще в 1819‑м: «Нет ни общественной нравственности, ни национального характера без религии, нет европейской религии без христианства, нет истинного христианства без католицизма, нет католицизма без папы, нет папы без его верховенства».
Еще в 1854‑м Пий IX многих смутил, единолично провозгласив непременным предметом веры учение о непорочном зачатии Богоматери (которое веками вполне мирно существовало в том же статусе «почти догмата»). А в 1868‑м — впервые с XVI столетия — созвал Вселенский собор, известный теперь как Первый Ватиканский: теперь‑то церковь должна была дать решительный бой материализму и анархии, коммунизму и безбожию, рационализму и вольнодумию. В качестве Wunderwaffe для этого сражения, собственно, и предлагалось раз и навсегда признать за римским понтификом вероучительную непогрешимость.