Кто придумал идеальный город
Григорий Ревзин о «Трактате об архитектуре» Антонио Филарете и городе Сфорцинда
Антонио ди Пьетро Аверлино, известный как Филарете, не был удачлив как архитектор. Он 12 лет делал бронзовые двери для собора Святого Петра в Риме (1445), был обвинен в попытке кражи головы Иоанна Крестителя, бежал в Венецию, оттуда в Милан, где стал главным строителем герцога Франческо Сфорцы. Его миланские постройки — госпиталь и замок Сфорца — были построены не так, как он задумывал, а потом еще перестроены, и ясным представлением о его архитектурном почерке мы не располагаем. Главное, что от него осталось,— это «Трактат об архитектуре» плюс биография в «Жизнеописаниях наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» Джорджо Вазари. Хотя само попадание в эту книгу говорит о многом, но Вазари включил туда Филарете как отрицательный пример.
Этот текст — часть проекта «Оправдание утопии», в котором Григорий Ревзин рассказывает о том, какие утопические поселения придумывали люди на протяжении истории и что из этого получалось.
Вазари пишет: «Если бы папа Евгений IV, решив сделать бронзовые двери для собора Св. Петра в Риме, приложил старание к тому, чтобы раздобыть для этой работы людей выдающихся, он в те времена легко мог бы это сделать /…/ и двери эти не были бы выполнены в столь злосчастной манере, как мы это и поныне видим. /…/ Но так как он в этих вещах не разбирался, то он это поручил своим министрам, у которых Антонио Филарете, тогда еще юноша, и Симоне, брат Донато, оба флорентийские скульпторы, пользовались такой благосклонностью, что работа эта была заказана им. /…/ В течение двенадцати лет они не все время работали над этими дверями, они сделали в Сан-Пьетро также для усопших пап и кардиналов несколько мраморных гробниц, уничтоженных при постройке новой церкви. После этих работ Антонио был приглашен в Милан герцогом Франческо Сфорцей, который видел работы его в Риме и поручил ему построить, что он и сделал, приют для убогих, а именно больницу для больных мужчин и женщин и незаконнорожденных младенцев. /…/ Он занимался и сочинительством в то время, как строились эти его сооружения, он написал книгу. Все сочинение это делится на двадцать четыре книги, и все оно иллюстрировано собственноручными его рисунками. /…/ Если бы он, взявшись за столь трудное дело, по крайней мере упомянул о мастерах своего времени и их творениях, то его можно было бы в какой-то степени похвалить. Однако, так как он упоминает лишь о немногих, да и то упоминания эти рассеяны как попало по всему сочинению и там, где это меньше всего нужно, то и потрудился он, как говорится, на свою же голову и чтобы прослыть за человека, который по недомыслию берется за то, что ему не по плечу».
К этой лестной характеристике стоит добавить, что Филарете, как мне кажется, был человеком скорее наслышанным, чем начитанным — отрывки из Витрувия он пересказывает с избыточной свободой, свойственной человеку, знающему текст по пересказам. Навыки письменного нарратива были ему неблизки, он пишет в период, когда нормы ясности для европейского архитектурного трактата еще не сложились и даже не начали складываться (его работа закончена в 1464 году). Повествование движется по разным предметам — от поведения косуль в природе до зарплат рабочих на стройке — без понятного плана. Он написал трактат на античный манер — в форме диалога между собой и сыном герцога Сфорцы, добившись ненужного ощущения, что юный Джованни не очень знает, о чем спросить Филарете и не заинтересован его ответами.
На русский трактат перевел основатель русской урбанистики Вячеслав Глазычев — не только потому, что этот замечательный человек вообще любил таких чудиков, но и из несколько мистической убежденности, что книга Филарете повлияла на Аристотеля Фиораванти, привезшего ее список в Москву, и через Фиораванти — на архитектуру Московского Кремля (хотя характеристика Вазари «по большей части нелепа и глупа», возможно, что-то объясняет в дизайне русской государственности). Так вот Глазычев пишет:
«Искусство объяснения еще только осваивалось в XV в. Его азы знали лишь те, кому удалось получить серьезное гуманитарное образование, так что Филарете, к тому же писавший на тосканском диалекте, в словарном отношении еще слабо разработанном, с величайшим трудом объясняет сюжеты пропорций и даже простых измерений, сегодня понятные любому осмысленному школьнику».
В общем, чудо что за текст. Тем не менее это совершенно исключительное событие в истории утопий. Не только потому, что это первый после Витрувия трактат, написанный архитектором-практиком, прорывающимся к литературной рефлексии через неумение выражаться и отсутствие гуманитарного образования (отзвук этого прорыва слышен в словах архитекторов по сию пору). Но еще и потому, что Сфорцинда — первый идеальный город.
И хотя в книге Филарете можно найти и кое-что хорошее, тем не менее она по большей части нелепа. Джорджо Вазари
Филарете если не читал «Государств» Платона, то точно слышал о нем, от Платона в его текст прокралась форма диалога. Он учился у Лоренцо Гиберти в тот момент, когда Марсилио Фичино перевел Платона, и Флоренция Медичи только это и обсуждала. Но платоновские идеи переустройства общества он не воспринял. Социальная структура и управление Сфорциндой не отличается от обычных практик его времени, ему не приходит в голову, что это вообще можно менять. Функциональное устройство этого города тот же Глазычев полагал весьма развитым: в центре располагается собор и дворец герцога, они окружены рынками и зданиями ремесленных гильдий, а на периферии находятся дома городской бедноты. Возможно, это и развитая структура, но трудно понять, в чем отличия от зонирования неидеального города его времени. В городе есть школы для бедных, отдельно для мальчиков и для девочек, их учат чтению, письму, счету и ремеслам, но это необязательное образование. У него появляются идеи социальной инженерии, они несут на себе отпечаток архитекторского символизма с признаками профессиональной деформации. Например, предлагается дом порока и добродетели, в нижних этажах которого находится бордель, а наверху практикуются высокие искусства. Архитектор выступает в роли проповедника, использующего