Король умер — да сгинет король
Людовик XV и Людовик XVI: насколько один плохой монарх должен быть хуже другого плохого монарха, чтобы попасть на гильотину
250 лет назад, в мае 1774 года, умер от оспы французский король Людовик XV. Это был момент исторического водораздела колоссальной важности, хотя тогда эта важность виделась совсем иначе, чем впоследствии. Ушел старый, безнадежно ославленный на всю Европу правитель, с которым нация прощалась второпях и без сожаления. Воцарился новый король, молодой и популярный Людовик XVI. Но в долгое царствование Людовика XV Франция как-то держалась, временами даже блистала, бряцала оружием и уж подавно слыла передовой в культурном и интеллектуальном смысле державой. А вот при его несчастном внуке рухнуло все: и троны, и старый порядок вещей, и привычный политический уклад европейского континента. Сергей Ходнев объясняет, почему так вышло.
Развратный дед
Один современник припечатал двух королей-долгожителей примечательным афоризмом. Главным пороком Людовика XIV (царствовал в 1643–1715 — то есть невиданные 72 года), говорил он, был избыток гордости. А вот Людовик XV, правнук «короля-солнца», унаследовавший ему в пятилетнем возрасте и процарствовавший чуть меньше — почти 60 лет, был-де награжден пороком обратным: недостатком гордости.
Вообще-то это звучит довольно дико. Мы привыкли думать, что французские монархи XVIII века одним миром мазаны и в прямом, и в переносном смысле: прадедушка говорил «государство — это я», правнук говорил «после нас хоть потоп», но это нюансы, а в массовом сознании французский король предреволюционного столетия — в любом случае раззолоченный идол, обитающее в Версале самодержавное божество, капризное, деспотичное, окруженное фаворитками, безудержно расточительное. И упоенное приличной абсолютному владыке гордыней.
Но нет, Луи XV — так уж ему посчастливилось с характером и воспитанием — действительно был человеком скромным до застенчивости, достоверных свидетельств этому множество. Для его великого прадеда сложный и пышный механизм придворного этикета был естественнейшей средой из возможных. Жесткая ритуализованность, постоянная публичность, нескончаемая лесть — все было по-своему успокоительным подтверждением того, что государство — это король, что французская и европейская политика творится им и только им. Людовик XV этим тяготился; в отличие от «короля-солнца», который так умел милостиво и любезно отвечать просителям, его правнук от смущения держался во время официальных приемов отстраненно и, казалось, надменно.
Когда ежедневная церемониальная рутина наконец заканчивалась обрядом торжественного отхода монарха ко сну, король, которого сановные вельможи только что благоговейно раздели и уложили в парадную постель, вставал с нее, одевался и отправлялся в свои личные покои на верхнем этаже Версальского дворца. Там-то его ждал «приватный ужин», souper intime, драгоценная отдушина: веселый кружок самых остроумных людей королевства, где с пэрами Франции запросто могли соседствовать разночинцы вроде Вольтера. Слуг отсылали, и христианнейший король мог проделывать возмутительные вещи, от которых прадедушка сотрясался в гробу. Например, самолично варить и подавать гостям кофе.
Другой отдушиной, разумеется, были женщины. Но надо сказать, что оценка его деятельности на этом поприще (как прижизненная, так и посмертная) сильно грешила против реальности. Народное мнение гласило: король — похотливый сатир, беспутные женщины вертят им как хотят; негодная Дюбарри помыкает им, заодно уничижая государство; да что там, с родной дочерью у него якобы была половая связь.
Простая справедливость требует признать хотя бы, что слов «после нас хоть потоп» он, скорее всего, не произносил (как и Мария-Антуанетта не советовала подданным есть бриоши вместо хлеба); что насчет дочери — это наговор; что его «Олений парк», который антимонархическая пропаганда называла королевским сералем, обиталищем его многочисленных секс-рабынь, был просто его «маленьким домиком», куда он время от времени ненадолго селил очередную девушку, прежде чем наделить ее приданым и выдать замуж,— это не к его чести, но так в то время поступали не только большие сеньоры, но даже и иные буржуа.
И вообще в его отношениях с женщинами дело было не только в сексе. Неуверенному в себе королю было жизненно необходимо, чтобы рядом была особа, которой можно предельно доверять, которая бы не только его поддерживала и развлекала, но и начистоту судила о его решениях. После смерти одной из своих фавориток он горестно восклицал: «Кто же будет теперь мне советовать и критиковать меня?»
Вообще-то для правителя все перечисленное — не самые многообещающие задатки, особенно если прибавить действительно беспечную расточительность, лень и любовь к развлечениям. Но, на свое и на государственное счастье, Людовик по крайней мере хорошо знал ремесло абсолютного монарха. И относился к нему как к пусть неприятной, пусть нелюбимой, но ответственной работе, которой все-таки надо же заниматься хоть изредка, причем заниматься рационально, с осмотрительностью и известным величием.