Искусство без оговорок
Как Люсьен Фрейд вышел из тени деда, перевернул фигуративную живопись и стал самым дорогим художником
8 декабря исполняется 100 лет со дня рождения Люсьена Фрейда (1922–2011). Под конец жизни он сделался одним из самых дорогих современных художников — рыночный успех принес ему мировую славу, хоть и несопоставимую с дедовской, но все же заставляющую специалистов и любителей искать общие черты у двух обладателей знаменитой фамилии. Анна Толстова попыталась взглянуть на путь Люсьена Фрейда, не прибегая к помощи психоанализа.
Толкование сновидений
Если верить семейным преданиям, Фрэнсис Бэкон был не вполне прямым, но все же потомком одноименного философа. Тем не менее все кому не лень не пытаются толковать его живопись с позиций эмпиризма. В этом смысле Люсьену Фрейду, внуку Зигмунда Фрейда, бывшему в 1950-х и 1960-х едва ли не самым близким другом Бэкона, повезло куда меньше. Вытеснение, сублимация, либидо, эдипов комплекс, Сверх-Я — с помощью нехитрого набора плохо понятых фрейдистских понятий интерпретируется и жизнь, и искусство художника.
Автопортретов едва ли не больше, чем у Рембрандта? Множество портретов матери и ни одного портрета отца? Начал писать мать только после смерти отца? Чуть ли не все его близкие друзья гомосексуальны, а у самого куча жен, любовниц, подружек и детей, официальных и внебрачных? Был человеком скрытным, непубличным, крайне редко давал интервью? Презирал журналистов, телевидение и своего младшего брата, успешного радиоведущего, заодно? Но при этом в искусстве был предельно откровенен, раздевая моделей и раздеваясь для автопортретов? Мучил натурщиков, заставляя принимать неудобные позы? И с таким вниманием писал гениталии, мужские и женские, что они порой кажутся более портретными, чем лица? Все понятно: на кушетку — к дедушке.
Люсьен Фрейд родился в Берлине, где его отец Эрнст Фрейд, архитектор, младший из сыновей Зигмунда Фрейда, поселился в 1920 году. Мать Фрейда, берлинка Люси Браш, до замужества изучала классическую филологию и историю искусства в Мюнхенском университете, там тогда преподавал сам Генрих Вёльфлин. Сын архитектора и искусствоведа — если искать семейные корни искусства Фрейда, то глубоко копать не приходится. По семейной легенде, мальчика назвали таким экзотическим именем в честь Лукиана из Самосаты, одного из любимых писателей матери, вероятно, читавшей грека в оригинале. Впрочем, известно, что после заключения брака отец Фрейда прибавил инициал «Л» к своему имени в честь супруги и отныне звался Эрнст Л. Фрейд, так что и своего среднего сына Фрейды вполне могли назвать производным от материнского именем. Судя по Фрейдовым портретам матери, женщины сильной и властной, он действительно был к ней очень привязан. Им, во всяком случае, было о чем поговорить помимо семейных дел.
Зигмунд Фрейд наезжал в Берлин — проведать сына и лечиться от рака, привозил подарки, особенно — для внука Люсьена, рано обнаружившего склонность к рисованию: «Тысячу и одну ночь» с иллюстрациями Эдмунда Дюлака, гравюры с брейгелевских картин из Кунстхисторишес. В 1933 году берлинские Фрейды быстро сориентировались и перебрались в Лондон — Фрейды венские спохватились только после аншлюса. Летом 1938-го смертельно больного ученого с женой и дочерью — после унизительного сбора поручительств и средств для выкупа — выпустили из рейха. Он поехал к сыну в Великобританию — умирать. Люсьен и Зигмунд Фрейды провели под одной крышей чуть более года — в доме теперь лондонский Музей Фрейда, деда, все же более знаменитого.
Неизвестно, успел ли дед порадоваться первым успехам внука: в 1938 году тот дебютировал на выставке детского рисунка в только что открывшейся в Лондоне галерее Guggenheim Jeune (это Пегги Гуггенхайм дебютировала в арт-дилерстве и кураторстве). Вероятно, Зигмунду Фрейду было уже не до выставок. Много позже Люсьен Фрейд признался кому-то из искусствоведов, что из сочинений деда читал только одну работу — «Остроумие и его отношение к бессознательному».
Психопатология обыденной жизни
Люсьен Фрейд писал и пейзажи, и натюрморты, но его главный жанр — портрет, интимный портрет. Совершенно неважно, видим ли мы на холсте лицо, едва умещающееся в рамках «кадра», или обнаженную фигуру, скорчившуюся на диване, портретны и узнаваемы и лица, и тела. Причем именно интимно портретны — и в том смысле, что обнажены, буквально или фигурально, открыты художнику, и в том смысле, что все они входят в его ближний, интимный круг. Шутка про то, что самое случайное лицо среди моделей Фрейда — это королева Елизавета II, чести писать которую он удостоился в 2000 году, давно заезжена. Жены, дети, подружки, любовницы, друзья-художники, от Фрэнсиса Бэкона до Дэвида Хокни, критики, коллекционеры, музейные работники — расшифровывать, кто здесь кто, стало любимым занятием таблоидов, пристально следивших за личной жизнью Фрейда. Нетрудно заметить, что все эти непрофессиональные натурщики, вхожие в его мастерскую и его личную жизнь, принадлежат к богеме. Начиная с большеглазой темноволосой девушки, судорожно душащей то котенка, то цветок на картинах 1940-х, и заканчивая грузной тушей, развалившейся на кушетке, с полотен середины 1990-х.
Девушка с огромными, широко расставленными глазами — Кэтлин Гарман, дочь скульптора Джейкоба Эпстайна, художница, красавица, героиня светской хроники, в которой на протяжении XX века аристократия родовая и аристократия духа совершенно уравнялись в правах. Первая жена Фрейда, мать его первых детей — двух дочерей. Грузная туша — Сью Тилли, Большая Сью, прозванная так за свой превышавший 120 килограммов вес, та самая социальный инспектор, чьи портреты до недавних пор были самыми дорогими работами Фрейда. В мастерскую ее привел Ли Бауэри, дизайнер, перформансист, один из самых ярких персонажей лондонской квир-сцены и любимая модель Фрейда в начале 1990-х: это в дневной жизни Тилли служила инспектором на бирже труда — в жизни ночной она была известна как круглосуточная тусовщица, любительница гей-клубов и кассирша в собственном заведении Бауэри Taboo. Фрейд, бывший в золотые годы Сохо завсегдатаем таких легендарных клубов для избранных, как Gargoyle и Colony Room, сразу почувствовал в ней родственную душу. По комплекции Большая Сью и Ли Бауэри были похожи — в 1994-м Бауэри умер от СПИДа, Тилли заменила Фрейду любимого натурщика.
Социологически озабоченное искусствоведение тщетно пыталось найти в портретах Сью Тилли признаки общественной критики и гражданственной позиции художника — дескать, лишний вес скромной социальной работницы много говорит о доступности здорового питания и здорового образа жизни широким народным массам. Иногда сигара — всего лишь сигара, трубка — всего лишь трубка, а лишний вес — всего лишь вес, масса, объем, повод для экзерсисов в области формы и цвета. Фрейд, любитель красивых женщин, веселых гей-компаний, скачек, картежного азарта и попоек с мордобоем, был и сам весьма далек от здорового образа жизни, предпочитая ему богемный. На его пейзажах — вид из окна мастерской, его натюрморты — уголки мастерской, на портретах — те, кто допущен в мастерскую, и, в отличие от «Мастерской художника» Гюстава Курбе, мастерская художника Фрейда — не трибуна, а нора, нора для своих.