Будет ли город рыночным
Классическая либеральная позиция, сформулированная когда‑то Максом Вебером и развитая Джейн Джекобс, заключается в том, что город создается рынком, даже рождается из рынка. Иногда бывает и так, однако, просуществовав некоторое время, город им же и разрушается. Площади, улицы, набережные, парки и скверы, памятники, уникальные здания, наши жилища — все это вопиет об исключении из обмена, все это недвижимость, это не надо двигать.
Будучи убежденным либералом, я бы хотел обратить внимание на некоторую проблематичность принципов либерализма применительно к городской проблематике. Как вы помните, Фауст у Гёте в конце трагедии получает кусок прибрежной территории и занимается ее благоустройством, в чем ему мешают престарелые местные жители Филемон и Бавкида. Он хочет их переселить, но они отказываются. Конфликт решается Мефистофелем, сжигающим дом Филемона вместе с обитателями. Фауст переживает, но скрепя сердце начинает земляные работы, которые ему кажутся началом воплощения проекта. На самом деле это копают ему могилу, где его и хоронят, на чем поэма более или менее кончается (не считая впечатляющей сцены спора Мефистофеля и ангелов за душу Фауста).
Пожилая пара явилась в текст Гёте из «Метаморфоз» Овидия, где олицетворяла благую жизнь, полную труда, любви и благочестия, противостоящую роскоши и алчности. За что и была вознаграждена явившимся им Зевсом. Зевс изничтожил других, погрязших в нечестивости жителей данной местности, затопив ее, и создал из хижины праведной четы храм, где они стали жрецами.
Гёте волновала проблема, что происходит, когда мир античной идиллии встречается с фаустианским духом. Для нас, вероятно, это притча о девелопменте исторических территорий. Когда собственник имеет права на трансформацию недвижимости, задумывает прогрессивный проект (нет сомнений, что дамба и мелиорация, задуманные Фаустом, повышают ценность назидательно затопленной богом территории), но сталкивается с престарелыми Бавкидой, Филемоном и иже с ними. И в конечном счете не столько повышает ценность актива, сколько роет себе могилу. Причем у Гёте по ходу действия в пожаре погибают не только Филемон с Бавкидой, но и некий их неназванный гость, а через отсылку к Овидию он опознается как пришедший к ним в гости бог. То есть собственность и прогресс убивают бога, и мы не знаем, что с этим делать.
Города не обладают алгоритмом решения этой задачи. В свое время Айн Рэнд в своей «Апологии капитализма» ярко обосновала позицию, в соответствии с которой невозможна ничья ценность, «ценность‑в-себе», как она это назвала. Ценность всегда чья‑то, она кому‑то принадлежит, и отсюда вывод Рэнд о том, что частная собственность соответствует основам культуры человека через теорию ценностей. На Айн Рэнд сегодня не принято ссылаться, она крайне непопулярна в левом интеллектуальном сообществе, но, признаюсь, я готов разделить эту точку зрения. Однако смущает, скажем, собор Парижской Богоматери. Это конкретная недвижимость, материальный объект, но кому это принадлежит? Парижу? Франции? Католикам? Всему человечеству? Это практический вопрос — кто‑то должен платить за нее налоги (или быть от них освобожден), кто‑то тратится на освещение, отопление, охрану. Как мы знаем по истории восстановления собора после пожара 2019 года, он принадлежит всем перечисленным. Деньги на реставрацию идут из национального бюджета Франции, бюджета региона Иль‑де-Франс, бюджета Парижа, от церкви, от частного бизнеса, от краудсорсинга по всему миру. То есть это принадлежит всем или никому в отдельности, а «принадлежит в отдельности» — это и есть «собственность».