С легким годом!
Писательница Ляля Брынза абсолютно уверена: каждый раз в новогоднюю ночь со всеми нами происходит что-то необычное. Тут главное заметить, не пропустить волшебный момент. И пусть праздничные сюжеты из жизни чаще похожи не на сказку, а скорее на комедию – так даже интереснее.
Не знаю, как вы, а я люблю вспоминать, как встречала Новый год. Благо случалось это пятьдесят два раза, и по крайней мере сорок семь из них я помню. Разные они получались, эти мои праздники, но каждый из них всё равно был полон чудес. Даже тот Новый год, что я встретила в чужом аэропорту чужого города, куда завела меня нелегкая судьба и нелетная погода.
Тридцать первого декабря мне срочно пришлось вылететь в Самару. С одной сумочкой, в которой была мелочь россыпью, носовой платок, помада и больше ничего. В общем, Самара нас не приняла, и борт наш посадили не то в Саратове, не то еще где-то (тут мы все вспомнили про «Иронию судьбы»). Дело же было в девяностые годы, поэтому никаких мобильников, никаких банковских карт – только я, губная помада, стылый аэропорт и странные неприкаянные люди, злые, хмурые, местами пьяные, местами не очень. Нормальный человек тридцать первого декабря не полетит черт знает куда. Он будет дома готовить праздничный стол, шубу на селедочку надевать. Или собираться в гости. Или хотя бы в баню пойдет. А мы там, в том порту были все именно что неприкаянные. Проблемные какие-то. Дядька один – косматый, в ватнике – матерился страшно, летел с вахты к семье, не видел сына два года, и тут такой пердимонокль. Две старушки жались друг к другу, пытаясь согреться. Большая кудрявая женщина плакала навзрыд. Красномордый браток в модной дубленке сидел на корточках и молча глушил прямо из бутылки дорогой коньяк, не обращая ни на кого внимания. Ни на старушек, ни на косматого вахтовика, ни на меня.
Мы всё ждали, что вот-вот нас выпустят. Рейс сперва отложили до восьми вечера, потом до десяти, потом динамики закашлялись и извиняющимся голосом сообщили, что вылет перенесен на утро первого января.
Пассажиры (нас было немного с разных рейсов, человек сто на весь аэропорт) полезли за снедью в сумки – у кого-то нашлась колбаса, у кого-то шоколад, у кого-то водка. Помню, буфет работал, но там был только чай и сухие бутерброды с сыром, их тут же раскупили. Это выглядело печально и совсем не по-новогоднему: лысые одноногие столы у буфета, граненые стаканы и чашки, застывшее табло. Холодно внутри, а снаружи совсем холодно и вьюга гудит. До полуночи оставалось часа полтора или меньше.
Мы неловко потерлись возле столиков, пожевали, кто что успел схватить. Тем, кто поскромнее, ничего не досталось. Я тогда была «поскромнее», так что вежливо выпила пахнущий тряпкой чай и отошла в сторонку, поближе к старушкам: мне казалось, что с ними безопаснее.
Там-то меня и нашел браток. Пьяный в дымину, мерзкий насквозь, пропахший коньяком и куревом.
– Слышь, ты, поехали в город быстро. Мне женщина нужна. – Он уставился куда-то мимо меня рыбьими глазами. И повторил. – Женщина нужна мне.