«Уцелеть — не значит выжить»: какой была военная медицина 200 лет назад
Невозможно представить масштаб и развязку войны 1812 года, если не знать, как работали тогда военные медики
Семнадцатилетний князь Николай Голицын так описывает свое прибытие на театр военных действий в 1812 году: «…приближаясь к полю сражения, первая картина, которая представилась моим глазам, были раненые, принужденные оставить бой, чтобы искать врачебной помощи. Разрубленные черепа, отрезанные руки и ноги, вопль страждущих, смерть, грозившая этим несчастным, которые за минуту до того были здоровы и не ожидали такой участи, — все это так меня взволновало, что слезы ручьем брызнули из глаз».
Молодой князь оплакивал раненых не зря: далеко не всем, кому удалось выбраться с поля боя, предстояло дождаться медицинской помощи, но даже в этом счастливом случае их мытарства еще только начинались.
Война 1812 года была страшнее и кровавее, чем предшествовавшие ей. Хотя оружие применялось такое же, что и в Семилетней войне 1756–1763 годов, но было и новшество — артиллерийские батареи по 100 и больше орудий, главный козырь Наполеона. Это создавало невиданную прежде плотность огня и, как следствие, наносило более тяжелые ранения.
Отечественное командование выстраивало соответствующие по мощности контрбатареи. К тому же у русских было больше крупнокалиберных, в частности 12-фунтовых, орудий. Главный хирург французской Великой армии Доминик Жан Ларрей вспоминал о Бородинской битве:
«Раны, полученные в этом сражении, были тяжелые, так как почти все они были причинены артиллерийским огнем, раны от ружейных пуль были получены в упор и на очень близком расстоянии. К тому же, как мы неоднократно замечали, русские пули были гораздо крупнее наших. Большая часть артиллерийских ран требовала ампутации одного или двух членов».
Новые масштабы сражений и жертв требовали и нового уровня военной медицины, а вот с этим были серьезные проблемы, причем у обеих сторон. В 1801 году Наполеон распустил большую часть штата военных медиков за ненадобностью, полагая, что войны для него закончились и наступил мир. Но с 1804 года начинаются походы «в ответ на агрессию феодальных стран», то есть Австрии и России, и вновь появляется необходимость в военных врачах.
Опытные гражданские врачи хорошо зарабатывали, и никаких причин идти в армию у них не было. Медиков приходилось набирать из непрофессионалов и наспех обучать, современники называли новоиспеченных военных лекарей, которых удалось собрать к 1806 году, «врачами, найденными на помойке».
В России с организацией и подготовкой кадров дела обстояли несколько лучше: врачей в военные ведомства готовили Медико-хирургическая академия в Петербурге (сегодня Военно-медицинская академия имени С.М. Кирова) и Московская медико-хирургическая академия. Фельдшеры обучались при госпиталях.
К началу войны в армии были сформированы службы госпитальной и полевой медицины. И все равно врачей остро не хватало, тем более что, по прогнозу командования российской армии, медицинская помощь в ходе Бородинского сражения должна была понадобиться не более чем 15 000 раненых (включая 4000–5000 тяжелораненых), в действительности же этот расчет оказался, увы, неверен: число раненых приблизилось к 40 000.
Военно-медицинское командование
Согласно «Учреждению для управления большой действующей армией», утвержденному 27 января 1812 года, во главе армии был поставлен главнокомандующий, облеченный неограниченной властью в войсках и по отношению к гражданскому населению на театре военных действий.
Ступенью ниже в вертикали власти стоял начальник штаба армии, которому, через дежурного генерала, подчинялось Полевое военно-медицинское управление, возглавляемое главным доктором армии (генерал-штаб-доктором). В состав полевого военно-медицинского управления входили: главный медик армии, главный хирург армии и главный аптекарь армии. Начальнику штаба армии, также через дежурного генерала, подчинялись директор госпиталей и инспектор аптечной части (аптекарское управление во главе с инспектором введено 9 апреля 1812 года).
До августа 1812 года в трех Западных армиях Российской империи общего начальника медицинской службы не существовало, и руководство медицинскими службами в армиях осуществлялось армейскими полевыми генерал-штаб-докторами Николаем Геслингом (1-я Западная армия), Иваном Вицманом (2-я Западная армия), Францем Буттацом (3-я Резервная Обсервационная армия, с сентября 1812 года — 3-я Западная армия).
С 8 августа 1812 года управление медицинской службой всех русских армий было сосредоточено в руках главного инспектора по медицинской части армии Якова Виллие. На начало кампании 1812 года в армейских и гвардейских полках русской армии медицинский персонал был представлен 2–3 лекарями разного ранга и классов, таким же количеством фельдшеров, и от 5 до 12 человек нестроевых чинов полковых лазаретов, выполнявших в основном хозяйственные функции.
На поле боя
«Здесь нам дали самую неприятнейшую на свете должность, которую я бы лучше хотел променять на потеряние самой моей жизни. Оная состояла, чтобы брать с места сражения тяжелораненых и отправлять их далее», — писал в письме ополченец, участник Бородинского сражения Юрий Бартенев.
Хотя формально обязанность выносить раненых с поля боя возлагалась на военную полицию, фактически этим занимались именно ратники ополчения, то есть непрофессиональные военные: они должны были раз за разом возвращаться на передовую, куда было страшно идти даже бывалым солдатам.
«После занятия Бородина неприятель ближе подвинул свои батареи и стал стрелять ядрами и гранатами, — вспоминал участник сражения артиллерийский офицер Николай Митаревский. — Впереди шла сильная ружейная перепалка, и пули во множестве летали к нам. Мимо нас проходила к Бородину толпа ратников с носилками подбирать раненых. Когда пролетали ядра, ратники мотали головами направо и налево, кланялись, крестились, а некоторые становились на колени. Это была большая потеха для солдат, и каких тут не было острот…»
Для переноски раненых с поля боя в каждом полку полагалось иметь четыре пары носилок, но чаще вместо них приходилось использовать простую шинель или другие подручные средства вплоть до орудийных лафетов. Из-за нехватки носильщиков далеко не все раненые попадали на полковое или дивизионное «место перевязки»: вероятно, среди погибших при Бородине многих — тяжелораненых или контуженых — можно было спасти, но их просто сочли мертвыми.
Здесь все решал случай. Так, участник Бородинского сражения Аполлон Марин вспоминал о прапорщике лейб-гвардии Финляндского полка Крекшине, который, «будучи без признаков жизни, признан был всеми за окончательно потерянного. Не хотел только этому ни за что верить преданный слуга этого офицера, его собственный человек, огорченный более всех других; он взвалил прапорщика Крекшина на вьючную лошадь и со слезами на глазах отправился на перевязочный пункт. Здесь он умолял медиков обратить внимание на его барина, говоря, что нет у него никакой раны и он полагает его живым; слезы доброго человека убедили одного из медиков, который, найдя в мнимо умершем признаки жизни, подал ему помощь. Крекшин очнулся и первый его вопрос был: „Зачем я здесь?“ Человек бросился обнимать своего барина: „Вы, сударь, были мертвы“. „Какой вздор, подай мне лошадь“, — было ответом молодого храбреца, тотчас же вернувшегося к своему месту, к общему удовольствию любивших его товарищей».
Лечение переломов
С 1809 года в русской армии для иммобилизации переломов стали применять «шины из лубковых узеньких дощечек, вшитых между холстиною… и длинные узкие мешки, песком наполненные на место соломенных мешков», а с 1811 года лубки для армии стали промышленно выпускаться Санкт-Петербургским заводом медицинского инструментария.
Незадолго до войны российский врач Карл Иванович Гибенталь предложил использовать при лечении переломов костей гипсовую повязку. Однако идея не получила поддержки у известного петербургского хирурга, основоположника отечественной травматологии Ивана Буша (1771–1843), и гипсовая повязка была введена в широкую практику Николаем Пироговым лишь в 1850-е во время Крымской войны.
На перевязочном пункте
«Легче пробыть шесть часов в бою, нежели шесть минут на перевязочном пункте» — так отзывался о развозных госпиталях (по старой памяти XVIII века называя их перевязочными пунктами) сопровождавший раненого князя Багратиона офицер Ольферьев.
В соответствии с «Положением для временных военных госпиталей при большой действующей армии» генерал-гевальдигеру, руководившему военной полицией, предписывалось ко дню сражения организовать за линиями армии цепь из конвойной команды, через которую «доставлять будет он раненых в развозные госпитали для перевозки».
Установленного штата в них не было, поэтому к работе привлекали полковых медицинских чинов, которыми руководил дивизионный, корпусной или главный доктор армии. Предполагалось, что это будут маневренные подразделения, способные быстро эвакуировать раненых и следовать за войсками. Для этого предусматривалось все необходимое: палатки для операций, запасы перевязочного материала, лекарств и инструментов, команды для конвоирования транспорта с ранеными и повозки, обычно реквизированные военной полицией у местного населения. Вот как описывали работу развозных госпиталей очевидцы.