Жар-птица
Ульяна Сергеенко впервые рассказала быль о своем разводе, легенду о потухшей любви и несколько очень русских, но совсем не народных сказок.
«Говорила же тебе, она не заметит, что это другой дом». Ульяна с Фролом хихикают. Я действительно в недоумении. Я ведь уже была здесь шесть лет назад. Тот же рублевский поселок в сильной близости от резиденции премьер-министра РФ. Знакомый особняк из лиственницы и стекла архитектора Григоряна. Даже филиппинки, на мой ненатренированный взгляд, те же. Помню, мы сидели на веранде, ели оливье, разговаривали о том, как светского фотографа Ульяну Сергеенко, автора парадных портретов своих подружек (Алена Ахмадуллина — Снегурочка, Полина Киценко — кукла наследника Тутти, Ксения Собчак в чулках и жемчугах), угораздило стать дизайнером и показать дебютную коллекцию на Artplay.
Потом случилось много чего. Кутюрные дефиле в парижском Театре Мариньи. Членство во французском синдикате Высокой моды. Бейонсе в пелерине из вологодского кружева в клипе Jealous. Развод, окрашенный в багровые тона заголовками «Алименты олигарха Хачатурова составили сто тысяч рублей». Переезд — многие из Ульяниных бывших подруг хотели бы, чтобы в однушку на Патриарших, а лучше в двушку в Бутово. Но нет: оказывается, жизнь побросала Ульяну недалеко, в тот же самый поселок, в дом того же Григоряна. Двухэтажный особняк был ее собственностью еще до брака, случившегося в 2008‑м, а потому разделу не подлежал. Сегодня напротив крыльца уверенно запаркован черный «роллс-ройс» — тоже не самый пораженческий вид транспорта при алиментах в сто тысяч.
«Из прежнего своего дома я вышла два года назад и никогда туда больше не заходила, — Ульяна волнуется, а оттого говорит как иностранка, старательно подбирающая времена. — Все осталось там». «Что все?» — пугаюсь я, вспоминая, как бывший муж одной нашей героини разозлился на нее до такой степени, что сменил замки и не отдает биркины, а другой сменил замки и не отдает детей. «Все милые моему сердцу вещи и то, на что я потратила так много сил и времени, — объясняет Ульяна голосом человека, давно смирившегося с потерями, все понявшего и простившего. — Я же была охотницей. Столько времени провела на блошиных рынках, в антикварных магазинах, на аукционах. А теперь к этому так спокойно отношусь. Остыла. Все, что собираешь всю жизнь, можно потерять за секунду».
В новом старом доме не было ничего — сервиз с кобальтовой сеткой от Императорского фарфорового завода и тот купили только тогда, когда кто‑то из Ульяниных гостей ужаснулся непростительной хозяйской бедности. Но теперь гости довольны. И даже если особняк — боже упаси — не стал филиалом бутика Baccarat, выглядит он уютно. Повсюду рисунки детей — шестнадцатилетнего Саши и одиннадцатилетней Василисы. Эскизы платьев. Огромный красочный ковер — Ульяна привезла его из Грузии. Висящий на стене над камином, он отлично исполняет в доме обязанности аукционной живописи.
Обед нам подают такого размаха, будто я не из русского «Татлера», а из британского, и мне важно показать все, на что способна великая русская кухня образца Вильяма Похлёбкина. Оливье, селедка под шубой, дымящийся грибной суп в супнице. Жареные пирожки с картошкой. Запеченная севрюга. Малосольные огурцы. «А мы только так и едим», — говорит Ульяна, не моргнув глазом, и я снова теряюсь: где тут русские народные сказки, а где правда? Недели три назад мы встречались с Сергеенко в «Палаццо Дукале». Она пришла в привычном образе дивы, долго пытала официанта по поводу тонкости нарезки карпаччо из артишоков, но в итоге выпила бокал красного вина через трубочку — чтобы зубы не темнели. А тут — шуба из свеклы.
На Ульяне вечное черное платье в мелкий цветочек. Забранные волосы — они идут ей гораздо больше, чем недавняя короткая стрижка. Антикварные бриллиантовые серьги: «Из моего любимого магазинчика на Бонд-стрит. Старинная огранка — она всегда самая красивая». С нами за столом Фрол Буримский, Фролушка. Partner in crime во всем, вплоть до отпуска в Сен‑Тропе и крещенского купания в источнике Серафима Саровского. Ее рыцарь, конфидент, броня, за которую так удобно прятаться, когда боишься людей (а Ульяна так и не научилась их не бояться). Деловой партнер, летающий из Гонконга в Лос‑Анджелес на встречи с клиентками. А иногда даже допущенный до примерок — мужья, разумеется, об этом не подозревают.
За эти годы Ульяна показала в Париже одиннадцать кутюрных коллекций. Ей предрекали — а желающих предречь что-нибудь неприятное в Москве всегда достаточно — скорый провал. «Делает одно и то же, клонирует себя» (похожий упрек адресуют сейчас Алессандро Микеле из Gucci). Говорили, что скоро закончатся деньги. Что кутюром невозможно даже заправить «роллс-ройс»: дизайнеры зарабатывают на духах и сумочках. Что Мадонне в ее малиновом жакете матадора заплатили адские деньги — бренд, кстати, утверждает, что никому никогда не заплатил ни копейки. Но в последнее время пророчества в адрес Сергеенко как‑то поутихли. Похоже, Ульяна крепко оседлала красную лошадку со своего логотипа и поскакала на ней в светлое завтра независимо от наличия или отсутствия главного акционера «Росгосстраха» в своей жизни. Многие на Западе вообще не знают, чьей женой она была. Я лично свидетельница того, как одна крупнокалиберная во всех смыслах звезда пришла в парижский «Рояль Монсо» выбрать наряд от скромного русского дизайнера, хотела поддержать — и испортила себе день, увидев бриллиант на Ульянином пальце. «Сколько? D–F?» Немая сцена. Я потом представляла, как звезда звонила мужу: «Милый, тут какая‑то дизайнер из какой‑то России, и у нее камень больше, чем у меня. А я тебе двоих детей родила!»
Подкладывая малосольных огурцов, Ульяна рассказывает, что в этом январе в Париже будет не показ и не презентация, а «сюрприз». Который стоит столь же дорого, как обычное шоу. Потому что у Сергеенко всегда дорого. Фантазия бьет через край. И подрядчики только лучшие: первый ряд делает богиня пиара Карла Отто, а декорации — человек-праздник Александр де Бетак. Есть дизайнеры, которые приходят к де Бетаку с пустыми руками: придумай то, не знаю что. У Ульяны в голове всегда четкая картинка — нужно лишь послушно воплотить ее в жизнь. «Когда работаешь с Александром, нет ощущения, что в его жизни присутствуют Dior и другие клиенты, — рассказывает она. — Он только твой».