Страшная сказка
Как воспоминания о собственном детстве могут предотвратить реальную семейную трагедию
Я понимаю, что это безумие, но иногда мне кажется, что он хочет их убить.
— Кого?
— Наших сыновей.
Десять минут уточняющих расспросов — когда вам это кажется? почему? как часто? приведите примеры ситуаций — не дали ровным счетом ничего. Женщина мямлила, извинялась, несла несвязную чепуху, почти истерила, но все это никак не проясняло ситуацию. Отмахнуться от нее я тоже не могла. Если матери хотя бы один раз (а тем более если неоднократно) показалось, что ее муж хочет убить их общих детей, — это серьезно, и детям действительно что-то угрожает. Реальная опасность со стороны отца или диагноз матери — вот это и надо выяснить.
Информация о семье, которую мне все-таки удалось получить из беседы с женщиной, назвавшейся Евгенией, вроде бы никаких опасений не внушала. Вышла замуж по любви за сокурсника Дмитрия. Она петербурженка, он приезжий. Жить с ее родителями не хотела сама (он был согласен), поэтому сначала маялись с жильем, жили в дачном доме дальних родственников, потом снимали. Родился старший сын, взяли ипотеку, оба работали, ребенок у бабушки-дедушки, в садике. Потом карьера Дмитрия пошла в гору, родился второй ребенок, Евгения села дома с детьми.
Все хрестоматийно и в общем-то благополучно. Полная хорошая семья. Мужчина, несмотря на работу, общается с сыновьями, иногда намекает, что можно было бы попробовать еще и девочку родить, но если родится третий пацан, то тоже ничего страшного.
На работе Дмитрия ценят. Он не боится рисковать, умеет принимать жесткие и резкие решения, но они обычно взвешенные и правильные, ведут к расширению производства и увеличению прибылей. В семье мужчина в общем-то такой же, как и на работе — иногда жестковат, но всегда справедлив, пустых угроз или наказаний Евгения припомнить не смогла. Требует от других пожалуй что даже меньше, чем от себя самого. Эта его требовательность к себе очевидна, поэтому мальчики отца побаиваются и уважают — мечта многих современных родителей, которых подрастающие дети часто и в грош не ставят.
«То есть такой “настоящий мужик” в лучшем смысле этого определения, — решила я. — Может быть, Евгения как раз этой его откровенной маскулинности чем дальше, тем больше и боится, ей хочется чего-нибудь помягче и подоступнее? Он на работе, развивается как личность и профессионал, она дома, дети подрастают, общих тем все меньше, непонимание и несовпадение, и одновременно растущая материальная зависимость от мужа переплавляются в страх. Но почему тогда она боится не того, что он уйдет, бросит, женится на молодой? Почему такой вычурный страх: убьет детей?»
Единственная конкретная сцена, которую мне удалось вытащить из Евгении, никакой особой настороженности тоже не вызывала: отец заставил старшего мальчика спуститься с горы на лыжах. Мальчик боялся и даже плакал, но отец сказал: ты спустишься отсюда только так и не иначе. В конце концов ребенок благополучно съехал, уже к вечеру он гордился и всем рассказывал о своем достижении.
Евгения сказала: я стояла рядом и умирала от страха вместе с сыном. И не только потому, что спуск был реально опасен для мальчика с его навыками. Куда больше пугало другое. Было похоже, что отцу все равно — спустится сын благополучно или переломает себе все кости.
Младший сын в той ситуации смеялся. Он вообще больше похож на отца. Они вместе ходят по горным рекам на каяках, прыгали вниз головой с моста на какой-то резинке. Сейчас младший мечтает подрасти и прыгнуть с парашютом. Отец его поощряет, но тоже как-то достаточно равнодушно, похоже на его поведение на горном склоне — что-то будет и ладно. Никогда не противопоставлял храброго младшего сына и трусоватого старшего.
Евгения и старший сын предпочитают музеи и курорты, им хорошо вместе, несмотря на то что старший уже подросток. Младший сын тянется к отцу. Старший отца, скорее, сторонится.