Алиса Фрейндлих. Очень личное
Она терпеть не может, когда просят сделать с ней селфи. Из-за этого она разлюбила гулять по городу. Тем не менее, если в Санкт-Петербурге и надо что-то непременно увидеть, то, конечно, ее, Алису Фрейндлих.
Ее первый спектакль в БДТ назывался «Киноповесть с одним антрактом». Сколько лет прошло, а было будто вчера. Сине-голубой зал, забитый под завязку, дымчатые очки Товстоногова в импортной модной оправе, поблескивающие где-то в глубине директорской ложи, Дина Морисовна Шварц, главный стратег его триумфов, тревожно и печально вглядывающаяся в сгущающуюся полутьму: все ли критики правильно рассажены, все ли на своих местах?
Я только что получил из ее рук контрамарку, и она сокрушалась, что лучше места устроить не смогла.
– Вы же понимаете, это все из-за Алисы!
Одним безмолвным жестом, как в балетной пантомиме, она обводила вестибюль, где волны зрителей прибывали, как во время шторма, грозя снести на своем пути невозмутимых билетерш. И всю эту бурю, носившую, как и полагается, нежное женское имя.
«Бедствие всеобщего обожания» – любимое выражение Беллы Ахмадулиной – как раз про Алису Фрейндлих. Тогда, теперь, всегда. На кого-то это бедствие обрушивается в юности, калеча на всю последующую жизнь, а кто-то познает его в зрелые годы, с меньшими рисками для психики и душевного здоровья. Тем не менее актеру всегда надо быть готовым к тому, что за неистовым поклонением может последовать обидное охлаждение, а за массовым ажиотажем – полное равнодушие.
Фрейндлих это не грозило. Ее любили всегда. Страстно и пылко. Причем с годами все больше. Как английскую королеву, которая под старость вдруг обрела невиданную популярность и у себя на родине, и за пределами Туманного Альбиона. Я думаю, сходство с Алисой Фрейндлих тут в одном: люди крепко держатся за мифы и легенды, которые дают им ощущение неизменности бытия. Есть имена, без которых нельзя представить себе нашу жизнь. Есть лица, на которых отпечаталось со всеми своими морщинками наше время. И наконец, есть голос… Неповторимый голос прекрасной сказочницы.
Чистейшее сопрано, заставившее нас когда-то поверить, что «у природы нет плохой погоды». За одну эту песню ей можно быть благодарным всю жизнь. А ведь Фрейндлих не только пела в «Служебном романе», она там явила одно из самых впечатляющих преображений за всю историю советского кинематографа. Причем без всякого фотошопа и компьютерных изысков. На дворе был 1976 год, мы еще не знали таких слов, как «ботокс», «филлеры», «блефаропластика». В ее распоряжении была только влюбленная камера Владимира Нахабцева и французская компакт-пудра Lancôme, которая ей тогда по случаю досталась. Но и этого хватило, чтобы кадры с участием Алисы светились абсолютным счастьем и немеркнущей красотой.
Это потом она в своих интервью объясняла, что вообще-то очень нефотогенична, что все операторы с ней ужасно маются и что, оказывается, в кино существует «магическая точка» Фрейндлих, которую еще надо суметь вычислить путем долгих проб и ошибок. «И вот тогда, из слез, из темноты, из бедного невежества былого…»
В жизни прежде всего бросается в глаза, что она очень маленького роста. На сцене это, надо сказать, совсем не заметно. В кино тоже. Но в жизни она типичная травести, приговоренная своей внешностью к ролям разных девочек и мальчиков из тюзовского репертуара. Это в наши дни стало дурным тоном назначать на детские роли взрослых актрис. А когда Фрейндлих начинала, только они и играли мальчишей-кибальчишей и томов сойеров. Смотреть на это сейчас без содрогания невозможно. Но тут случайно из бездн YouTube я выудил маленькую сцену и песенку Малыша из «Карлсона» в ее исполнении. И это было так прелестно сыграно, с таким вкусом и правильной дистанцией, с такой трогательной точностью схвачена интонация застенчивого и странноватого инопланетянина с вихрами, в коротких штанишках. Причем без всякого умилительного сюсюканья, а как-то очень по-взрослому. С чувством бесконечного достоинства, которого совсем не ждешь от маленького мальчика. Алиса Фрейндлих – это прежде всего и во всех обстоятельствах внутреннее достоинство. Прямая спина, доброжелательный, но как бы отстраняющий от себя все случайное и ненужное взгляд. Особый, мгновенно узнаваемый ленинградский выговор – каждое слово как фарфоровая чашка на блюдце. Никакого, даже легкого намека на нервный дребезг или московскую ленивую, вальяжную протяжность.
Фрейндлих по национальности наполовину немка. И это проявляется в западной манере существования на сцене. Очень деятельная, привыкшая легко заполнять собой пространство сцены и быстро-быстро, с максимальным напором так произносить свой текст, чтобы никто не успел заскучать. Впрочем, даже когда она молчит, оторвать от нее глаз невозможно. Кто-то называет это «магией», кто-то – «эффектом присутствия». Не знаю. Думаю, и то и другое, но есть что-то еще: врожденная привычка быть в центре, фокусировать на себе внимание зала, идущая еще с тех времен, когда вокруг нее выстраивался целый Театр. И делал это ее муж, замечательный режиссер Игорь Владимиров.
От их союза, продлившегося почти четверть века, мало что осталось для театральной истории: какие-то телевизионные фрагменты, обрывки, эпизоды, заснятые второпях и при плохо выставленном свете. Только один их спектакль – «Люди и страсти» – удостоился полноценной записи.
И в этом тоже проявлялось отношение к их театру. Казалось, он обречен всегда быть вторым после товстоноговского БДТ, проходить по разряду многообещающих и талантливых, но так и не достигших первого места в высшей театральной лиге. Впрочем, место там было только одно. И оно было прочно занято. И ни всесоюзная популярность, ни толпы жаждущих «лишнего билета», ни бешеный успех и аншлаги, ни «Красные стрелы», привозившие и увозившие толпы московских поклонников, – ничто не могло изменить судьбу Театра им. Ленсовета и его руководителя. Он был приговорен оставаться вторым. Представляю себе, как это ранило красивого, представительного и обаятельного Игоря Петровича Владимирова.