Москва — Ташкент и прочая Москва
Что видят в Москве журналисты из других стран и городов
В этот текст вошли зарисовки журналистов из 12 стран бывшего СССР и нескольких российских регионов, приехавших на семинар Школы реальной журналистики «Настоящие медиа будущего». Казалось, репортажей «из Москвы» не бывает. Бывает история о протестах против застройки в Кунцеве или об этнических музыкантах бульваров, но не о Москве вообще. Если только это не взгляд разных немосквичей, которые еще не устали ей удивляться, — эдакая сравнительная социология городов.
Ташкент — Москва
Москва прекрасна, но она не поворачивается лубочным, матрешечным боком к тем, кто сошел с трапа среднеазиатского самолета. Икра, шапки-ушанки и веселая удаль безбашенной русской души — это для немцев, французов, американцев. Рейс из Ташкента в глазах таможенников — неразумное стадо. Надеюсь, им никогда не придется узнать, каково это: уехать от семьи, чтобы прокормить ее, жить в нечеловеческих условиях, чтобы дети жили в человеческих, мучительно катать во рту шершавые, застревающие в горле созвучия неродного языка, чтобы выдохнуть в трубку главные слова:
— Я отправил вам деньги.
Екатерина Цой
— Что встали? Мне не видно ничего! — едва сдерживая себя, чуть ли не переходя на крик, произнесла работник пограничной службы. Мужчина отскочил назад, оставив жену у стойки.
— Чей это паспорт? — возмущенно вопрошала женщина на весь зал.
— Мой, — робко отвечал мужчина за чертой.
— А почему вы там, а паспорт ваш здесь? — еще громче спросила она.
Мужчина бегом вернулся к окошку.
На лице пограничника было столько злости — не передать словами.
— Цель визита? — чуть смягчившись, спросила она.
— М-мой? — робко переспросил мужчина.
— Нет, мой! — издевательски прикрикнула женщина.
— Ц-ц-ц, — позади меня в очереди покачивали головой земляки узбеки.
— Не наше узбекское гостеприимство, да? — поддержала я.
Они многозначительно закивали. Было видно, что им теперь тоже страшно подходить к этой женщине.
— Чем будете заниматься? Где работать будете? — спросила инспектор.
Мужчина что-то пробормотал. И тут опять понеслось. Она окатила его криком:
— Что за род деятельности? Что это значит? Позвоните, спросите!
Жена этого несчастного мужчины, заискивая и как бы извиняясь, пыталась смягчить ситуацию едва уловимой улыбкой. А с моего лица улыбку как рукой сняло. В горле стоял ком. Мне до глубины души было обидно за своих узбеков.
Потом я этот эпизод обсуждала со своими коллегами, родственниками, живущими в Москве. Брат мне сказал:
— Знаешь, Алена, я не думаю, что это отношение именно к узбекам. Такую же ситуацию ты могла бы увидеть, например, в магазине на кассе, с представителем любой национальности. Просто люди здесь злые. Не все, конечно, но часто встречаются… Коллега мне сказала:
— Ленушка, смотрите, но ведь у нас тоже многие злятся, когда с регионов переезжают в Ташкент. Может, они тоже на это реагируют таким образом? Их можно понять…
— Но ведь человек должен в любой ситуации оставаться человеком?
Алена Перепада
Кишинев — Москва
Пожилому мужчине стало плохо, он рухнул на пол в вагоне поезда. К нему мгновенно подбежали трое мужчин, взяли его на руки, чтобы вынести из вагона. А в это время другие пассажиры звонили в «скорую».
Это было моей заветной детской мечтой — посетить Россию, Москву. Перед сном я рисовал себе разные картинки поездки, с годами они менялись, но желание оставалось таким же сильным. Когда я в первый раз приехал в Россию, я почувствовал себя как дома. В силу своих особенностей здоровья я успел испытать на себе все прелести неприятия.
Но здесь я не раз чувствовал доброту. Я возвращался домой, неспешно прогуливаясь, у метро встретил двух подростков лет шестнадцати, которые вызвались меня проводить. А потом еще долго мы просто болтали у подъезда, как будто давно знакомы.
Максим Мифтахов
Сургут — Москва
— Кто бы мог подумать, моя мечта сбылась в пятый раз.
— Какая именно?
— Побывать в Москве.
— В пятый раз?
Максим Мифтахов, журналист из Кишинева, в полный голос рассказывает о том, как ему подарили мечту:
— Я ведь до 17 лет совсем не ходил. Лежал. Все только благодаря поддержке — моей семьи и российских врачей. Затем увлекся журналистикой. Перед днем рождения главный редактор позвал к себе, сказал, что для меня есть подарок, и вручил билеты в Москву на завтра. Я люблю Россию. Люблю ее разную. Был в Твери, где мне делали операцию. Так что подарку редактора не мог поверить. Дома я тихонечко собрал барсетку и поехал, как сейчас помню, в одних шортиках и футболочке — а осень была прохладная. В Москве шел дождь. Ночь я провел в Домодедове. Привез маме маленькую шоколадку «Аленка». Она спрашивает: «Откуда?» Из Москвы, говорю. Она: «А кто был в Москве?» Я, говорю. Бедная, она чуть с ума не сошла! Я ведь ей сказал, что поехал в Гагаузию, это несколько часов на автобусе от Кишинева.
Срезаю путь через двор одного из домов на Рощинском проезде. И чем глубже во двор, тем сильнее крик. Полуденное солнце остается за спиной высотки. В припаркованном у первого подъезда белом «солярисе» в самом разгаре драма.
— Ты че, не слышишь? Сука. Пошла во-он! Выходи давай! — крича до хрипа в голосе, молодой человек пытается за рукав куртки вытащить с пассажирского сиденья свою спутницу.
— Стас, успокойся, пожалуйста. Стас, ты меня слышишь?
— Сука, выходи давай! Сука, иди вон отсюда. Сука…
Молодой человек от безысходности делает несколько кругов вокруг машины, причитая надрывающимся голосом: «Сука-сука-сука».
— Стас, пожалуйста, успокойся. Стас, ну давай с тобой поговорим, — имитируя хладнокровие, ведет переговоры девушка, но ее голос предательски дрогнул.
Стас что есть силы захлопнул пассажирскую дверь и влетел размашистым шагом в подъезд.
В закутке полметра на полметра, где ИП «Гаяна Владимировна С.» продает все подряд (от магнитов «Я люблю Москву» до «Доместоса»), пытаюсь оплатить шампунь. У Гаяны Владимировны нет кассы и терминала, у меня нет налички. Приходим к консенсусу: перевожу 180 рублей на карту Сбербанка.
— Подкинь пару рублей хорошему человеку, — протягивает мне со спины согнутую лодочкой ладонь мужик со спутанной бородой.
Видимо, таков закон Вселенной: если уж нет налички, то ее как раз и просят.
— Так нечем! — признаюсь в сердцах, завершая на смартфоне операцию.
— А чой-то? — оскорбляется мужик, спешно отступая назад. — Нету денег — валите в свой колхоз… пасти своих коров… Прутся они сюда…
Карина Никора
Бишкек — Москва
К входу в ночной клуб ближе к восьми часам вечера стягиваются люди.
— Я живу-у-у в России-и-и…
— И мне не стра-а-ашно…
Ровно в восемь у двери в «Рай» перед толпой, как апостол Петр, появляется охранник весь в черном и изрекает заветное:
— Проходим, не толпимся!
Во время концерта самые активные фанаты начинают взбираться на сцену, откуда с головой ныряют в море людей. А люди ловят. Каждого. Вне зависимости от веса, пола, роста, национальности и политических предпочтений.
— Сколько раз ты сегодня прыгал со сцены?
— Три или четыре, не помню, — пожимает плечами Миша, докуривая сигарету во время антракта.
— А не боишься упасть?
— Не, поймают же, — следующий его затяг полон наслаждения.
— Почему ты так уверен?
— Так свои же все!
Толпа волнами накатывает на сцену, снося все на своем пути — и вот среди всего этого безумия вдруг возникает маленький островок. В центре островка оказались два инвалидаколясочника, которых окружили непробиваемой цепью человеческих рук, сжатых в попытке оградить ребят, прикованных к инвалидному креслу, от движения толпы.
— Смотри! Гонщики летают! — кричит парень-азиат своему кудрявому другу Мише, в клубной полутьме.
Миша повернул голову туда, куда указывал палец его друга, присмотрелся и наконец увидел, как над головами людей, поддерживаемые десятком рук, воспарили два инвалида. Люди, которые из-за своего недуга привыкли смотреть на мир снизу вверх, теперь были там, под потолком. Они улыбались, смеялись, выкидывали в воздух «козу», трясли головами и периодически, со смешанным чувством страха, счастья, благодарности и робости поглядывали вниз, где «свои» из последних сил держали тяжелые инвалидные коляски.
Потом, после концерта, один из парней напишет в концертной группе «ВКонтакте»:
«Большое человеческое спасибо всем тем, кто держал круг рядом со сценой и поднимал над залом, давая возможность посмотреть на концерт с другого ракурса. Люди, вы восхитительны! Огромнейший респект всем вам».
Владислав Непокрытов
Баку — Москва
— Ну, понятное дело, если человек будет пить, курить, ничего не делать и, извини меня, засыпать на сугробе, он не привлечет к себе внимание людей, которые имеют отношение к театру, науке и так далее, — говорит Фарид Казаков, известный танцор из Баку, лауреат международных конкурсов, два года как местный.
Музыку и музыкантов в Москве можно встретить буквально на каждом шагу. Необычные уличные артисты не боятся экспериментировать и подключают русские народные инструменты к комбику прямо в метро. В первый же день своего приезда я попала на концерт пауэр-метал группы из Германии U.D.O. Обычно рок-группы такого уровня не гастролируют в Азербайджане — у нас был короткий расцвет рок-музыки, но он давно прошел.
Эсмира Алиева
Астана — Москва
«Выхода нет», — говорят двери в метро. У входа парень в одиночестве играет «Сплин».
— Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни и полетели.
Люди сосредоточенно спешат, не замечая ничего вокруг, периодически поглядывая на часы. Я остановилась, не зная, куда мне двигаться, для меня время замерло.
— Извините, а вы не подскажете… — пытаюсь узнать станцию.
— Я спешу, пропустите, — резвой походкой скрывается в толпе молодая девушка.
Я улыбаюсь незнакомцам — именно улыбка позволяет мне понять человека. А в ответ — ничего. Ни улыбки, ни смущения, лишь безразличный взгляд толпы. Моя станция. Выхожу наружу, а там дождь. Бабушка сидит на бетоне, дрожащими руками держа икону, и умоляющими глазами смотрит на меня.
Зульфия Раисова
Белгород — Москва
Мужчина с плакатиком на штандарте. Плакат двусторонний и двуликий, как Янус. С одной стороны два фото — парадный Сталин и улыбающийся Гагарин, который будто стесняется сурового соседа. С другой стороны — Сталин в мундире генералиссимуса и все тот же улыбающийся Гагарин, но уже в костюме космонавта.
Мысль первая: мужик едет на съемки программы «Где логика?». Мысль вторая: логики не усматриваю, ответа нет. Мысль третья: если сейчас же не спрошу, не успокоюсь и потом не прощу себе.
— Мужчина, почему у вас именно эти два портрета?
— Одного охаяли и забыли, второго — скоро забудут.
— Почему так уверены?
— Есть все признаки, в Америке уже считают, что не мы победили фашистов, а они.
— Вы с плакатом едете в США?
— Нет, на Пушкинскую площадь пока… Пока.
Елена Калугина
— Вы заблудились, юноша?
— Да не то чтобы совсем… Ищу короткую дорогу к Дому журналистов.
— Юноша, не ходите туда, все журналисты — негодяи. Посмотрите, что они с телевизором сделали. А вообще сейчас до Малой Никитской дойдете и налево сворачивайте. А потом никуда не сворачивайте. Но я бы на вашем месте не ходил.
Но как не ходить? Москва — это портал, еще не известно, где окажешься, если не остановиться. В Третьяковке на Крымском валу:
— Молодой человек, молодой человек, посмотрите — это та самая комната, откуда человек улетел в космос. Я уже второй раз прихожу смотреть, и вы смотрите.
Мама с ребенком на выставке:
— Мам, а там написано «Вот так стаканом по башке и […нецензурный синоним слова «ударю»].
— Это художник, ему можно так говорить. А тебе нельзя — читай молча.
Москва то похожа на свои экранные копии, то нет. Там, где создается эта иллюзия, — «Останкино». Очередь за тем, чтобы стать экранной массовкой, аплодирующей по команде.
— Вы все время первая, а пришли после меня. Это когда-нибудь кончится?
— Когда я сдохну!
У Китай-города почему-то бывает очень демократично, на контрасте с администрацией президента и прочим имперским величием.
— Сереж, давай не пойдем туда — там стремно как-то, — говорит девушка.
— Это ж чебуречная! Как не пойдем?
Иван Иванов
Начинало накрапывать. Мы семенили в районе Сухаревской под порывами мокрого ветра в поисках укрытия.
На крылечке чебуречной «Дружба» курили двое.
— Может, втащим из горляхи? — предложил человек с черными бровями и острой седой бородкой.
— Разумеется, — откликнулся собеседник. Мы протиснулись в предельно аскетичное помещение без стульев, но с рукомойником в зале, резаной бумагой в салфетницах и провинциальными ценами — едва ли тут многое изменилось с открытия в начале 60-х. За столиками стояли трое аккуратных узбеков, пара студенток и четверо очевидных интеллигентов при клетчатых шарфах, седоватых кудрях и семиотическом дискурсе.
Встали и мы.
— Четыре-чебурека-с-сыром-один-с-мясомготовы, — прокричала буфетчица. К ним приобщились кофейный напиток три в одном, пластиковые стаканчики и что-то крепкое из араратских далей.
Дело начало спориться.
— Еще по писюрику? — почти риторически предложил седобородый.
— Разумеется, — откликнулся собеседник.
— Карта не есть территория. Это время симулякров, — доносилось со столика интеллигентов.
— Два-с-картошкой-два-с-сыром-и-зеле нью, — резала мерный гул вспышка справа.
— Ооой, запой, запой ты мой соловушка, — отогрелись за столиком и мы.
Дверь хлопнула, и в чебуречную вошел мужчина неопределенной формы, с собачкой. Проглотив водки, он взял стакан пива и блаженно замер над развернутой газетой. Собачка привычно скрутилась у ног.
Сделав по глотку, мы продолжили: «Ооой, заной, заной мое сердетушко».
Соловушка тихо летал над нашим столиком. С последним взмахом его крыльев в воздухе застыла короткая тишина, и вдруг маленькая рюмочная-чебуречная разразилась аплодисментами.
— Девчонки, спойте еще, — предложил человек с бородой.
— Разумеется! — поддержал его спутник. «Делайте что хотите», — отрешенно сообщили глаза буфетчицы.
Мы гоняли меж высоких столов, пластиковых цветов и уродливых картин этой благословенной, вневременной чебуречной всех лебедушек, соловеек, воронов и плачущих девиц, которых смогли вспомнить, и каждая песня провожалась аплодисментами.
Было десять утра вторника.
Ольга Алферова
Минск — Москва
Изобретательный африканец раздает флаеры. Чтобы привлечь наше внимание, кричит: «Эй, Шакира, Бейонсе, Рианна!» Ну как такому откажешь? Пусть даже Рианна заметно потолстела, Бейонсе изменяла мужу, а Шакира просто старая. Важен индивидуальный подход. С маркетингом в Москве все в порядке.
Пробки. Мужчина спит прямо в своем «мерседесе» (время-то есть), где-то слышится вой сирены. Думаю, до приезда скорой здесь можно просто не дожить.
Мытищи. Подростки фотографируются возле мусорных баков. Проходящие мимо ребята со смехом бросают:
— Это что, новая мода такая? И правда, зачем ехать в Москву, если можно фотографироваться на фоне мусора в Мытищах?
На остановке девушка, шлепая непропорционально большими силиконовыми губами, с волнением спрашивает:
— А эта маршрутка идет до Москвы?
На ней дешевое розовое пальто, в руках паленая сумка под «Луи Виттон». Она точно приехала сюда за мечтой.
Анастасия Данилович
Тверь — Москва
— Приезжаю сюда работать каждые 15 дней — это вахтовый метод. Что делаю? Да город чище делаю, — говорит дворничиха на Никитском бульваре.
— А какая для вас Москва?
— Хоть и работаю тут уже много лет, а вот нигде и не была. Вот так вот — все некогда. То устала, то работа, то и домой надо. Поэтому описать мало что могу. Но что очень замечаю — какие все стали закрытые, что ли. Идут себе в телефонах, по сторонам не глядят.
— Прямо вот вообще?
— Да! Девчонки пошли — смех: сидят с телефоном, в туалет идут с телефоном, едят с телефоном. Такого добра в столице много — каждый начал выпендриваться. И снимать свои «достижения» и выкладывать в «Инстаграм (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена)». Так и хочется таких всех «в телефонах» метлой по Арбату пугнуть — чтоб смотрели, куда идут.
На здании ТАССа бежит и сверкает строчка с короткими новостями — смотреть, куда идешь, не получится при всем желании.
— Что для вас Москва?
— Москва — это просто любимый город. И самый современный город России, который растет и наполняется новыми техническими достижениями, мыслями, людьми. Слишком много людей, слишком много техники стало, — говорит со слезами на глазах Валентина, пенсионерка, даже не останавливаясь на своем пути.
Почему со слезами? Возможно, ветер холодный.
Екатерина Царева
Рига — Москва
Прилетев из полупустой Риги, легко устаешь от плотности. Устаешь и от того, что в Москве надо постоянно бежать, чтобы не сильно опаздывать, а для того, чтобы успевать, нужно бежать в два раза быстрее.
Впрочем, за исключением часа пик на кольцевой, метро в Москве великолепно. Как и остальной общественный транспорт. Быстро, чисто, безопасно.
Удовлетворенность жизнью в Москве прямо зависит от количества времени, проведенного в дороге на работу, с работы или на работе. Люди в метро в полдевятого утра, проведшие в вагоне электрички из области еще часа полтора, ночные таксисты, планшет которых показывает предупреждение «вы слишком долго за рулем», не выглядят удовлетворенными жизнью. Но те счастливчики, кто не ходит на работу каждый день, или те, кто живет и работает в двух шагах от метро, могут позволить себе роскошь не торопиться в Москве и получить в свое распоряжение лучший город в мире для человека, который говорит на русском.
Да, культура — это важно. Русская культура. И, приезжая из Латвии, это ощущаешь особенно остро.
Дмитрий Прокопенко
Ереван — Москва
Я родилась в селе Большой Морец, у которого есть второе название, по храму Святого Покрова, — Морце-Покровское. Я родилась в простом одноэтажном деревенском доме, под крышей и в ставнях которого вили гнезда ласточки. Несмотря на восторги и любовь к все выше взлетающей в небо Москве, я ищу дома, которые ближе к земле.
Один из таких домиков стоит рядом с храмом Покрова в Филях. Да и сам храм очень похож на наш, Морецкий. Служит в нем добродушный и приветливый батюшка Игорь. Он знает многих прихожан по имени. И у прихожан этих настолько разнообразны цвета и разрезы глаз, настолько велика география их первородин, — но они собираются здесь.
— Раб Божий Михаил,— обращается батюшка к кому-то из прихожан во время причастия. К нему подходит и прикладывается к кресту… осетин Махарбек.
— Раба Божья Анна…— из толпы выходит армянка Анаит.
Я много лет живу в армянской столице — Ереване, недалеко от русского храма Святого Покрова — и тоже дома. Приезжая в Москву, я прихожу в Фили, да простят меня глубоко верующие, не ради богослужения, а ради ощущения родной тишины, дома и сада.
Елена Шуваева-Петросян
Псевдосолнце светит, но не греет, как и вся Москва. Вечером, после долгих прогулок по городу, говорю по телефону с другом.
— Я так понимаю, Москва тебе понравилась?
— Нет. Это шумный, ворчливый и недружелюбный город.
— Это все — люди. А сам город?
— О. Ну да. Теплая и абсолютная безлюдная Москва — такой город мне по душе. На следующий день просыпаюсь с температурой. В трех аптеках мне отказывают продать одну таблетку: говорят, что продают всю пачку. Одна продавщица говорит — там немного, всего 10 таблеток.
— Я надеюсь выздороветь быстро, — говорю я и тем не менее покупаю пачку. Насморк не проходит ни после одной, ни после второй таблетки, приходится употребить все. В Ереване продают одну таблетку, выпиваешь — и выздоравливаешь. В Москве продают миллион — и мозг отказывается после одной таблетки так легко выздороветь: ведь ты же потратился на кучу таблеток.
На третий день я записана на вечернюю экскурсию в музее Булгакова. Перепутав два стоявших рядом музея, попадаю на экскурсию в дом Булгакова. Спрашиваю гида:
— А как вы решаете между собой, какой экспонат какому музею достается?
— Ну решаем как-то. Честно говоря, там у них смотреть не на что, а экскурсии дорогие.
Не на что? В том музее пишущая машинка Булгакова, сумка его последней жены и еще куча интересных вещей. В этом музее, оказывается, есть еще одна пишущая машинка Булгакова. Меня захватывает злость: две машинки должны стоять рядом! Что за чертовщина!
— Ты, пожалуйста, там не митингуй, это тебе не Ереван, — выслушав мои стенания, говорит мне мама.
Жанна Погосян
Донецк — Москва
У Москвы два запаха. Канонический аромат духов коньячного цвета «Красная Москва» и запах Московского метрополитена. Оно пахнет чем-то сырым, теплым, каменным и железным. Я люблю кого-то ждать в метро. Сегодня в толпе, поднимающейся по эскалатору, увидала папиного друга Шарапова. Крикнула: «Шарапов, вы?»
Но, пока кричала, он подъехал поближе, и стало ясно, что никакой не Шарапов, просто похож на Шарапова. А Шарапов, в свою очередь, до того похож на папу моего, что заболело сердце.
Сорок секунд я и донецкий журналист Олег Измайлов стояли на эскалаторе позади юной зеленоволосой танцуньи. Она двигалась в не слышимый нам такт; руки, ноги, тело, волосы — были одержимы движением, даже курточка ее танцевала. И все это было так дерзко, что я залюбовалась… А Измайлов, увидев мои изумленные глаза, буркнул: «Несчастный человек!» Я ахнула:
— Что ты! Посмотри, она счастлива! Кажется, если бы каждому человеку выделить смелость двигаться под музыку, которая звучит у него в ушах, уровень счастья в мире был бы совершенно иным. Более того — уровень счастья был бы совершенным.
— Что ты такое говоришь? Вот у меня не звучит музыка! — буркнул голодный Измайлов в ответ на мою демагогию.
— А наушники тебе на что? — спрашиваю я.
— А я и в наушниках не слышу, — шумно вздохнул Измайлов.
Анна Ревякина
В первый день моего пребывания в Москве я встретил здесь свою одноклассницу, которая летом 2014 года уехала из пылающего Донбасса.
— Ну шо там у вас в Донецке?
Она очень удивилась, когда я предложил воспользоваться общественным транспортом — зачем, когда есть новенькая «Инфинити» с кожаным салоном. Я попросил показать мне известные и красивые места города. Ведь буквально все, даже Красная площадь, для меня было в диковинку. И да — мы прошлись по легендарной плитке. Но наши поездки, на первый взгляд, финансово не затратные, прервались небольшой паузой в одной кофейне ГУМа. Стоимость этого кофе я подвергну цензуре, чтобы не расстраивать земляков.
Московское общество классово очень разное. Я вспомнил известный фильм «Титаник» и фрагмент, когда Джек пошел на обед в каюты первого класса. Он подражал. И только когда герои оказались в каютах третьего класса, они почувствовали себя счастливыми. Возможно, нам не стоит подражать и стараться вести себя так, как окружающие пассажиры первого класса?
Владимир Бедняк
Русские репортеры в бывшем СССР
Авторы этого материала — участники конференции «Настоящие медиа будущего», итогового проекта Школы реальной журналистики в странах бывшего СССР. Школу эту организовало АНО «Русские Репортеры» при поддержке Фонда президентских грантов. «Русские Репортеры» — некоммерческая организация, созданная на базе журнала «Русский репортер», но им не ограничивающаяся. Школа реальной журналистики — первый в России и на постсоветском пространстве системный образовательный проект, позволяющий эффективно «прокачивать» журналистские сообщества любого масштаба. За год удалось рассказывать местным коллегам, работающим на русском языке, о стандартах российской журналистики, познакомить с лучшими образцами и вдохновить на создание таких историй, от которых у читателей и зрителей возникает если не потрясение, то что-то близкое. В этом году «Русские Репортеры» были во всех странах бывшего Союза, кроме Туркмении. Вместо Украины мы провели Школу в Донецке — просто потому, что большая часть наших преподавателей в списке «Миротворца», да и не хотелось подставлять местных коллег. Но у проекта нет и никогда не будет никакой идеологической подоплеки: речь идет только и исключительно о профессии. В общей сложности через Школу прошло около полутора тысяч журналистов из стран постсоветского пространства.
www.anorusrep.ru
Фотографии: Екатерина Царева; Айк Мелконян; Оксана Манчук
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl