Было, да и не было ничего
Десять лет спустя: по следам одной репортерской спецоперации
Тогда на календаре все сошлось безупречно: восьмое ноль восьмое ноль восьмое. День должен был запомниться церемонией открытия пекинской Олимпиады. А запомнился началом войны на территориях Южной Осетии и Грузии. Корреспонденты «РР» несколькими группами освещали вооруженный конфликт. Оказывались в сложных и простых ситуациях. Встречали простых и сложных людей. Спустя почти десятилетие двое репортеров, которые работали на грузинской стороне фронта, решили разыскать тех, кто помогал им в то время — невзирая ни на политику, ни на бомбежки, ни на зачерствевшие хачапури лодочкой
Грузинские народные сказания и мифы часто начинаются одинаково, сбивающей с толку фразой: «Было, да и не было ничего». Заканчиваются по-разному, но не менее парадоксально, например: «Если все это неправда, то пусть ничто у нас не заболит».
А раз речь пойдет о реальной истории, похожей на выдумку, — ну или о выдумке, похожей на реальную историю и произошедшей как раз в Грузии, — то такого повествовательного рисунка мы и будем придерживаться.
***
«Было, да и не было ничего».
Бог — есть такое мнение — главный антиглобалист. Это ведь он (Он) разделил людей на языки и народы. По крайней мере, так пишут в книгах. Иначе жили бы мы дружно. Или все-таки не жили. Нашли бы чем разозлить друг друга. Но точно было бы скучнее.
— Знаете, почему наша речка такая мутная? — спрашивает грузин Сталбер, глядя сверху на Куру, кажущуюся в здешнем течении не романтической струей светлей лазури, а форменной переплюйкой.
— Почему?
— Потому что из Турции течет, а турки вечно свое грязное белье в ней полощут.
А переплюйка она, оказывается, из-за того, что турки электростанций у себя понастроили, вот и обмелело. В общем, все как всегда, как везде: «если в кране нет воды, значит, выпили соседи из квартиры номер 50».
— А знаете, почему у армян такой большой нос?
— Вы серьезно?
— Потому что воздух бесплатный.
Аллилуйя. Ну, здравствуй снова, утраченное «армянское радио». Как же мы в России соскучились по твоему язвительному репертуару. По этим неполиткорректным теперь шуткам с межнациональными уклонами-уколами. Которые еще недавно казались такими безобидными. На которые никто и не думал сердиться. А уж чтобы требовать за них «извиниться на камеру» — такое и в голову не могло прийти.
Сталбер подрабатывает экскурсоводом в древнем пещерном поселении-музее в окрестностях грузинского города Гори. Этот район между собой местные жители называют грузинской Сибирью. Потому что самый холодный. А ведь могли бы называть грузинским Кипром. Потому что почти 350 дней в году — солнечные. Но, видимо, Сибирь им милее Кипра.
В начале времен здесь жили смекалистые люди. Например, они достигли совершенства в строительстве тюрем-колодцев — стены выложены под отрицательным углом, удрать невозможно. А вот здесь археологи обнаружили изображение креста в виде лозы, сообщает Сталбер. Но скупо, походя. Ему важно поскорее к главному перейти — к рассказу, что сам он винодел в бог знает каком поколении. И не дай вам тот же бог проявить невинную винную заинтересованность. Например, спросить, чем божоле нуво отличается от его молодого розового. О пещерном городе придется забыть навсегда. Кому он сдался, если грузин рассказывает, что лоза требует ежесекундного ухода! А заодно — беззлобно, в общем, посмеиваясь, — о лежебоках армянах, которые только и умеют, что абрикосы раз в год с дерева стрясти.
Узнав же, что после Грузии мы собираемся заехать в Ереван, Сталбер насмешливо предупреждает: то же самое, что мы услышали от него об армянах, мы услышим от них о грузинах. В том числе и про нос, и про лень. И это нормально, потому что хорошая шутка еще никогда никому не вредила, а наоборот.
— А чтой-то у вас имя какое-то — как у Спилберга фамилия? — спрашиваем напоследок.
— Догадайтесь. Попытка не пытка, — говорит грузин Сталбер, изображая грузинский акцент и забивая воображаемым табаком воображаемую курительную трубку.
— Сталин?
— Плюс Берия, — радостно сообщает Сталбер.
«Раз, оказывается, к нему пристала жена с упреками — ты, мол, ничего не делаешь, валяешься на боку без дела. Надоели эти упреки Миндиа, и он, оказывается, срубил дерево. Вскоре он потерял знание и мудрость, перестал понимать язык растений и стал жалок. После этого его, оказывается, силком забрали в армию. Ничего уже не разумея, Миндиа раз совершил вылазку из крепости и был убит».
***
«Было, да и не было ничего».
Мы почему с фотографом Вячеславом Кочетковым сюда поехали? Потому что десять лет прошло без малого. Юбилей. И интересно, как что изменилось — в головах людей и в атмосфере. И изменилось ли.
2008-й. Южная Осетия. Странная, недельной продолжительности война. Для одних. Для других — войсковая операция по принуждению к миру. Кто-то вообще называет произошедшее инцидентом. Словно это сродни тому, что произошло между Моникой и Биллом Клинтоном — ей-богу, слышал по радио, так и сказали: «инцидент». Но это все слова. Для одних пропаганда. Для других… Для других — тоже пропаганда. А мы тогда попали в репортажную передрягу.
Только сообщили о начале боевых действий. Задача была — освещать конфликт с грузинской стороны фронта. Авиарейсы на Грузию уже отменили. Пришлось ехать в Армению, затем — автобусом в Тбилиси. Дальше — через Гори на линию фронта.
Мы добрались как задумали. Обследовали пустующий разбомбленный Гори. Сборные мобилизационные пункты с сотнями небритых мужичков в ношеных пиджаках, — люди не понимают, какого рожна их сюда согнали. Оставленные жителями окрестные села.
Два дня под бомбежками сидели с забытыми Россией российскими миротворцами в укрепленной землянке. Они умудрялись сохранять самообладание и, как дембеля над духами, беззлобно издевались над нами, гражданскими: притащили откуда-то спальные матрацы, накинули нам на головы и сказали, что осколки должны в них застрять. Мы, болваны, поверили.
У Москвы сообщения с нами не было, потому что вышки мобильной связи в этом районе к тому моменту были уже уничтожены. А спутниковый телефон мы взять не успели.
Прячась в землянке, мы не знали, что: нас через всякие министерства и влиятельных грузин разыскивает редакция; что заботливые коллеги из «Новой газеты» сообщили, будто нас — был даже свидетель! — вели расстреливать; что жены спрашивали, где забирать тела.
Линия фронта несколько раз туда-сюда перемещалась через нас. Затем появились первые отряды с российской стороны — чеченцы, бойцы батальона «Восток». Они нас и вывезли в Цхинвали, южноосетинскую столицу, на «бэхе» с тонированными стеклами, без номеров.
«Если бы у дэва не было деревянного бока, мир бы погиб. Когда бывает затмение, дэв (гвелешапи) глотает солнце, но оно прожигает деревянный бок дэва и опять выходит наружу».
***
«Было, да и не было ничего».
И вот что удивительно. Все эти боевые и адреналиновые подробности со временем поистерлись или выпали из памяти: ну, было и было. Чтобы их отреставрировать и извлечь оттуда, надо приложить усилия. Зато без всякого труда возникают образы людей, встреченных нами тогда.
Пограничник на армяно-грузинском переходе, узнав, что мы российские журналисты, говорит: «Давайте, давайте — поглядите своими глазами» и напутственным жестом ставит в паспорте разрешающую печать Джорджии. Хозяин гостиницы в Тбилиси звонит знакомым, чтобы узнать, как нам безопаснее добраться до Гори. Там мы спрашиваем у грузинских военных, где нам заночевать, и они подвозят нас к «Интуристу». Гостиница из-за боевых действий заперта, но волшебным образом с помощью сарафанного радио находится администратор, который нас заселяет. Надо ли уточнять, что бесплатно?
На следующий день мы находим пресс-секретаря Министерства обороны Грузии, и она помогает нам найти единственного во всем городе таксиста, который не боится ехать на линию фронта. В одной из брошенных деревень на нейтральной полосе мы встречаем старика-грузина, который выводит нас из-под снайперского огня к себе в дом и тут же — хотя неизвестно, сколько продлится война и где брать продукты, — накрывает стол: сулугуни, лепешка, вино, персики прямо с дерева — августовские, размером с голову годовалого ребенка. Фотографу Вячеславу Кочеткову эти ворсистые лиловобокие плоды некоторое время даже снились и до сих пор представляются символом недостижимого, какого-то космического гостеприимства.
Так нас и передавали по цепочке, как вообще принято на Кавказе, если речь идет о гостях.
На секундочку: мы в тот момент представляли средство массовой информации государства — военного противника.
Мы ожидали всего чего угодно. Мы ехали в Грузию, будучи готовыми к любым репрессиям. Вплоть до ареста. А вместо этого всякий раз получали помощь и поддержку.
Это поразило нас тогда, поражает и сейчас.
«Наелся раз волк падали, потянулся и подумал: “Что это я все грешу да грешу, надо и о спасении души подумать: пойду-ка в Иерусалим, стану монахом”. Эту сказку староста от волка узнал, староста мне рассказал, а я вам пересказал».
***
«Было, да и не было ничего».
И еще мы отчетливо помним вот какую картинку. Вечер. Мы идем по покинутому жителями Гори. Тьма вокруг кромешная — электричество давно отрубили. Впереди на фоне неба едва проглядывает исполинский памятник Сталину. Накануне возле него в результате обстрела погиб голландский журналист — днем на гранитном постаменте мы видели щербины от осколков. С северной стороны доносятся бухающие звуки канонады. И вдруг мы слышим какое-то щебетанье, почти веселое и беззаботное, так противоречащее обстановке, и редкие басы с ним вперемешку. Ля-ля-ля-ля, бу-бу, ля-ля. Постепенно вырисовываются два силуэта, движущиеся нам навстречу. Мужской и подпрыгивающий детский. Оказалось, отец с дочерью. Ома ее звали. Мы сразу и запомнили, потому что образованные, потому что «закон Ома».
А дальше был такой разговор:
— Здрасьте. — Здрасьте. — Вы кто будете? — Мы русские. — А что же вы, русские, бродите по темноте, давайте к нам.
Мы и пошли, что ж не пойти.
К тому времени уже стало понятно, что для Грузии и это нормально.
Ну и было далее все, что в таких случаях полагается. Дом частный, огромный. Одна комната — как пять моих. В таких широкие души воспитываются. Родственники, знакомые, соседи — все собрались, кто еще не эвакуировался. Еще бы: российские журналисты материализовались! Стол, накрытый во дворе, был полон яств, как говорится — откуда только чего взяли, из каких подвалов… Горели свечи, жужжали мухи. И чувство такое сразу появилось, словно к давнишним знакомым зашли, только на прошлой неделе виделись. Как это у них так получается? Пошли и тосты. За дружбу между грузинами и русскими. За то, чтобы пусто было политикам, которые ссорят русских и грузин. За скорое окончание этой ***** [ерунды], звуки которой мы слышим.
Еще на секундочку: в это же самое время в нескольких километрах от нас шла война, не киношная — всамделишная, мерзкая, в которой погибали мирные жители и горели их дома по обеим сторонам.
Можете вообразить себе обратную ситуацию: грузинские журналисты на той стороне?!
И вот мы снова поехали в Гори, на поиски этих людей. Такую мы себе поставили цель: найти их и обнять. Слащаво? А нам нравится.
«И я там был и крепко попировал. А как вернулся, будто и не был нигде».
***
«Было, да и не было ничего».
Решили ехать через Северную Осетию, по Военно-Грузинской дороге, заехав сперва в Тбилиси. По-хорошему надо было бы через Южную, сквозь Рокский перевал. Так и ближе, и побольше сюжетной логики. Но после 2008-го этот маршрут путешественникам заказан. Хотя раньше там можно было на обычной рейсовой маршрутке туда-сюда через границу мотаться без всяких досмотров. Что местные жители с обеих сторон, из смешанных грузино-осетинских сел, и делали, когда им нужно было попасть на самый крупный в этом регионе оптовый рынок — за орехами ли, за овощами или мукой.
Теперь рынка нет, а когда дорога откроется, откроется ли, при нашей ли жизни — неизвестно.
Границу с российской стороны на переходе Верхний Ларс мы преодолевали почти полчаса. Несмотря на то что утром первого января были практически единственными путниками.
Стоишь, дрожа на зимнем ветру — это, наверное, чтобы жизнь медом не казалась, как говорится у нас в Бирюлево, — заглядывая в окошко, и почему-то, сам того не желая, заискивающе; а пограничник тебя и так крутит и эдак: куда, зачем, почему не самолетом. Натренированным взглядом сверлит, будто шпиона. Подозрительность и еще раз подозрительность — вот наше кредо. Кругом ведь враги.
Но стоит оказаться на грузинской стороне, там во всех смыслах противоположная картина. Теплое современное здание для прохождения контроля, с туалетами, даже есть банк-обменник. Улыбка проверяющего. «Гамарджоба», — произносишь то немногое по-грузински, что знаешь с детства, если не считать наименований национального меню. «И вам здравствуйте», — отвечает.
Три минуты на все про все — и ты в Грузии.
Для россиян грузинская виза не требуется, просто ставят штамп. Граждане Грузии, чтобы попасть в Россию, обязаны получить визу. Что тут скажешь — умеем мы дружить с соседями! Впрочем, говорят, такая асимметрия связана со стремлением Грузии стать членом Евросоюза. Но когда это еще произойдет, произойдет ли, при нашей ли жизни — неизвестно.
Владикавказский таксист Ибрагим, постоянно работающий на этом маршруте, сообщает, что всего за несколько лет сменил уже одиннадцать загранпаспортов. Все из-за того, что страницы для печатей быстро оказываются переполненными. Всякий раз просит пограничников ставить их покучнее.
«Сестра и брат, говорят, хозяева зверей. По одному году. Поочередно ведают они зверьем. Когда пасет женщина, зверь откормлен и осторожен — трудно охотнику убить его; когда ведает зверьем мужчина, зверь истощен и глуп — его легко убить».
***
«Было, да и не было ничего».
Вокруг не красота — красотища, такая, что глазу перестаешь доверять — бывает ли вообще подобное. Горы, озера, села. И это еще Казбек скрыт туманом.
Мы едем по заснеженной дороге, сверху сыплет ледяная крупа, некоторые грузовики уже переобулись и движутся на цепях. Метеосводка ничего определенного не обещает, встречные водители предупреждают, что вот-вот закроют перевал в Гудаури.
— Что вы в Грузии забыли, оставались бы у нас, в Алании, — говорит Ибрагим, — у нас тоже много чего посмотреть.
Похоже было, что если мы сейчас передумаем ехать, он тут же развернется и повезет нас обратно.
Вот странный человек, думали мы: обеспечиваем ему заработок, а он нас отговаривает, получается, себе в убыток. Все-таки национальная гордость на Кавказе дороже денег.
— В Грузии люди гостеприимные, застолья, поют хорошо, — говорим.
— Они только веселиться и умеют, они не воины, не то что мы, — отвечает Ибрагим и надолго замолкает.
Ибрагим очень злится, что «невоины» грузины переманивают у осетин туристов. Вспоминаем кстати, что на «Мосфильме», где много яблоневых деревьев, теперь плоды не успевают созревать: их все до срока обрывают узбеки, работающие там на подсобных должностях. И мосфильмовцы за это на них очень злятся. А сами эти узбеки очень сильно злятся на китайцев, которых стало много на их родине, пока они в отлучке на «Мосфильме», — за то, что те съели всех ишаков, которые раньше разгуливали по улицам, как бродячие собаки. Интересно, на кого очень сильно злятся китайцы. Ведь не может такого быть, чтобы они ни на кого сильно не злились.
Проскочить перевал мы не успели. Его закрыли перед нашим носом. Нам не хватило какого-то часа. Сошла лавина. Пришлось останавливаться в селе Степанцминда, которое местные и туристы по старинке называют Казбеги. Пришлось отменять гостиницу в Тбилиси и билеты на поезд до Еревана. Пришлось два дня питаться местными блюдами на три буквы. На три буквы «х»: хаш, хинкали и хачапури — прямо давились. А также супом дня в местном кафе под названием «Чача, 70».
В Казбеги запомнились: нож с ручкой цветов российского триколора в грузинском доме; свежий хлеб, которым нас, проголодавшихся, угостили в магазине чачи — все продуктовые магазины были закрыты ввиду внезапно наступившего Нового года; местный старик на улице, поблагодаривший нас за то, что мы — с грузинами, раз решили именно здесь отдыхать.
Я заезжал в эти горнолыжные места три года назад. Они сплошь были напитаны политикой. Над туристическими коттеджами реяли флаги. Тут — российские, там — украинские. В зависимости от того, из какой страны приехали отдыхающие. Только и разговоров было, что о событиях в Киеве. Без драк обходилось, но горячая вода шла под напором. Кажется, даже о лыжах и сноубордах забывали за этими спорами. Нынче здесь ни флагов, ни вообще каких-либо намеков на межнациональные распри.
Хотя по-прежнему традиционно много украинцев и россиян. Катаются вместе на трассе. Сидя компаниями за соседними столами в кафе, перекидываются шутками о пиве-пыве и сале, которое надо перепрятать, поздравляют друг друга с Новым годом. Наелись, кажется, ненавистью. И — слава богу.
Мы думали, что то и дело спотыкаемся на нашем пути. Но не знали, что все это — и сход лавины, и отмена гостиницы, и пропавшие билеты на поезд — было частью плана, который придумала за нас жизнь. Наверное, это потому произошло, что мы поймали неспешный, но ровный ритм Грузии, тот, в котором передвигаются пожилые и степенные дамы в черном по крутым подъемам и спускам старого Тбилиси. Суетиться бессмысленно: собьешь дыхание, остановишься — трудно снова запустить ноги. Так и идешь не напрягаясь, но и не расслабленно, шаг за шагом, раз-два, дышим через нос, с пятки на носок, как метроном… И в конце концов куда нужно тебе, туда и доходишь вовремя.
Нам снова, как и десять лет назад, везло. И на события, и на людей. Нас снова передавали с рук на руки те, кто вроде бы случайно, а на самом деле согласно какой-то высшей программе, оказывался рядом с нами.
Случись все как мы планировали, разве увидели бы наутро сияющий на солнце Казбек, который открывается взору всего несколько раз за год, и его еще сильно просить надо, чтобы открылся?.. Разве попали бы в Гергети, в Троицкую церковь — один из древнейших храмов Грузии, колыбель православия, и поговорили бы с безмолвным насельником? Разве познакомились бы с Дато, Давидом, хозяином нашего пристанища в Казбеги, который впоследствии отвез нас на жительство к знакомому Важе в Тбилиси, а у того мало что оказались связи в Гори (без них мы бы никогда не отыскали ту, десятилетней давности, семью), так он еще на тогдашней войне по одним и тем же с нами маршрутам передвигался.
«С тех пор шло время все в пирах и веселье. Царевич две ночи спал с женщиной-ангелом, а одну — с другой женой, и так жили они счастливо».
***
«Было, да и не было ничего».
— Мацони-и-и, мацони-и-и-и, — раздается за рассветным старотбилисским окном песнопение молочника. В конце — повышение звука и модуляция. Будто манок. Кажется, что голос существует отдельно от человека: был здесь, ходил по этим улицам задолго до человека и будет веками существовать после него. А еще без всякого напряжения можно представить, что это куролесит Параджанов, разыгрывая для земляков одну из своих потешных сценок.
Важа приносит вина. Слишком много вина. Важа рассказывает о своей жизни. Слишком насыщенной событиями. Оказывается, в 2008-м он таксовал и возил на фронт латвийских журналистов. В какой-то момент напоролись они на передовой отряд противника. Мой «опель» пять пуль прошило, из автомата, говорит Важа.
— Чеченцы?
— Осетины. Наши.
Ключевое слово здесь: «наши».
Важа считает, что если бы не Рокский туннель, соединяющий Россию с Южной Осетией, ни за что бы Грузия ее не отдала.
После того обстрела Важа с журналистами попал в контрразведку. Прибалтам слова не сказали, а его минут пять отчитывали за то, что рисковал их жизнями.
Мы тоже тогда в контрразведке побывали. Но это уже совсем другая история. Стоило нам в Цхинвали сообщить встреченным нами добрым женщинам, что мы пришли с грузинской стороны, как они предложили пойти к ним в гости и выпить чаю. А вскоре за нами пришли серьезные люди с такими же точно сверлящими глазами, как у пограничника в Верхнем Ларсе. И беседа с ними заняла у нас совсем не пять минут, мягко говоря.
Между тем Важа убежден, что существуют две параллельные реальности, которые не пересекаются. Народы России и Грузии, между которыми нет разногласий, и политики Грузии и России, которые зарабатывают на разногласиях.
— За влияние на нас Россия борется с Америкой. Мы маленькая страна. Все, что нам остается, — ждать, кто в этой игре победит. Но Америка далеко, а Россия — вот она, под боком. Это объективность, от которой никуда не деться.
Как у многих в Грузии, у Важи куча знакомых в России, есть и родственники. Да что там говорить — он и сам до сих пор прописан в одном из якутских поселков, где в свое время работал.
— Как же вы, теплолюбивый грузин, зимой в Якутии выживали? — спрашиваем.
— На самом деле здесь холоднее, — отвечает он.
— Это почему?
— Там неважно, сколько градусов ниже ноля. Главное — правильно одеться. А здесь выглянешь в окно — вроде солнце. В футболке вышел, замерз и заболел.
«Мужчины, которым приходилось ходить в ночное время, всегда носили кинжал наполовину вынутым из ножен, иначе Али могли заговорить его».
***
«Было, да и не было ничего».
В тбилисском аэропорту диктор просит пройти на посадку двух опаздывающих пассажиров с азербайджанскими фамилиями на рейс до Баку. На русском просит. Как русский был языком межнационального общения, так и остался. События в Южной Осетии и последующее за ними охлаждение в политических контактах между Россией и Грузией, очевидно, мало на это повлияли.
На русском прилично изъясняются не только пожилые с советским багажом судьбы, но и молодежь. С огрехами, но все же. Видели в кондитерской торт с надписью: «С днем rождения, Rобеrт!»
Разговорились с молодой продавщицей в магазине одежды. Сетует, что плохо владеет русским, но старается лучше, даже специально занимается. Ну еще бы. Видели юную хабалку, в облике которой отчетливо проглядывал Ростов-стайл. Она сапоги примеряла. Один не подошел. Начала скандалить, буквально орать. Так, как привыкла, наверное, у себя дома. Грозила, что завтра придет, и чтобы сапоги были. Иначе… Тут мы вышли из магазина поскорее — от стыда. Вдруг она бы сказала, что у нее есть связи в ростовской администрации.
Кстати, в Прибалтике, говорят, в крупные магазины уже не берут на работу, если не знаешь русского: ведь основные покупатели — россияне.
Повсюду телевизоры настроены на российские каналы. Но люди по большей части неполитизированы, по крайней мере в разговорах.
Около зоопарка и цирка в подземных переходах видели множество качественных граффити всяческих жанров и техники. Натуральный музей современного искусства под открытым небом. Касающийся политики рисунок нашли всего один. Мелкий, изображающий Путина в летной пилотке, которого нянчит Сталин в классическом своем кителе. И малопонятная по смыслу подпись к нему на русском — один, дескать, унаследовал страсть другого к оружию как к решению собственных проблем. Большая же часть граффити — о том, что ненависть деструктивна, и вообще — «олюнидизлав».
Зато о чем непременно расскажут грузины заезжему россиянину, так это как они выращивают себе царя. Обычно такой разговор начинается с фразы: «Помните ли вы фамилию нынешнего президента Грузии? Вот и мы не помним».
Далее следуют рассуждения, что измельчали главы грузинского государства, а нужен человек, объединяющий нацию.
Потом наступает самое интересное. Рассказ, как под патронатом патриарха и по его благословению был заключен внутридинастический брак между потомками царственного рода Багратионов, плодом которого стал прекрасный мальчик, и сейчас ему шесть лет.
В общем, надо подождать еще немного, пока он возмужает, и можно сажать на трон, скажут. А в конце добавят с гордостью: вы вот в России царя не сами придумали, вам сверху навязали, а мы пестуем, лелеем, словно настурцию какую или синюю розу.
Гуляли по центру Тбилиси — наткнулись на памятник Анатолию Собчаку. От неожиданности засмеялись почему-то. Проходящая мимо дама в возрасте посмотрела на нас строго, почти осуждающе.
Искали на рынке натовские ботинки, песочного цвета, прочные и удобные. Нашли точно такие же российские. Потом набрели на мемориал в честь погибших за целостность Грузии.
Зашли в популярное кафе «Палермо» в районе под названием Авлабар. Даже вздрогнули, услышав, как одна официантка другой бросила: «Неси кебаб за столик у окна. Там грузины сидят». Оказалось, кафе армянское, район армянский и все-все-все вокруг тоже армянское, а потому, со слов распорядительницы, самое лучшее. Кто бы сомневался. А если сказать ей, что у тебя есть капля армянской крови, то получишь скидку. Надо ли говорить, что тбилисские армяне очень обижаются на тбилисских грузин! За то, например, что в стародавние времена вторые выдавили первых из центра города — допустим, «Палермо» раньше располагалось на проспекте Руставели, — и переселили первых за реку. Примечание: слова «первые» и «вторые» отношения к политкорректности не имеют: это просто оборот речи.
«Женился он опять на своей жене. Если раньше им сладости недостало, так теперь насладились».
***
«Было, да и не было ничего».
И вот, наконец, Гори. Цель нашего путешествия. На стенах некоторых домов видны отверстия от пуль, оставшихся после той войны. Похоже на Абхазию. Но там не заделывают следы разрушений из-за свойств национального характера, надеясь, что все само собой заштукатурится. А здесь, похоже, речь идет о памяти. Вот и доказательство. Торец жилой пятиэтажки весь изрешечен автоматными очередями. На нем рисунок: самолет бросает бомбы на город. Подпись по-русски: «Цена независимости».
А где же памятник Сталину? Только сейчас мы заметили, что на его месте в центре города установлена новогодняя елка. В общем, украли Сталина. Как ни защищали его жители. Давно уже. По распоряжению тогдашнего президента Михаила Саакашвили. Ночью приехали, демонтировали и увезли в неизвестном, как говорится, направлении. Куда дели, где хранится — никто не знает. «Если обнаружится, вам в Россию его надо передать: у вас же Сталин теперь снова молодец», — говорят грузины.
Рядом тот дом, что нам нужен. И вот что значит довериться течению самой жизни! Если бы мы приехали на день раньше, то никого бы не застали; на день позже — то же самое.
Наши друзья, оказалось, уже несколько лет как эмигрировали в Израиль. А сюда заскочили проездом из каникулярного Бакуриани на Святую землю.
Вот Лела, хозяйка дома, уже освоила иврит. Вот Ома, расцветшая уже девушка. Работает в магазине дьюти-фри при аэропорте. Сын Лелы в израильской армии, служит там — вот его фото — в спецподразделении. Однажды пропал на спорной с арабами территории. Связи с ним не было несколько дней. Лела говорит, что так не переживала, когда в 2008-м их эвакуировали из Гори на три недели вглубь Грузии. Потом сын прислал эсэмэску. Отлегло.
У нас могло повториться все как встарь. Но не повторилось.
Наши друзья остались столь же радушными, но начали осторожничать. Внимательно слушали, как мы искали тысячи жертв среди мирных жителей в Цхинвали, а находили единицы; понимающе цокали языком, однако не комментировали. Не вели никаких политических разговоров, как прежде, о том, например, что Саакашвили — дырка от задницы. Хвалили новую родину, молчали о старой. И все не могли поверить, что мы приехали не по служебным делам, а так.
— Украина, Южная Осетия — наши и ваши соседи, — сказали мы, — все равно рано или поздно придется мириться.
— Это если никто из близких не погиб, — тихо, будто про себя, заметил Важа, но все услышали, потому что слушали, и стали согласно кивать.
На прощание мы обнялись, как и задумывали, ради чего и ехали сюда. Они пригласили нас в Израиль, сказали, что приготовят хумуса. Мы спросили:
— Почему вы уезжаете из такой красоты?
— Красоту на хлеб не намажешь.
Словом, истина проста: никогда не возвращайтесь в прежние места.
«Снарядил царь четырех человек и послал их на четыре стороны. Пошли те люди и потерялись. Так ничего узнать и не смогли».
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl