«Рюмка водки и свежий воздух». Антон Тотибадзе о любимых художниках, семье и автопортрете в натюрморте
Осенью 2024 года магазин дизайнерских вещей DEPST представит лимитированную коллекцию плакатов с романтическими натюрмортами Антона Тотибадзе. «Сноб» поговорил с художником о его первых впечатлениях от живописи, неправильных хинкальных и кошмарных снах
Вы помните свое первое впечатление от живописи? Можно сразу два — детское и какое-то уже более зрелое, сознательное.
Начну с детского. Я родился среди живописи и помню период, когда у папы не было мастерской и он работал в квартире, где мы жили. Помню картину, которая мне дико нравилась: натюрморт с сыром и на столе, живая мышь, глазки блестят. Еще помню эпизод, когда я бросил дротик для дартса в его картину и попал прямо в яблоко, причем это была уже проданная картина. Представляю какой у папы был стресс, — но он все быстро зареставрировал. Меня даже не ругали, но впредь острые предметы держали подальше. Еще у нас в детстве была большая книга Босха — было интересно и страшно разглядывать весь этот ад. Мы иногда ее доставали и смотрели, как что-то запретное, в тишине. Это было сильное впечатление.
Уже в сознательном возрасте с мировой живописью меня познакомила моя учительница по дизайну Елена Александровна Трофимова, светлая ей память. Я был в приятном, мощном шоке, когда она показывала таких художников, как Моранди, Мондриан, Брейгель, Гольбейн, Сурбаран, Шарден, Лисицкий, Кандинский, Ротко, Бёрдслей, Эшер, Магритт. И много других, конечно. Помню тот период перед поступлением в академию дизайна, когда она нас готовила и много всего рассказывала-показывала. Мне было 15–18 лет. Я как губка впитывал невероятное количество такой крутизны, которая остается на всю жизнь. Считаю, дико повезло.
Кого вы можете выделить как важных для себя художников? Я уверен, что для вас много значит Хокни, «застольная» специфика располагает к Пиросмани, довольно часто при разговорах о вас вспоминают Магритта. Это верно?
Если брать более поздние открытия, мне кажется, почти в одно время я узнал про Дэвида Хокни, Люсьена Фрейда и Герхарда Рихтера. Я был под диким впечатлением. На выставке Фрейда я был в Центре Помпиду в 2010-м, когда художник был еще жив. Рихтера впервые мы увидели в «Гараже» еще на Новослободской. Хокни вживую до сих пор не видел, по-моему. Все – очень мощные мастера, невероятно плодотворные. О каждом можно долго говорить.
У Рихтера, например, я увидел его абстракции, но потом, как изучил поглубже, влюбился в его гиперреалистичные ранние пейзажи и натюрморты. У Фрейда мне, кстати, тоже больше всего нравятся натюрморты, растения, — их не так много, как «обнаженки», и от этого они еще ценнее. Хокни для меня частично как реинкарнация Ван Гога — неспроста была недавно большая их совместная выставка в Амстердаме.
На ранних этапах моего творчества, пока еще устаканивался стиль (хотя он, я считаю, до сих пор эволюционирует), я что-то брал у разных авторов и старался не в лоб, а как-то по-своему передать им привет. Например, где-то у меня был фон от Ротко или Рихтера, где-то жесткие тени, как у Де Кирико, где-то предметная левитация, как у Магритта или Дали, где-то композиция а-ля Моранди. Холст нестандартной формы я впервые увидел у Эллсворта Келли. А иногда беру названия, как если бы фильм продолжился, но уже с другим режиссером («Империя света» Магритта или «Свадьба в Кахетии» Пиросмани).
Вам что больше всего нравится у Пиросмани?
Черный фон. От этого все предметы как-то особенно находятся во внимании, по-дизайнерски. Честно говоря, не помню, когда я впервые его увидел, но это было довольно рано. Одно время я его работы очень подробно разглядывал, да и сейчас раз в несколько лет прихожу в музей — любуюсь, какие-то детали замечаю новые. Часто бывает: пишешь что-то, думаешь, что открыл предмет заново, а потом неожиданно замечаешь где-нибудь в углу на картине Пиросмани: «О, привет! Тоже голубь». Думаешь: «У меня, конечно, круче получилось, но Николо тоже заметил эту красоту».