Признание и обвинение: почему общество не верит рассказам женщин о пережитом насилии
В мае поэтесса Вера Полозкова публично рассказала о пережитом абьюзе. Реакции разделились: одни сочувствовали, другие не верили, третьи переключили внимание на «перевернутые» роли в ее семье (жена зарабатывает, муж занимается хозяйством). Все это — типичные реакции на подобные признания. О том, как общество относится к рассказам женщин о травматичном опыте и почему жертв обвиняют в том, что они «неправильно страдают», рассказывает ведущий научный сотрудник Социологического института ФНИСЦ РАН, автор Telegram-канала «Женщина, у которой накопилось» Жанна Чернова.
Согласно оценкам Всемирной организации здравоохранения, почти каждая третья женщина в мире сталкивается с насилием со стороны партнера: физическим, сексуальным или психологическим.
Когда в мае известная поэтесса Вера Полозкова публично рассказала о многолетнем опыте эмоционального абьюза, в медиа и социальных сетях одни поддерживали и сочувствовали, другие сомневались и требовали доказательств, третьи осуждали и обвиняли в «монетизации боли». Как возникает этот раскол и почему, несмотря на кажущуюся открытость публичных разговоров о насилии, реакция на женское высказывание остается столь противоречивой?
Когда женщина говорит, одни узнают себя, другие не верят
Первая волна откликов была волной солидарности. Женщины делились своими историями об ограничении доступа к деньгам, попытках установить полный контроль над бюджетом, унизительных «шутках» партнеров, газлайтинге. Это коллективное распознавание травмы — то, что исследовательница цифровых медиа Зизи Папахарисси называет affective publics («аффективная публичность»): сообщества, формирующиеся вокруг эмоционального переживания и создающие пространство для свидетельства.
В первые сутки после публикации истории Полозковой в социальных сетях начали появляться десятки репостов и комментариев с репликами вроде «и у меня было так же», словами поддержки, рассказами о схожем опыте. Обсуждение быстро распространилось в медиа — от феминистских каналов и экспертных блогов до новостных изданий, где история активно комментировалась и в отдельных случаях становилась поводом для более широкого разговора о формах насилия.
Но как это часто бывает в публичных женских признаниях, по мере расширения поддержки возникала и встречная реакция — ambient misogyny, так называемая фоновая мизогиния. Исследовательницы Дебби Гинг и Юджиния Сиапера описывают ее как повседневное недоверие к женским словам и переживаниям, встроенное в язык, юмор и нормы публичного общения. С ростом внимания к истории в публичном пространстве все чаще звучали стандартные формулы сомнения: «слишком эмоционально», «слишком поздно», «слишком выгодно» — реплики, давно ставшие частью фона, на котором обсуждаются женские свидетельства о насилии.