Литературовед Глеб Морев о том, почему поэт и власть говорят на разных языках

ПолкаКультура

«Поэт ведёт с советской властью шахматную партию. Та бьёт его доской по голове»

Юрий Сапрыкин

Глеб Морев. Фотография: Открытый университет

Литературовед Глеб Морев выпустил в «Новом издательстве» книгу «Поэт и Царь. Из истории русской культурной мифологии: Мандельштам, Пастернак, Бродский». Это рассказ о двух важных событиях, показывающих, как строились отношения свободного художника и советского режима: первом аресте Мандельштама и отъезде Бродского в эмиграцию. Юрий Сапрыкин поговорил с Моревым о том, что нового можно узнать об этих историях, почему поэт и власть разговаривают на разных языках и как разыгрывается этот сюжет в сегодняшней России.

Почему именно эти два сюжета? В чём вы видите рифму, параллель между ними?

Вы знаете, эта книжка не писалась как монография с заранее построенным планом. Она сложилась из двух текстов, которые возникли достаточно случайно. За мандельштамовский сюжет я должен благодарить социальную сеть фейсбук (соцсеть признана в РФ экстремистской и запрещена), потому что именно там, на странице Ирины Сурат1⁠, я увидел прошедшее мимо моего внимания спецсообщение зампреда ОГПУ Агранова2⁠ Сталину, которое три года назад было опубликовано в малотиражном сборнике «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.)». Увидев этот текст — а он сенсационен тем, что это единственный, помимо известной сталинской резолюции на письме Бухарина с сообщением об аресте Мандельштама, архивный документ, прямо связывающий Сталина с делом Мандельштама, — я стал над ним размышлять, и постепенно вокруг этой аграновской записки как снежный ком возник разбор всей мандельштамовской истории 1934 года. Так бывает со многими классическими сюжетами нашей культуры: вроде бы всё уже известно, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что очень многое ещё не ясно, а существующие реконструкции нередко безосновательны. 

1Ирина Захаровна Сурат (р. 1959) — исследовательница русской литературы, пушкинист, работает в Институте мировой литературы РАН. Автор книг «Пушкинист Владислав Ходасевич», «Мандельштам и Пушкин», «Вчерашнее солнце. О Пушкине и пушкинистах».

2Яков Саулович Агранов (настоящее имя — Янкель Шевелевич Шмаевич; 1893–1938) — сотрудник ВЧК, ОГПУ, НКВД, один из организаторов массовых репрессий 1920–30-х годов. По поручению Ленина и Дзержинского составлял списки людей, подлежащих высылке из РСФСР. Был причастен к расстрелу Николая Гумилёва. В 1922 году занимался высылкой «антисоветских элементов», был близко знаком с кругом творческой интеллигенции (в том числе Владимиром Маяковским и Лилей Брик). В 1934 году назначен на должность замнаркома внутренних дел СССР Генриха Ягоды; был одним из организаторов процессов над Зиновьевым и Каменевым. Входил в состав особой тройки НКВД СССР. Расстрелян в 1938 году.

Текст же о Бродском отпочковался от совершенно другого моего замысла — не написанной ещё книжки о разрушении советской литературы как социальной институции. Главными акторами, разрушившими советскую литературу в институциональном смысле, стали люди, которые в конце 1960-х годов стали открыто публиковаться за границей, то есть восстановили литературную коммуникацию с Западом — тот свободный, бесцензурный обмен текстами, который был нарушен в 1929 году после дела Пильняка и Замятина3,⁠ когда заграничная публикация живущего в СССР автора, не прошедшая советские цензурные инстанции, объявлялась преступлением.

Кампания 1929–1931 годов против писателей Евгения Замятина и Бориса Пильняка. Формально нападки были связаны с публикацией произведений Замятина и Пильняка за границей, кроме того, кампания следует за публикацией в 1926 году «Повести непогашенной луны» Пильняка — историей смерти военачальника Михаила Фрунзе с намёками на заинтересованность в ней Сталина. Пильняк отстранён от руководства Всероссийским союзом писателей, Замятин выходит из этой организации и в 1931 году эмигрирует из СССР. В 1937 году Борис Пильняк был арестован, а годом позже расстрелян.

После публикации «Доктора Живаго» и под её явным влиянием такие прецеденты случались, но редко — и были инициированы людьми, чей литературный талант, скажем так, оставлял желать большего и чьи мотивы были далеки от литературных. Их имена известны сегодня лишь специалистам (это Михаил Нарица4 ⁠и Валерий Тарсис5). А в конце 1960-х более или менее одновременно на нарушение этой краеугольной советской конвенции сознательно пошли четыре человека: Солженицын, Бродский, Надежда Мандельштам и Варлам Шаламов. Это четыре совершенно разных сюжета, четыре разные авторские стратегии, имевшие разные последствия. Но, грубо говоря, это первые жившие в СССР писатели, чьи публикации на Западе перестали сопровождаться как бы страхующей от преследований надписью «Публикуется без ведома автора».

4. Михаил Александрович Нарица (1909–1993) — художник, писатель. Автор опубликованной на Западе повести «Неспетая песня» и очерка «Преступление и наказание» (1970) — первого свидетельства о карательной психиатрии в СССР. Был трижды арестован и осуждён, репрессирован, отбывал принудительное психиатрическое лечение.

5. Валерий Яковлевич Тарсис (1906–1983) — писатель, переводчик, диссидент. В 1929 году выпустил справочник «Современные иностранные писатели», был редактором издательства «Художественная литература», занимался переводами. В 1961 году отправил часть своих рукописей в Англию. После распространения «Сказаний о синей мухе», вызвавшей недовольство Хрущёва, был помещён в психбольницу. В 1966 году по разрешению властей покинул СССР.

Любопытно, кстати, что Солженицын и Бродский (в 60-е годы такие разные и эстетически, и в смысле социального статуса персонажи) очень похоже себя вели в этом вопросе, — в частности, протестуя именно против практики неподконтрольной им публикации своих текстов на Западе, самым пагубным образом отражающейся на качестве текста. В этом смысле письмо Солженицына6 ⁠с протестом против неавторизованных публикаций, напечатанное в «Литературной газете» в 1968 году, оказывается идентично написанному в 1965 году и опубликованному недавно Яшей Клоцем  частному письму Бродского  издателю нью-йоркского альманаха «Воздушные пути» Роману Гринбергу, где он возражал против напечатания своих стихов без его ведома. Но это отдельный разговор, мы отвлеклись. 

6. Письмо Александра Солженицына в газеты L’Unità (Италия), Le Monde (Франция) и «Литературную газету» с протестом против неавторизованных публикаций на Западе романа «Раковый корпус». Написано 25 апреля 1968 года, опубликовано в «Литературной газете» 26 июня 1968 года.

И вот, начиная работать над этим сюжетом, я уткнулся в тему эмиграции Бродского и понял, что и здесь ничего толком не ясно: мы знаем какие-то общие формулы — «выслан из СССР», «принуждён уехать». Но конкретный механизм всей этой истории не описан, хотя если внимательно посмотреть, все данные у нас есть: после выхода документального фильма Николая Картозии и Антона Желнова «Бродский не поэт» существовавшая фактическая лакуна была заполнена. Теперь не надо раскрывать ничьи тайны, нарушать privacy: всё сказано самими фигурантами. Надо просто собрать кусочки мозаики воедино и выстроить изображение, восстановить логику этой картины, собрать, если угодно, пазл.

Так написалась работа об отъезде Бродского. Разрабатывая этот сюжет, очень важный для биографии Бродского, параллельно, естественно, приходилось говорить и о более общих вещах, от его поэтики до социокультурных стратегий. В итоге стало ясно, что оба эти сюжета — и о Мандельштаме, и о Бродском — подпадают под известную формулу «Поэт и Царь», которая со времён Пушкина частично описывает отношения литературы и государства в России. И оба эти сюжета сходны в том, как действуют и как воспринимают их, с одной стороны, их герои — литераторы, а с другой — власть. Мне показалось любопытным вскрыть эту логику — сходную, несмотря на то что сюжеты сильно разнесены во времени (1934 и 1972 годы): это сходство позволило объединить их под одной обложкой.

Иосиф Бродский. 1970-е годы. Фотография Ричарда Макгинниса. Осип Мандельштам. 1930-е годы

Если говорить о публикации текстов на Западе — почему вы считаете, что прорыв совершили именно Бродский и Солженицын, а не Синявский и Даниэль, например? 

Синявский и Даниэль публиковались на Западе тайно, под псевдонимами. Это было не случайно: они ощущали это как нарушение закона и учитывали это в своих действиях.

Более того, Даниэль ведь на судебном процессе признал себя виновным — не в написании, не в авторстве текстов, а именно в передаче их на Запад. В его сознании это было криминальное поведение. Это было в 1966 году — удивительно, но буквально через четыре года, несмотря на прецедент с делом Синявского и Даниэля, ситуация кардинально меняется. Вышедшие в 1970 году в Нью-Йорке «Воспоминания» Надежды Яковлевны Мандельштам и «Остановка в пустыне» Бродского и опубликованный в 1971-м в Париже «Август Четырнадцатого» фактически открывают шлюз. Хлынувший на Запад из СССР поток текстов порождает явление, которое получает название «тамиздат». Наряду с самиздатом, тамиздат полностью меняет моральную атмосферу в обществе: спустя пару лет после выхода «Августа» Солженицын, откликаясь в парижском «Вестнике РХД» на какие-то публикации авторов из СССР в этом же журнале, строго замечает об одной из статей, что она подписана псевдонимом: это выглядит уже как компрометирующий автора момент. 

То есть за эти три-четыре года полностью изменилась социальная норма. Был разрушен один из краеугольных принципов существования советской литературы, состоявший в том, что литературой в СССР является только то, что публикуется официально, а всё остальное блокируется. Самиздат и тамиздат, объединившись, создали параллельную официальной реальность, которая резко снизила статус подцензурной советской культуры.

Правильно ли я понимаю, что в вашей книге мы имеем дело с двумя, не будем бояться этого слова, открытиями? Что первый арест Мандельштама не связан с обидой Сталина на стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны…» — напротив, как следует из записки Агранова, Сталина старались оградить от знакомства с этим текстом? И второе, что разрешение на выезд, выданное Бродскому, напрямую связано с его планами заключить брак с американской студенткой Кэрол Аншютц, отец которой оказался совершенно архетипическим агентом Госдепа? И чтобы не дать случиться этому союзу, Бродского и вытолкнули из страны?

Да, вы правы, действительно, и то, и другое утверждение ранее мне не встречались. К вашей формулировке по поводу Бродского я ещё вернусь — начнём с хронологически более раннего случая Мандельштама. Анализ текста аграновской записки позволил начать думать в этом направлении. Из этого текста становится ясно, что то стихотворение Мандельштама, которое явилось причиной его ареста, и то, что описывается в этом адресованном Сталину тексте (который должен был объяснить вождю, за что арестован Мандельштам и какое наказание он понёс), — это две совершенно разные вещи. Есть стихотворение, персонально направленное против Сталина и намеренно оскорбляющее его. Все свидетельства говорят, что так оно и воспринималось современниками. Но из записки Агранова, в общем, это совершенно не понятно. А понятно, что был написан какой-то антисоветский текст, направленный против каких-то вождей коммунистической партии, и этот текст уже уничтожен автором. Про Сталина персонально там ничего не сказано — дана самая общая формулировка. Этот неназванный мандельштамовский текст встраивается Аграновым в поток каких-то антисоветских проявлений у старой интеллигенции, достаточно типичных для тех лет. И сама фигура Мандельштама всячески в этой записке деактуализируется, то есть у Сталина по прочтении записки Агранова должно было создаться впечатление, что Мандельштам — это какой-то старый, давно отошедший от актуальной литературы писатель, который позволил себе антисоветский выпад, сам же его уничтожил, раскаивается и за это получает типовой минимальный срок по статье об антисоветской агитации — три года высылки на Урал.

Понятно, что на самом деле случай Мандельштама для людей, арестовывавших его — для ведшего его дело следователя Николая Шиварова, для того же Агранова, — выглядел совершенно по-другому: антисталинская инвектива Мандельштама была абсолютно шокирующей. Следствие поначалу приравнивало её к террористическому акту, к «акции». По тогдашней практике, как раз сформировавшейся к 1934 году, текст такой остроты, а особенно персонально направленный против Сталина, трактовался как террористический. Был прецедент с «платформой Рютина»7 — это не поэтический, а политический текст, где вместе с общей критикой партийной политики много внимания было уделено критике лично Сталина. И именно это, по свидетельству Бухарина, обрекло Рютина на жёсткие репрессии: Сталин потребовал, чтобы этот текст приравняли к акту террора, только за недонесение о нём было арестовано довольно много людей, которые не обязательно даже поддерживали его — просто знали о нём и не донесли в ОГПУ. В частности, с такой формулировкой были исключены из партии и отправлены в ссылку Каменев и Зиновьев. Таким образом, по этой же логике, если бы Агранов описал текст Мандельштама как террористический и следствие шло бы в том ключе, в котором началось, как следует из протоколов допроса…

7. Мартемьян Рютин (1890–1937) — советский партийный деятель. Занимал высокие посты в московской и региональной партийных организациях. Критиковал политику коллективизации, за что в октябре 1930 года исключён из партии и арестован по обвинению в контрреволюционной агитации, но затем оправдан. В 1932 году организует «Союз марксистов-ленинцев» и пишет работу «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», обвиняющую Сталина в создании атмосферы насилия и террора, обнищании населения и развале экономики. В 1932 году все члены организации, а также люди, успевшие познакомиться с рукописью — включая высокопоставленных партийных деятелей Зиновьева и Каменева, — арестованы. Рютин приговорён к 10 годам лагерей, а в 1937 году — к смертной казни.

Яков Агранов. 1930-е годы

Да, Шиваров ведь к этому и вёл — к делу о террористической организации, включающей всех, кто слышал стихотворение.

Чекисты-то работали по своей стандартной методе: составляется «групповое дело» — и не только автор антисоветского высказывания, но и люди вокруг него подвергаются репрессиям. Но мы знаем, что, кроме Мандельштама, никто из людей, слышавших его стихотворение, репрессирован не был, хотя в ОГПУ были их имена.

Почему так случилось? Я объясняю это разными обстоятельствами конкретного временного отрезка, первой половины 1934 года, перед созывом первого Съезда советских писателей, когда власти совершенно не нужен был никакой групповой писательский процесс, и Агранов это прекрасно понимал. Тут интересный момент: почему же Сталин ничего не узнал об этом стихотворении? С одной стороны, бытует миф, что Сталин прочёл эти стихи, оценил их и помиловал Мандельштама, отдав должное его поэтическому мастерству…

Красиво, но совершенно невероятно.

Никаких фактических подтверждений этому нет. Более того, известный нам тайминг развития этого дела противоречит такого рода логике: мы знаем, в какой момент в дело вмешался Николай Иванович Бухарин и что фактически Мандельштама спасли Бухарин и Пастернак. А спасли они его обращением к Сталину: Пастернак просил Бухарина, осторожный Бухарин ни о чём не просил, но информировал Сталина о том, что Мандельштам арестован и что Пастернак и вообще литературная общественность этим фактом взволнованы.

У нас, повторюсь, не так много архивных документов, касающихся этого дела. Центральный из них — то самое письмо Бухарина, которое нашли в личном архиве Сталина, и резолюция Сталина на нём. Резолюция выглядит довольно энигматически — если считать, что Сталин знал об аресте Мандельштама и о сути дела. Потому что Мандельштам был арестован в середине мая, а резолюция Сталина дана уже в начале июня, после вынесения приговора; она очень короткая и звучит следующим образом: «Кто дал им право арестовать Мандельштама? Безобразие…»

«Товарищ Сталин, произошла чудовищная ошибка».

Даже не ошибка — совершено должностное преступление, превышение полномочий. Если трактовать эту резолюцию буквально, то из неё следует, что Сталин возмущён фактом ареста Мандельштама, не понимает, почему органы ОГПУ превысили свои полномочия и арестовали Мандельштама без санкции ЦК партии, не имея на это права. А если интерпретировать этот текст в логике прежних представлений о том, что Сталин знал эти стихи и дело Мандельштама находилось у него на контроле, то неизбежно придётся усмотреть здесь какой-то чёрный юмор, своего рода глумление: будто бы Сталин, отлично зная ситуацию, изображает из себя недовольного, ставит риторические вопросы — «Кто дал им право арестовать Мандельштама?». Сталин в этой ситуации выглядит идиотом: сложно объяснить, почему полностью информированный человек вдруг начинает играть роль удивлённого, раздражённого и неинформированного.

Никаких прецедентов игры подобного рода в сталинских резолюциях мы не находим. Они всегда очень функциональны, прямолинейны и просты. Если Сталин хочет сказать, что недоволен, он говорит, что недоволен. Если он доволен, он не изображает недовольного. Тем более что адресат этой резолюции — не Бухарин (иначе можно было бы предположить, что он, допустим, издевается над Бухариным. И такие предположения были!). Нет, это письмо не вернулось к Бухарину, оно осталось в личном архиве Сталина, адресаты этой резолюции, несомненно, руководство ОГПУ, шутить с ними Сталину никакого резона не было. Короче говоря, ясно, что к моменту получения письма Бухарина Сталин ничего ни про арест, ни про приговор Мандельштаму не знал. Более того, с моей точки зрения, Сталин не знал, собственно, и кто такой Мандельштам, это имя ничего ему не говорило. И, как я считаю, с целью ликвидировать этот пробел Сталин и звонит Пастернаку — имя Пастернака он знал, Пастернак был упомянут в письме Бухарина. Звоня Пастернаку, Сталин убивал двух зайцев: он проверял информацию Бухарина и, с другой стороны, выяснял для себя, что за птица этот Мандельштам, каков его реальный статус, так ли взволнован Пастернак его арестом и так далее. Вот в этой концепции всё становится на свои места — и логика действий и текстов приобретает внятность.

Тут что ещё важно отметить: традиционный подход к этой резолюции Сталина и вообще к этому сюжету — «изоляционистский», он рассматривает его лишь в контексте истории литературы. Меж тем следует обратиться к сталинским резолюциям вообще: они не разделялись на литературные, политические, экономические. У Сталина, как у бюрократа, была раз и навсегда выработанная манера прочтения документов и отношения к ним, и его резолюция — это, по сути, один из основных инструментов управления государством, это руководство к действию. Здесь никаких шуток быть не может, и если посмотреть на сходные случаи, когда Сталин получает на личный контроль какие-то тексты, которые квалифицируются им как антисоветские, он всегда очень жёсток, прямолинеен в их оценке, в оценке их авторов. Идут слова «подлец», «дурак», «мерзавец»…

Николай Бухарин. 1925 год. Борис Пастернак. 1933 год

Вспоминается рассказ Платонова «Впрок», который весь был исчеркан оскорбительными ремарками Сталина.

Да-да. Точно такие же определения даны по отношению к анонимному автору стихотворной эпиграммы на Горького, которая за год до ареста Мандельштама легла на стол Сталину. Мы видим, что он совершенно не был склонен оценивать художественные достоинства текста, который казался ему антисоветским. Тем более можно себе представить, что такой персонально направленный против него, намеренно оскорбительный текст вызвал бы у него сильные отрицательные эмоции. И я думаю, что, как ни парадоксально, именно эта радикальная заострённость против Сталина лично была одной из причин, по которым Агранов не счёл возможным показать ему этот текст. В конце концов, это очень понятно в рамках психологии человеческих отношений: заведомо оскорбительный текст тяжело послать своему начальнику. Человек скорее предпочтёт скрыть это от начальника, чем радостно с этим к нему бежать. Тем более от такого начальника, от которого зависит твоя жизнь.

Потому что сам становишься соучастником этого оскорбления.

Именно. «Смотрите, какую тут на вас эпиграмму написали»? Это совершенно исключено, просто исходя из обычной человеческой логики. 

Илья Виницкий в своей  недавней работе  совершенно правильно выделяет последнюю строку в этом стихотворении — «И широкая грудь осетина» — с акцентом на осетинском происхождении: эта информация с точки зрения грузин была диффамацией. И это вызвало, как мы знаем, отрицательную реакцию Пастернака: как Мандельштам, еврей, может апеллировать к чьему-то национальному происхождению как к унижающему? Однако это было так, и важно, что это не было, во всяком случае для ОГПУ, простой «поэтической грубостью». Это был элемент из арсенала политических оппонентов Сталина. Мандельштам был не первым, кто говорил об осетинском происхождении Сталина в унижающем его достоинство контексте. Руководство ОГПУ (включая, надо думать, Агранова) прекрасно знало о книге жившего в эмиграции друга юности Сталина Иосифа Иремашвили, которая называлась «Сталин и трагедия Грузии». Эта книжка вышла в 1932 году в Берлине на немецком языке, и там, насколько я понимаю, впервые печатно была обнародована версия об осетинском происхождении отца Сталина (позднее подхваченная Троцким). Несомненно, книга Иремашвили была в Москве прочитана, потому что за её автором следили, он был в поле зрения чекистов (в конце 1920-х годов он даже писал Сталину, и Сталин сохранил его письмо с просьбой помочь его родственникам в своём архиве; не помог, но письмо сохранил). Я не исключаю, кстати, что Мандельштам мог знать о книге Иремашвили.  

Иосиф Сталин. 1930-е годы

А что было дальше? Знаем ли мы достоверно, что Сталин так и не прочитал этого стихотворения? Второй арест и гибель Мандельштама были продолжением этого сюжета 1934 года или это совершенно независимая, вызванная своими причинами история?

У нас нет никаких свидетельств, что Сталин прочитал стихотворение Мандельштама. С другой стороны, у нас есть косвенные свидетельства того, что Сталин его не прочитал. В деле 1934 года Агранов скрыл существование этого стихотворения: в его рапорте Сталину говорится, что текст уничтожен. Хотя текст дважды присутствует в составе дела Мандельштама, один раз он записан рукой следователя, другой раз — рукой самого Мандельштама. Это было против обыкновения тех лет: когда Сталину докладывали о репрессиях в отношении литераторов, к докладным запискам прилагались тексты, которые им инкриминировались, чтобы Сталин сам мог убедиться, что репрессии, так сказать, обоснованы. В данном случае никакого приложения с текстом Мандельштама Агранов не сделал, стихотворение от Сталина скрывается.

Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.

Регистрируясь, я принимаю условия использования

Рекомендуемые статьи

Грозная мать Грозная мать

Елена Глинская — мать Ивана IV — по грозности не уступала знаменитому сыну

Дилетант
Формула счастья Формула счастья

Квартира в современном стиле ар–деко для семейной пары

SALON-Interior
Как менялся образ жизни русского мужчины за последние 70 лет Как менялся образ жизни русского мужчины за последние 70 лет

Как выглядели и на кого равнялись мужчины в России последние 70 лет

Esquire
Разгладить по пробору Разгладить по пробору

Что делать, если выпадают волосы?

Худеем правильно
Астрономы нашли солнечную радиовспышку у красного карлика Астрономы нашли солнечную радиовспышку у красного карлика

Между оптическими вспышками и радиовсплесками у красных карликов есть связь

N+1
«Щелкунчик»: путешествие во времени. Часть 2 «Щелкунчик»: путешествие во времени. Часть 2

Долгая история самого новогоднего балета. Часть 2

Культура.РФ
Кулебяка — украшение русского стола Кулебяка — украшение русского стола

Старинная русская кулебяка — традиционное новогоднее угощение

Наука и жизнь
Можно ли самостоятельно преодолеть психологическую травму? Можно ли самостоятельно преодолеть психологическую травму?

Психолог объясняет, как справиться с психологической травмой

Reminder
Вероника Березина Вероника Березина

Почему нам всем необходим курс как правильно коллекционировать искусство

Собака.ru
5 советов, как подготовиться к автопутешествию с домашним питомцем 5 советов, как подготовиться к автопутешествию с домашним питомцем

Минимизируй стресс любимца во время путешествия

Playboy
47 м² 47 м²

Квартира-трансформер по проекту бюро ZE | Workroom Studio

AD
«Люблю себя больше жизни»: зачем люди женятся на самих себе «Люблю себя больше жизни»: зачем люди женятся на самих себе

Сологамия — новый тренд в свадебной индустрии.

Cosmopolitan
В чем причина твоей бедности? Психолог объясняет, почему нам сложно разбогатеть В чем причина твоей бедности? Психолог объясняет, почему нам сложно разбогатеть

Что мешает нам быть богатыми?

Cosmopolitan
Последний «Звонок» Последний «Звонок»

О расцвете и закате самой известной хоррор-франшизы и о пользе ужасов

Weekend
Не решать грандиозные задачи по старинке: как бывший топ-менеджер Google помогает НКО стать эффективными Не решать грандиозные задачи по старинке: как бывший топ-менеджер Google помогает НКО стать эффективными

Энн Мей Чанг о консерватизме государства и опасности грантовой иглы

Forbes
Как сэкономить на новогодних подарках: 8 полезных лайфхаков Как сэкономить на новогодних подарках: 8 полезных лайфхаков

Советы и хитрости, которые помогут снизить затраты на новогодние подарки

Playboy
Разбор Fakecheck: влияет ли «Плюс» на цены в такси «Яндекса» и откуда берётся кэшбек Разбор Fakecheck: влияет ли «Плюс» на цены в такси «Яндекса» и откуда берётся кэшбек

Как работает Яндекс.Плюс относительно такси, разбираются журналисты

VC.RU
9 продуктов, которые только притворяются вегетарианскими 9 продуктов, которые только притворяются вегетарианскими

Даже еде в собственном холодильнике верить нельзя!

Maxim
20 вопросов к Шону Коннери 20 вопросов к Шону Коннери

Эксклюзивное интервью с Шоном Коннери 2005-го года

Playboy
«Мы не можем оценить, как прекрасен свет, не увидев тьмы»: писатель Мэтт Хейг о социальных сетях, тщеславии и борьбе с депрессией «Мы не можем оценить, как прекрасен свет, не увидев тьмы»: писатель Мэтт Хейг о социальных сетях, тщеславии и борьбе с депрессией

Британец Мэтт Хейг — писатель, которому литература буквально спасла жизнь

Forbes
Почему подход Waymo к автопилоту может оказаться надёжнее подхода Tesla Почему подход Waymo к автопилоту может оказаться надёжнее подхода Tesla

Чем примечателен подход Waymo к автономным такси?

VC.RU
Все средства хороши Все средства хороши

Пора брать в руки калькулятор – и свое будущее

Cosmopolitan
Почему мы так любим супергеройское кино Почему мы так любим супергеройское кино

Отчего нас так привлекают сюжеты про людей с суперспособностями

GQ
72 м² 72 м²

Заказчица Екатерины Угловой решила не экономить на диване и кухне

AD
Как научиться выбирать и пить шампанское Как научиться выбирать и пить шампанское

На что обратить внимание, выбирая шампанское

Maxim
Загадка Кипренского Загадка Кипренского

Александр Кибовский разбирается в творческом наследии Ореста Кипренского

Дилетант
Выходим из праздников Выходим из праздников

Способы ликвидировать последствия новогоднего переедания

Худеем правильно
Без галстука: о чем нужно помнить, если вы работаете из дома Без галстука: о чем нужно помнить, если вы работаете из дома

Удаленная работа диктует новые правила корпоративной этики

Psychologies
Монослой карбазола помог установить новый рекорд на тандемах кремний-перовскит Монослой карбазола помог установить новый рекорд на тандемах кремний-перовскит

Эффективность нового устройства превышает 29 процентов

N+1
Дмитрий Лиханов: Звезда и Крест. Отрывок из книги Дмитрий Лиханов: Звезда и Крест. Отрывок из книги

Фрагмент из романа Дмитрия Лиханова о том, как настоящее повторяет прошлое

СНОБ
Открыть в приложении