Отрывок из книги Патрика Несса «Освобождение»
В романе Патрика Несса «Освобождение», который вышел в издательстве Inspiria, описан один день из жизни семнадцатилетнего подростка гомосексуала Адама Терна. «Сноб» публикует одну из глав
Во время пробежек Адам не сразу входил в нужный ритм — обычно это удавалось ему на второй, а то и на третьей миле. «Может, бег на длинные дистанции — не твое?» — деликатно намекнул тренер в самом начале занятий. А потом еще раз намекнул, уже менее деликатно. А потом сдался: Адам исправно ходил на тренировки и всякий раз пробегал нужные километры. Впрочем, ни одного соревнования он до сих пор не выиграл — эти неловкие первые десять минут тянули вниз всю команду, но…
Стоило ему разогреться и вспотеть, как напряжение исчезало без следа, дыхание становилось ритмичным и тяжелым, а волной адреналина и эндорфинов начисто смывало боль и скованность в мышцах от предыдущих тренировок. Когда это происходило, Адаму становилось очень хорошо — даже на дорогах без обочин с кучей утомительных подъемов и спусков или (как сейчас) на тропинке вдоль старой железной дороги, забитой наглыми велосипедистами и группами мамаш с прическами гофре и в коротких топах пастельных оттенков.
Целых сорок пять минут — а то и час, и полтора — мир принадлежал ему одному. Он был один в этом мире. Беспечное, блаженное, прямо-таки священное одиночество!
Сейчас оно пришлось как нельзя кстати — потому что с хризантемами все прошло хуже некуда.
— Нарочно выбрал цвет блевотины? — спросила его мать.
— Других там не было.
— Подумай хорошенько. Ты уверен? А то я ведь съезжу и посмотрю, мне нетрудно.
Тихим и ровным голосом он ответил:
— Других не было.
Она неохотно уступила.
— Такое, конечно, возможно — конец сезона, как-никак. Но ты ведь мог купить другие цветы — не настолько похожие на… продукт человеческой жизнедеятельности?
— Ты велела купить хризантемы. Если бы я купил что-нибудь другое, ты бы отправила меня обратно — и утро коту под хвост. Причем у нас обоих.
О том, что глупо тратить на цветы кучу денег (когда он уже третью зиму подряд ходит в одной куртке), Адам умолчал.
Мама помолчала с минуту, потом взяла у него паллет с цветами и, даже не сказав «спасибо», понесла их во двор. Несколько минут спустя, когда он переоделся в беговую форму и выскочил на улицу, мама уже копалась в клумбе вдоль дорожки. Она что-то крикнула Адаму вслед, но у него в наушниках громко играла музыка — он, вроде как, ничего и не услышал.
Родители… Нет, они не всегда смотрели на него с такой злостью/недоверием/опаской. Детство у Адама было нормальное, в семье его за глаза называли «даром свыше»: спустя четыре года бесплодных (в прямом смысле слова) попыток зачать второго ребенка родители отказались от этой затеи. А через восемь месяцев, как оно обычно и бывает, на свет появился Адам.
Мать называла его «мой малыш». Слишком долго. Слишком много лет подряд. В конце концов в этом слове больше не осталось любви — оно произносилось свинцово-тяжелым назидательным тоном. «Ты нам не ровня и никогда не станешь ровней», — словно бы говорили родители. Особенно когда Адам начал дружить с девочками. А с мальчиками — так и не начал. Особенно когда он отказывался смотреть матчи Суперкубка, предпочитая им церемонии «Оскара». Особенно когда они увидели в нем «немножко гея».