Тот самый Карлсон
Андрей Бурковский получил актерское образование всего пять лет назад, но в профессии он идет семимильными шагами. Бурковский по-настоящему успешен на театральной сцене и в кино. В семейной жизни Андрея тоже всё окей!
Андрюша, честно скажу, сложно брать интервью у близкого друга, но попробуем.
Да, это наша с тобой первая такая история.
У вас сегодня была семейная съемка — с Олей, с детьми. Алиса и Макс, наверное, были в восторге от того, что можно было у родителей на лицах рисовать.
Это точно.
У тебя энергия очень светлая, и вы все такие позитивные! Ты вот сидишь передо мной в оранжевом свитере — а мне сложно представить, чтобы я когда-нибудь в жизни надел что-нибудь подобное. Ты же в этом свитере абсолютно органичен.
Мне нравится ярко одеваться. Черное, кстати, я тоже могу надеть, но, так как я рыжий, это всё равно ничего не даст. (Смеется.)
Я тебя никогда об этом не спрашивал: скажи, у тебя были когда-нибудь комплексы из-за того, что ты рыжий?
Никогда. Меня никогда не обзывали. Да, кстати, детей, тьфу-тьфу-тьфу, по-моему, тоже не обзывают. Они оба рыжие. Как Оля говорит, «я не из этой семьи». Вообще, мне кажется, быть рыжим в детстве даже прикольно. В 5 лет — такое мое первое яркое воспоминание — я играл Карлсона в детском садике. У меня были красные волосы, такого ядреного цвета, сейчас они уже немного потемнели всё равно. А тогда были ярко-красные. Мне костюм родители сшили с утолщением таким, с пропеллером сзади.
Слушай, а ты ведь и правда абсолютный Карлсон, это твоя роль.
Моя, да. Кстати, по поводу одежды: я же из Сибири, и, конечно, что-то серое мне приходилось носить, но это было недолго. Помню, мне мама какие-то вещи привозила, такие все яркие-яркие. Ты же меня давно знаешь, я всегда как-то ярко одеваюсь, правда?
Правда. Скажи, лицедейство когда к тебе приклеилось?
В раннем детстве.
Как тот самый пропеллер у Карлсона.
Да-да. Это и в отце было, у нас такая юморная семья. Я участвовал во всех школьных мероприятиях. Когда переходил из средней школы в академический лицей, педагоги переживали из-за того, что у них больше не будет такого артистичного человека, чтобы он участвовал во всех активностях. У меня даже запись есть, как мы с моим другом делаем капитал-шоу «Поле чудес» на мой день рождения, отец снимал, у нас тогда камера появилась. Так что это было во мне всегда. Ты же знаешь, что мой отец в 90-м году начал заниматься ресторанным бизнесом.
Потом эстафету мама подхватила.
Да. Мама — врач, отработала 20 лет в детской клинике, потом бросила это и стала помогать папе, брат тоже всегда хотел этим заниматься. А мне вообще всё это было совершенно неинтересно. Отец рассказывал, что Страдивари говорил своим детям: «Надо заниматься в жизни тем, чем занимается твоя семья. Наш клан лучше всего делает скрипки, вот и вы должны этим заняться». Видишь, Вадик, я до сих пор про эту скрипку Страдивари помню... А мне занятия родителей были неинтересны, и всё тут. Когда в 16 лет я пришел и сказал родителям, что буду поступать в театральный, они этого не поняли: «Давай сначала получи нормальное образование, а потом решай».
То есть ты был немножко инопланетянином в своей семье.
Нет. У нас была веселая семья: всё время какие-то вечеринки, отец на Новый год Дедом Морозом наряжался. Просто как профессию актерство они не очень понимали. А потом, Томск и Москва — расстояние чуть ли не в 4000 км. Ехать в Москву был такой ответственный шаг! Поэтому изначально я хотел в Новосибирске поступать в театральное училище, но случилось, видимо, так, как и должно было быть.
В Школу-студию МХАТ ты поступил в 25 лет. Не было ощущения, что предыдущее время потрачено впустую?
Ну, оно же уже потрачено, чего об этом думать.
Ты так легко всё это воспринимаешь?
Ну понимаешь, ни дня в «Томском императорском университете, в великом университете» (подчеркнуто картавит), как говорил мой педагог по административному праву, такой профессор 90-летний, ни дня не прошло с 1 сентября 2000 года без творчества, без студенческого театра миниатюр, без еще какой-то ерунды, что мы придумывали. Уже 1 сентября я был на сцене, за команду КВН выступал. У нас было весело. Про студенческие годы в Томском государственном университете я очень люблю вспоминать, про тот наш КВН. В Томске образовались четыре команды, и на их выступления собирался весь город, вся область. Каждый раз 800-местный зал заполнен-переполнен, потому что мы что-то придумывали, говорили в рамках города какие-то острые вещи. Это был настоящий рок-н-ролл: мы гуляли, мы выпивали, мы бесились, мы знакомились, мы танцевали каждый день в клубах, еще и учиться успевали — вот это был рок-н-ролл, реально.
Скажи, для тебя принципиально было поступать в театральный институт? У тебя уже было имя, тебя хорошо знали.
Конечно, это было принципиально. Слушай, это большой такой разговор, на самом деле. Для меня профессия очень много значит. Мне было 25, то есть я очень хорошо знал, ради чего я пришел в Школу-студию МХАТ. Моим однокурсникам было по 16–18 лет, и, конечно, с ребятами я вел себя как 16-летний пацан. Вообще, Константин Райкин про это всё говорил: «Надо до конца оставлять в себе внутреннего ребенка». До сих пор в Школе-студии ходят легенды, что я каждый день приносил новые этюды, каждый день. У меня так во всем: я не могу отдаваться чуть-чуть, не на полную. Бывает, мне приходится кому-то отказывать, потому что я уже согласился на что-то другое. Допустим, репетирую спектакль, а мне кто-то параллельно предлагает иную историю. Я говорю: «Не могу, не успею». Совмещать творческие проекты сложно, потому что ты всё время думаешь, что где-то будет не на сто процентов.