Россия и мир | Тема номера
От соратников к исполнителям
В конце июля центром Карнеги была опубликована работа руководителя аналитического департамента Центра политических технологий Татьяны Становой «Трансформация путинских элит 2014– 2024», которая в экспертном сообществе вызвала живой отклик: автор отмечает начало кадрового «перелома» в управленческой системе и серьезные перемены во внутриэлитных отношениях. Речь среди прочего шла о том, что аппаратная позиция перестала быть синонимом реального политического веса, что отныне востребованы не соратники, а исполнители, а в критериях отбора эффективность по значимости теперь не уступает лояльности. Говорилось и о том, что в настоящее время, по сути, формируется властная конфигурация далекого, 2024 года — того самого «постпутинского периода», о котором прежде всерьез не дискутировали. «Огонек» попытался оценить элитные перспективы
Сформулированные Татьяной Становой позиции представляются весьма занятными, хотя и не бесспорными. Уточнить принципиальные моменты «Огонек» попросил автора исследования.
— Вы пишете о том, что признаки управленческого износа проявились еще в 2013 году. Означает ли это, что все нынешние кадровые перемены произошли бы и в отсутствие событий на Украине, Крыму, санкций, Сирии?
— Я бы разделила влияние факторов, определяющих кадровую политику, на системные и конъюнктурные. Все то, что происходило до 2014 года, само по себе накапливало предпосылки к кадровым перестановкам, затем возникли новые вызовы, прежде всего экономического характера. При этом многие решения принимались либо инерционно, либо под давлением госкорпораций. Система в вопросах государственного управления и социально-экономической политики оставалась малоподвижной, громоздкой, неэффективной, «спящей» и коррумпированной. И хотя цены на нефть были на тот момент еще высоки, а неприятностей ничто не предвещало, управленческий износ накапливался. Так что от кадровой революции и без Крыма и Сирии было б не уйти, разве что сместились бы ее сроки. Обвал нефтяных цен процесс ускорил, а катализатором стал геополитический кризис, девальвировавший значимость нынешних элит для Владимира Путина. Политическая ценность соратников упала, создав потребность для найма молодых технократов.
— Чем, по-вашему, объяснить феномен: с одной стороны, возросший запрос на технократов, с другой — снижение аппаратного веса структур федерального правительства?
— Сама по себе властная конструкция, начиная с 2004 года (момента отставки Михаила Касьянова), не подразумевала наличие сильного правительства. Исключение одно — премьерство самого Владимира Путина. Но и до этого, и после кабинет министров был и остается техническим придатком Кремля. В условиях централизации принятия решений и доминирования механизмов «ручного управления» появление самостоятельной политической фигуры на этом посту невозможно — сама конструкция исключает принятие стратегически важного управленческого решения даже в неполитических сферах.
— Долгое время считалось, что силовики — чуть ли не кузница новой властной элиты. Спору нет, они лояльны, но как по части эффективности?
— Я думаю, что силовики по-прежнему остаются основной «кадровой скамейкой». Подтверждение тому — разговоры о назначении Екатерины Горбачевой главой правового управления Госдумы: до этого она была первым заместителем начальника договорно-правового управления ФСБ. И, несмотря на то что силовики все разные, в глазах президента они по-настоящему свои — единственный надежный и политически ответственный класс. Другой вопрос, что и свои бывают не самого высшего качества: тут и конкуренция за сферы влияния, и коррупция, и злоупотребления, о масштабах которых президент неплохо осведомлен. «Хорошие люди, но со своими недостатками»,— видимо, так их воспринимает Владимир Путин. Стоит обратить внимание: в последние три года президент обсуждает и принимает решения преимущественно на силовых площадках. Возможно, причина в его повышенном доверии к информации, исходящей от силовых структур. В этом контексте влияние силовиков растет и будет расти. Но их роль меняется: из кадрового резерва они превращаются в стратегов, идеологов, аналитиков Владимира Путина, причем остро конкурирующих между собой.
— Но вы отмечаете смену вектора: сегодня и, видимо, в будущем эффективность и функциональность будут важнее личной лояльности. Обоснуйте, пожалуйста, этот тезис.
— Попытка уйти от неэффективности не всегда означает желание прийти к эффективности. Есть два ключевых фактора. Первый — психологическое стремление уйти от кадрового дискомфорта, расставить вокруг себя более динамичных, молчаливых, не задающих лишних вопросов «солдат». Ценится исполнительность, функциональность, деполитизированность, технократичность. А эффективность — слишком большая роскошь для системы, потому что подразумевает в конечном счете успешность и результат, что не может не отразиться на политическом весе личности, а «новые тяжеловесы» системе не нужны. Так что главный запрос — на способность минимизировать издержки в обеспечении политики. Почему, например, оказался востребован Сергей Кириенко? Потому что он способен сделать скольжение Владимира Путина к новому сроку максимально плавным, с минимальными издержками. В этой же логике будут подбираться и другие кадры. Теперь о втором факторе. Я бы все же не стала столь жестко противопоставлять эффективность и лояльность. Если следовать этой логике, то завтра может быть назначен премьером какой-нибудь реформатор-гений без признаков личной преданности. Исключено. Лояльность остается критерием «по умолчанию» внутри системы. Нелояльных там нет. Иное дело, что одной лояльности уже мало.
— Каковы могут быть последствия ставки на технократов, с одной стороны, и концентрации реальной власти и влияния за пределами формальных институтов госвласти — с другой?
— Интересный вопрос. Думаю, что относительно скоро можно будет наблюдать медленный, но устойчивый процесс политизации технократов и институтов власти. Возможно, я ошибаюсь, но налицо системная проблема: когда, с одной стороны, есть крупные и влиятельные игроки «около» и «при власти» (их условно можно назвать госолигархами), а с другой — технократическая вертикаль, распределяющая блага. И если в прежние годы поток материальных благ шел в сторону госкомпаний, то сейчас приоритеты могут поменяться. Технократы будут врастать в должности и наполнять институты политическими смыслами. Поначалу все будет тихо, но сама по себе встроенность в вертикаль и доступ к ресурсам неизбежно сделают из них новую элиту. Думаю, что скоро (в диапазоне 3–4 лет) мы увидим, как важные политические решения будут приниматься на более низком уровне — с санкции Владимира Путина, но при его минимальной личной причастности к их выработке.
— По-вашему, гарантом стабильности будет становиться не личность, а сама система. Каковы шансы на то, что этого удастся добиться, если в истории России такого не было никогда? И кто в этом случае мог бы оказаться преемником в 2024-м?
— А после смерти Сталина разве система не устояла несколько десятилетий, несмотря на смену того, кто был у руля? Так же и здесь: если ресурсная база системы будет достаточной для поддержания ее жизнеспособности, уход Владимира Путина не приведет к ее краху, а создаст предпосылки для формирования постпутинской модели, где на место нынешнего национального лидера придет «Путин-2» или «коллективный Путин». Ведь легитимность власти основана не столько на персональной любви народа к конкретному человеку, сколько на одобрении того «политического предложения», которое сформировал Владимир Путин. Ближе всего, на мой взгляд, заданному образу соответствует Сергей Шойгу. Я не хочу сказать, он — преемник, но это такая политическая креатура, которая позволяет не сомневаться в дальнейшей прочности системы. В этом смысле интрига 2024 года заключается не в том, кто станет преемником, а в том, будут ли у системы ресурсы для поддержания своей жизнеспособности.
У матрицы в плену
О плюсах и минусах матричных политических практик
Элиты переменчивы, как лучи утренней зари. А может, вечерней. Природа их описывается волновой, корпускулярной, мегакоррупционной квантовой или эфирной теориями. Но все равно — ах! — остается до конца неуловимой. Ибо электрон так же неисчерпаем, как и атом, а природа бесконечна. Это касается и самого термина: элитные породы скота есть явление генетическое, элитное жилье и автомобили — экономическое, элитные персонажи — политическое. Группу товарищей, которая реализует решения, влияющие на судьбы народов, принято именовать элитой. Будь то хоть недоучившийся семинарист, полубезумный ефрейтор, вчерашний колхозник или водитель автобуса.
Но имеется в них и нечто устойчивое. Прежде всего интересы. Главный из которых есть сохранение и приумножение власти. В этом стремлении они ограничены материальными ресурсами, внешним давлением и внутренними рамками социокультурной среды. В прежние времена рамки задавались традицией, а ныне конструируются самими же элитами с помощью телевизора. Вчера они с позиций марксизма-ленинизма непримиримо боролись с религией (опиумом для народа), а сегодня стоят в храмах со свечками и учат народ духовности.
Наполнение поменялось, но структурная матрица упирается и за рамки вертикально-унитарной упрямо не выходит. В средние века это называлось местничеством и было заимствовано из Золотой Орды. Статус ордынского боярина (баарын — название привилегированного монгольского рода при Чингисхане) обозначался местом при вожде: справа по убывающей сидели начальники Войска Правой руки (их символ — лук), слева — начальники Войска Левой руки (символ — стрела). Позиция в социальной иерархии и место на пиру или на Курултае (так в ту пору именовались съезды руководящей и направляющей силы) определялась решением вождя. Ельцинское «Не так сели!» в адрес Примакова так же органично для элитной матрицы, как оценка ранга членов политбюро по расстановке на Мавзолее.
Источник незаурядной политической устойчивости В.В. Путина заключается в том, что он сумел построить новый постсоветский элитный консенсус. Его материальной основой стал переход к рыночной экономике со значительно большим объемом материальных ресурсов. В СССР член ЦК или даже политбюро не имел такого набора благ и привилегий, каким ныне пользуется рядовой чиновник районного уровня. Это дико бесит почтенную публику, однако надо признать, что население (по крайней мере, до крымской эпопеи) благодаря рынку, конвертируемому рублю и ценам на нефть тоже приподнялось по лесенке потребительских стандартов. Телевизоры, компьютеры, телефоны, еда и одежда перестали быть проблемой блата и дефицита. Личный автомобиль тоже. Другое дело, что благосостояние элитной публики выросло на порядок (если не на два), а обычных граждан хорошо если в полтора-два раза. Рост коснулся всех — хотя очень непропорционально. Пламенные рассуждения о том, что богатые богатеют, потому что бедные беднеют (якобы из-за абсолютного обнищания трудящихся),— скучное пустословие. На самом деле речь о несправедливом распределении общего роста по этажам социальной иерархии. Но это уже вопрос не коммунизма-капитализма или диктатуры пролетариата, а проблема социальных лифтов и способности рядовых граждан отстаивать свои права в конкуренции с элитами.
Вертикальный консенсус, с одной стороны, более всего озабочен недопущением появления контрэлитных групп, способных перехватить власть. С этим пока все хорошо. Разговоры про цветные революции для России в ближайшие годы не актуальны: необходимым условием революции служит раскол элит. Он имел место в СССР-1991, в Грузии-2003, на Украине-2004 и 2014. В РФ2018 его не видно даже в самый большой телескоп.
С другой стороны, угадывается ряд незаметных, но опасных долговременных последствий.
1. Систематическое увеличение роли репрессивных органов (силовиков), которые любят и умеют брать деньги из тумбочки, но мало озабочены ее наполнением.
2. Увеличение формального и неформального давления на бизнес-элиты и население с целью наполнения тумбочки — для скупки лояльности силового сословия.
3. Формирование промежуточной экономики, где конкурентоспособность определяется не эффективностью и качеством, а лояльностью. Укрепление сословия «бюрнеса» как симбиоза бюрократии и бизнеса с закономерным ростом коррупционной составляющей.
4. В связи с этим сжатие экономических горизонтов, отток инвестиций, торможение экономического роста и очередной цикл системного отставания от более гибких и шустрых соседей — как плата за политическую стабильность.
5. Возвращение к изоляционизму и идеологии осажденного лагеря, поиска внешних и внутренних врагов для объяснения постоянных временных трудностей.
6. Выхолащивание механизмов легальной политической конкуренции (выборы, политические партии, независимая пресса) и их подмена более примитивной социокультурной матрицей.
Все бы ничего: как показывает опыт, такие иерархии очень даже устойчивы в политическом отношении. Но они обречены накапливать системное отставание в экономическом и социальном плане. Поэтому потом обычно наступает смутное время революций и перестроек…
Детали
За честных и добрых
Исследование центра «Лаборатория Крыштановской», проведенное с января по сентябрь 2016 года, в котором приняло участие 278 экспертов из 22 субъектов федерации, 8 федеральных округов России, выявило довольно любопытную картину
47 процентов опрошенных убеждены, что одним из основных признаков «элитарности» является высокая образованность, талант и профессионализм, 34 процента — служение России, а 17 процентов — нравственность. Среди качеств, которые должны быть у элиты на первом месте, честность, на втором — доброта.
В общий рейтинг на звание элиты опрошенные россияне включили 2788 имен.
Первая «десятка»:
- Владимир Путин (с «индексом признания» — 680)
- Сергей Лавров (504)
- Сергей Шойгу (462)
- Леонид Рошаль (296)
- Лео Бокерия (208)
- Никита Михалков (182)
- Константин Хабенский (180)
- Чулпан Хаматова (176)
- Дмитрий Медведев (174)
- Жорес Алферов (163)
В топ-50 самой многочисленной группой оказались политики (15 человек), артисты и музыканты (по 7 человек), режиссеры (6), телеведущие (4), врачи и писатели (по 3 человека), ученые и художники (по 2 человека).
Бизнесмены, занимающие в аналогичных западных опросах лидирующие позиции, у россиян популярностью не пользуются: выше всех оказались Герман Греф (151-е место) и Михаил Прохоров (166-е). Тиньков, Потанин, Вексельберг оказались на «тысячных местах».
«Оказалось, что мы любим людей, которые нами управляют и которые нас развлекают»,— убеждена гендиректор исследовательского центра «Лаборатория Крыштановской» Ольга Крыштановская.
Опрос
Ориентация — четкая
Самая свежая социология по отечественным внутриэлитным настроениям — результаты исследования, проведенного в 2016 году коллективом ученых российского НИУ ВШЭ и двух американских центров (Гамильтон-колледжа и Университета Мичигана)
Какую политическую систему предпочитают российские элиты
Оно базируется на опросе, в котором участвовали российские бизнесмены, сотрудники спецслужб, чиновники и политики. Результаты приводятся в сравнении с данными предыдущих социологических замеров, начиная с 1993 года. Картина такова: одной из основ, сплачивающих российскую элиту сегодня, является враждебное отношение к США; помимо этого в тренде ориентация на «СССР с демократическими элементами» как лучшую политическую систему; осознание того, что сферы национальных интересов России находятся и за ее пределами, а военная мощь — ключевой фактор в международной политике.
Что определяет роль страны в мире, по мнению российских элит
Реклама
Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl