Россия и мир | Ракурс
Не всегда уважаемый суд
Раньше высокопоставленные персоны на судебные повестки откликались, а нынче нет. Почему?
Недавно чуть ли не главным информационным поводом стал вызов в суд для допроса в качестве свидетеля по громкому делу видной государственной фигуры.
В связи с этим вспомнился другой суд с участием самых высоких персон — тоже громкий процесс, случившийся еще в начале 2000-х годов по делу компании «Голден Ада», в котором я был защитником одного из обвиняемых. Обвинение настаивало на хищении и вывозе из России в США крупной партии бриллиантов, чему способствовала неразбериха в действиях высших чинов из правительства. Тогда в Московский городской суд в числе других были вызваны и допрошены в качестве свидетелей весьма и весьма знаковые фигуры: председатели правительства России Виктор Степанович Черномырдин и Егор Тимурович Гайдар, на момент суда уже бывшие, зампред правительства и министр финансов Борис Григорьевич Федоров, тоже уже ставший бывшим, и еще действовавший в то время зампред правительства Виктор Борисович Христенко.
Экс-премьер Черномырдин оставался еще в ранге «небожителя»: был ни много ни мало председателем совета директоров ОАО «Газпром» и лидером движения «Наш дом — Россия», но в суд пришел и дал подробные показания. Вопросы, и простые и каверзные, задавали ему все участники процесса, а Виктор Степанович отвечал на них как мог. А мог он весьма специфически: свои мысли свидетель выражал как-то не совсем складно, неким прерывистым «пунктиром», и понять его частенько было просто невозможно. Зная о его привычке даже на заседаниях правительства употреблять крепкое словцо, а то и еще более крепкие словосочетания, я подумал, что он, отвечая на вопросы в суде и осознавая, что тут совсем не его вотчина, как бы пропускал, «запикивал» эти выражения, оставляя в произносимом тексте лишь цензурное. А как раз это и затрудняло уловить полный смысл сказанного. Мы вынуждены были задавать новые, уточняющие, вопросы, но от этого лучше не становилось. Ситуация частенько вынуждала судью — грозную, но справедливую Нину Сергеевну Кузнецову — самой формулировать цельные фразы для занесения их в протокол и потом ласково спрашивать: «Вы это хотели сказать, Виктор Степанович?» «Да»,— довольный отвечал Черномырдин, и мы все прятали улыбки, пригибаясь к столам. Замечаний к протоколу судебного заседания потом действительно не было.
А вот другой бывший председатель правительства, Егор Гайдар, напротив, говорил четко и ясно, рублеными фразами, предназначенными для занесения в протокол именно дословно. Он стоял перед судьей как будто готовый к схватке, напряженный, сосредоточенный, наклонив голову так, что его короткая, но широкая шея, удивившая меня явной крепостью, даже вылезла из ворота рубашки — просто вылитый борец классического стиля перед поединком.