Искусство легких проклятий
Вышла новая книга Виктора Пелевина «Искусство легких касаний». Обозревателю «Огонька» она, впрочем, не показалась легкой — скорее напомнила монументальную фреску о человеческих страданиях
Форма трехчастная. В первом рассказе четверо беспечных туристов и проводник отправляются в горы в районе Нальчика. Брокер, говорящая голова в телевизоре, хозяин фирмы по установке пластиковых окон (дрянных), социальный философ. Идти пять дней, проводник со странным именем Иакинф каждый вечер рассказывает им собственную историю инициации. Добром дело явно не кончится. В конце явится нечто яркое и беспощадное, что не оставит от маленьких носителей корпоративного зла даже следов. В следующей части Пелевин выступает в роли пересказчика многостраничного произведения философа и историка К.П. Голгофского, за которым угадывается Проханов; от каменных химер погоревшего Нотр-Дама до химер ноосферных и медийных. Наконец, третья новелла — о том, как мрачную атмосферу арестантского вагона используют для того, чтобы заново ощутить радость жизни.
Книга напоминает складень, с двумя малыми дверцами по бокам и массивной доской посередине. В левой части описан обряд жертвоприношения: современные люди добровольно приносят себя в жертву, даже не замечая этого. Понимая собственную ничтожность перед лицом вечности, они бессознательно стремятся к самоуничтожению; из пустоты и выйдет пустота. В центре — массивная история человеческого страдания, от древности до наших дней — и попытки поставить страдание на службу человечеству. А справа — короткое поучение о том, как извлекать из страдания необычного рода удовольствие.
Пелевин — непревзойденный мастер рассказа, новеллы, вещицы; они легки, буквально парят, непонятно, на чем держатся (подобно арестантскому вагону в рассказе «Столыпин»). Говорят, есть Пелевин ранний, есть поздний — это не совсем точно. Есть Пелевин короткий и есть — длинный. За «коротким» чувствуется сосредоточенный мастер, который творит одним усилием мысли. Именно потому, что вселенную нужно обустроить за семь дней, ничего лишнего в ней нет, никакие вторжения из внешнего мира не мешают судьбе рассказа (хотелось бы обойтись без спойлеров, но рассказ «Столыпин» — самый сильный и смелый: по сути, он бросает вызов устоявшимся криминальным понятиям). А вот за «длинным» Пелевиным стоит мастеровой, который делает большую вещь на заказ: чтобы ее довести до нужного объема, приходится наполнять медийным «белым шумом» (то есть конспирологией, которая теперь на каждом шагу).
В целом перед нами — школьный трюк о переходе одной энергии в другую: страдания в наслаждение и обратно (несложно догадаться, что автор и сам придерживается концепции «без страдания нет счастья»). Но теперь вопрос стоит так: а куда, собственно, девается страдание, миллиарды кубометров человеческих страданий за всю долгую историю? Ведь оно не может исчезнуть бесследно? А если страдание неизбежно — должен же в этом быть какой-то смысл, для чегото же оно «нужно»? Когда ты ставишь вопрос о «смысле страдания», перед тобой неизбежно возникает проекция высшего порядка. Размышляющий так автоматически начинает смотреть на мир с точки