ОгонёкБизнес

Россия и мир | Тема номера

Гонка за «цифрой»

Тема построения цифровой экономики в России за последние пару недель стала топовой. Об этом говорят и на высшем уровне (на заседании Совета по стратегическому развитию и приоритетным проектам при президенте России принята амбициозная программа цифровизации России до 2024 года), и на экспертном (тут многие сведущие люди в амбициях сомневаются), и на бытовом (здесь скепсис превалирует). Отчего же очевидные, казалось бы, преимущества «цифровой перспективы» смущают граждан? «Огонек» постарался это понять, выслушав разные точки зрения, включая и иностранные,— в распоряжении журнала оказался текст доклада консалтинговой компании McKinsey «Цифровая Россия: новая реальность», который подоспел как раз к принятию цифровой программы. Выяснилось, что само понимание термина «цифровая экономика» в России и на Западе не совпадает. И остался без ответа главный вопрос: спасут ли надежды на цифровизацию во многом архаичный отечественный базис?

Светлана Сухова

Тема построения цифровой экономики в России стала модной. Эксперты, правда, расходятся в ответе на вопрос, сколь долго «цифровизация всей страны» продержится в новостных заголовках? Впрочем, в любом случае на ближайшие три-четыре года внимание, финансы и решения на высочайшем уровне ей гарантированы. Так что будем развивать? Вопрос не праздный: проблема в том, что власти — не только в России, но и на Западе — сами до конца не понимают, чего ждут от цифровизации своих экономик. Но одно уже ясно точно: догнать и перегнать «по показателям» в этой гонке невозможно.

Договориться о понятиях

Еще два десятка лет назад с подачи канадского ученого и одного из гуру в области бизнес-стратегий Дона Тапскотта мир заговорил о цифровой экономике. С годами смысл, который придавали этому термину, потихоньку менялся: сначала речь шла о компьютеризации и развитии цифровой инфраструктуры, потом к ним добавились новые средства коммуникации и роботизация, относительно недавно под ним понимали объем цифровых услуг и насколько он сопоставим с нецифровыми (аналоговыми) услугами. Недавно возникло новое толкование: цифровая экономика как дополнение к аналоговой, которое способно подтолкнуть развитие реальных секторов. Поворот занятный: еще пару-тройку лет назад на Западе стремились всеми силами «разогнать» цифровой сегмент, чтобы он стал сопоставим по объемам с реальной экономикой, теперь же многие эксперты отмечают его начавшуюся стагнацию с точки зрения сокращения темпов роста.

— Великобритания — один из лидеров цифровой экономики, но в прошлом году этот сектор «весил» у них всего 12 процентов от ВВП,— пояснил «Огоньку» председатель Московской международной высшей школы бизнеса МИРБИС Джомарт Алиев.— И у меня нет данных, что эта цифра очищена от поставляемых в этом сегменте экономики материальных благ. В любом случае 12 процентов — это немного.

Эксперт убежден, что уровень развития цифровой экономики «напрямую коррелирует с уровнем развития материальной экономики: там, где он высок в реале, там и развитие цифрового сегмента наиболее целесообразно».

— Для меня цифровой экономики как самостоятельной не существует: есть цифровой сегмент реальной экономики,— говорит Джомарт Алиев.— Люди — материальные существа, живущие не в виртуальном мире. Так, наличие цифровых контрактов на поставку нефти все равно отталкивается от того, что нефть для продажи нужна в натуральном выражении. Как и еда, одежда и т.д. Конечно, уже есть какое-то число людей (такие, как геймеры), которые на «жизнь в цифре» тратят больше, чем на «жизнь в реале», но их немного и не они задают тренды в экономике.

Главный вывод: цифровая экономика не есть рецепт от всех бед и «хорошо развитый цифровой сегмент экономики — это всего лишь поддержка экономики как таковой».

Изъяны целеполагания

Ученые уже определили, что чем больше оцифровываются процессы на производстве, тем более активный толчок к развитию получают аналоговые виды сервисов и производство. Более того, когда эффект от цифровизации заканчивается (а такое неизбежно происходит), без активизации аналоговой экономики не обойтись. В России же, похоже, решили цифру и аналог в связке не рассматривать вовсе, что как минимум странно.

Недавно принятая правительственная программа развития цифровой экономики содержит преимущественно секторальные цели: создать минимум 10 высокотехнологичных IT-предприятий, 10 «индустриальных цифровых платформ для основных отраслей экономики» (образование, здравоохранение и т.д.), 500 малых и средних предприятий в сфере цифровых технологий. А еще обеспечить ежегодный выпуск 120 тысяч дипломированных IT-специалистов, предоставить 97 процентам российских домохозяйств широкополосный доступ в интернет со скоростью не менее 100 МБит/с (в 2016 году средняя скорость равнялась 12 МБит/с). И сделать так, чтобы 95 процентов сетевого трафика шло через отечественные сети. Наладить во всех городах-миллионниках устойчивое покрытие 5G и добиться того, чтобы доля России на мировом рынке услуг по хранению и обработке информации была бы 10 процентов (сейчас — менее 1 процента). Все это к 2024 году при финансировании ежегодно по 100 млрд рублей из госбюджета. Итогом реализации программы должно стать снижение доли иностранного компьютерного и телекоммуникационного оборудования, закупаемого госорганами, до 50 процентов, а программного обеспечения — до 10 процентов.

Обозначенные программой цели четко указывают на то, что власть рассчитывает получить от цифровизации в первую очередь решение вопроса нацбезопасности. Между тем именно от этой ошибки еще прошлой осенью-зимой предостерегали эксперты Всемирного банка, напиравшие на то, что цифровизация — более широкое понятие, чем развитие информационно-компьютерных технологий (ИКТ). Похоже, у нас это пока не услышали.

Полуцифровая экономика

Эксперты оценивают программу цифровизации по-разному, но большинство сходится на том, что она производит впечатление документа, в который разные люди и ведомства «понадергали» кому что было нужно. Сплавить разношерстные проекты и идеи в единую дорожную карту до конца не вышло, а посему в тексте есть и серьезные позиции, и популистские заявления. Впрочем, чему удивляться: коллектив создателей у документа был самый что ни на есть разношерстный — свои идеи давали и Борис Титов от лица Столыпинского клуба, Центр стратегических разработок во главе с Алексеем Кудриным, Аналитический центр при правительстве, экспертный совет «Открытого правительства». Саму программу было доверено писать Минсвязи, но в процессе живейшее участие приняло Агентство стратегических инициатив (АСИ) вкупе с помощниками президента Андреем Белоусовым и Игорем Щеголевым.

Можно было бы счесть многие экспертные заявления придирками (мало ли первых блинов получаются комом, да и конкретику программе добавят позже и, если надо, подкорректируют какието из целей), если бы не факт, что ставка сделана, по сути, на достижение определенных цифровых показателей, а не на создание среды. Поясним. Широкополосный интернет, число программистов и скорость передачи данных — скорее технические условия. Они, безусловно, нужны, но главную проблему не решают. А она в том, что в России самое серьезное отставание от стран — лидеров в деле цифровизации — в сфере управления.

Западные эксперты — будь они из McKinsey или Всемирного банка — едины в том, что цифровые технологии не работают без настройки отношений между субъектами экономики и управления в целом. Цифровая революция отгремела на Западе еще лет 10–15 назад: там бизнес первым и весьма активно освоил новые средства коммуникации, оцифровал все, что только можно, добился от властей законодательного оформления электронной подписи, наладил цифровую связь не только внутри бизнес-сообщества, но и государством, да и госведомства мало-помалу интегрировали свои информсистемы.

В России же большая часть из этих необходимых для цифровизации условий по-прежнему отсутствует. Даже тот факт, что число пользователей госуслуг выросло в 2 раза только за один прошлый год и составило 40 млн россиян, не говорит о том, что общение между гражданами (бизнесом) и властью стало столь же простым, быстрым и дешевым, как на Западе: только половина потребных населению услуг можно получить в цифре. Остальное — по-прежнему только на бумаге.

Но даже то, что оцифровано, вызывает подчас раздражение. А нашумевшее межведомственное взаимодействие, которое должно многократно облегчить процессы получения госуслуг, практически буксует в Службе судебных приставов, у которых частенько не работают онлайн-сервисы и приходится развозить запросы вручную по старинке…

Очередные догонялки?

Ошибкой было бы считать, что по темпам цифровизации Россия отстает от Запада на 10 лет: в каких-то отраслях и секторах она бежит почти наравне с лидерами, например в сфере телекоммуникаций и распространения широкополосного интернета, не говоря уже о разработках пресловутого стандарта 5G или в сфере распространения интернет-банкинга. Иное дело, что подходы власти к решению технологической задачи — это подходы вчерашнего дня: создать госкорпорацию или спецпроект, или высокотехнологичную площадку — непременно под контролем инстанций. Такие институции возникают, но почему-то прорывных проектов и идей ни «Роснано», ни «Национальная технологическая инициатива», ни «Сколково» пока не дают.

Если изучить опыт Запада в этом вопросе, то можно смело сказать: и не дадут — там уже не первый год прорывными оказываются малые команды талантливых единомышленников, способных мизерными средствами совершить прорыв и открыть новый горизонт. Именно поэтому Запад на новом витке цифровизации делает ставку на человеческий капитал — отсюда такое внимание цифровому здравоохранению, развитию всех видов услуг, образованию.

Для появления таких команд нужна среда, которой в России, увы, пока нет. И стоит понимать: прописанными в программе позициями ее не создать. Очередная попытка догнать Запад числом (IT-компаний, скоростью передачи информации, увеличением штата программистов и пр.) оставит российскую экономику в привычном положении — вечно отстающей. Чтобы преодолеть разрыв, нужен не «скользящий план» к фиксированным показателям по валу, а иной подход к проблеме цифры, по неясным причинам не учтенный,— взаимосвязь цифровой экономики с реальной.

Но это уже другой сюжет. И печальный. Реальная экономика в России такова. Производительность труда в 3,5– 4 раза ниже, чем в развитых странах. По этому показателю мы занимали в 2016 году 32-е место среди стран ОЭСР. Степень износа основных фондов за последние три года — 48–49 процентов, это самые высокие цифры после 1990 года (данные ГКС). Полностью изношенные основные фонды предприятий на конец 2015 года — 15,8 процента. Самый большой износ — на предприятиях, производящих машины и оборудование (24 процента). Из 75,3 млн человек, работающих в реальном секторе, более 20 млн — старше 50 лет…

Люди старшего возраста, может, и умеют обращаться с компьютером. Но цифровизация — это не только ИКТ…

Детали

Фактор роста

C 2011 по 2015 год цифровая экономика росла в 8,5 раза быстрее экономики России в целом и обеспечила четверть прироста ВВП

Прирост ВВП России с 2011 по 2015 год (в ценах 2015 года) в триллионах рублей

Источник: Международная федерация робототехники; Росстат; 451 Research; EIU; Euromonitor International; Gartner; ITC Trade Map; MAGNA; Ovum; Phocuswright Inc.; Strategy Analytics; UN Comtrade

Прямая речь

«Критично важна роль частного сектора»

Дмитрий Песков, директор направления «Молодые профессионалы» агентства стратегических инициатив (АСИ), рассказал «Огоньку» о наших цифровых перспективах

— На заседании Совета по стратегическому развитию вы заявили о том, что нет необходимости удваивать число программистов до миллиона, а, напротив, хорошо бы снять «запреты» в интернете. Какие еще, по-вашему, нужны корректировки предложенного курса на цифровизацию?

— Курс правильный. Важно, чтобы политика регулятора, и не только в интернете, соответствовала курсу. У нас приняты абсолютно не работающие нормы, например в регулировании беспилотных летательных аппаратов. Что касается интернета, то бизнесы, построенные на распределенных реестрах (блокчейн.— «О»), имеют такой же трансформационный потенциал, как сам интернет 20–25 лет назад. Попытки их зарегулировать не принесут пользу стране, а приведут к бесконечному соревнованию запретов и способов обхода этих запретов, «криптоанархии». Поэтому необходимо создавать предпосылки для появления качественных и жизнеспособных отечественных проектов цифровой экономики. Программа правительства принята для решения этой задачи. Причем количество грамотных программистов должно быть существенно больше, чем миллион. Как минимум в 4–5 раз больше. Только решать они должны не задачки по кодированию, с которыми гораздо лучше справляется любой компьютер. В действительности минимальными навыками владения алгоритмами придется овладеть каждому из нас: они понадобятся в больнице, в школе, в госуправлении, даже в гуманитарных науках и в искусстве. Именно это в программе называется «всеобщей цифровой грамотностью».

— Видите ли вы отличия западного понимания цифровой экономики от того, что планируется делать в России? В чем они?

— Итоговая модель пока не сформирована ни у кого. Мы ждем набегающих технологических волн, которые в значительной мере обнулят предыдущие достижения даже самых сильных экономик. Уже понятно, что логистика, транспорт, мода, образование будут выстроены заново. И именно здесь у нас появляется шанс на «прыжок веры», когда можно рискнуть и выиграть на новых, еще не сложившихся рынках. Поэтому критично важна роль частного сектора — нужно будет делать все очень быстро, никакое государство не управится. Но любая следующая волна, например мы ждем биологической революции в 2020-х годах, будет опираться на цифровую инфраструктуру, в том числе кадровую. Для одной из самых перспективных профессий будущего — биоинформатики принципиально важны именно компетенции в ИТ. Для работы с биологическими данными — порядковый рост центров обработки данных и магистральных каналов передачи данных. Без этой черновой работы — люди, инфраструктура, нормы — не состоятся никакие прорывные проекты в геномике и биотехе. Не менее важна безопасность данных и собственный подход к работе с ними: мы не сможем напрямую заимствовать ни жесткую (многие называют ее антигуманной) китайскую модель, ни сверхлиберальную американскую. Давайте поясню на примере: в китайской модели будущего за критику правительства в соцсетях у вас автоматически вырастет ставка кредита в банке, а в американской вы не сможете получить кредит на обучение, потому что страховая компания выставила большой процент после анализа ваших генов. Хотелось бы найти более человеколюбивую модель для нашей страны.

— Критики принятой на Совете программы говорят об отсутствии в ней конкретики (понятная задача — срок реализации — ответственность — точная сумма) и об отсталости большинства выбранных целей («они вчерашний день»). Вы с этим согласны?

— Это задача трехлетнего плана, а не программы. Было бы глупо и непрофессионально расписывать конкретные планы до 2024 года. Программа отвечает на вопрос «Что делать?», а трехлетний план должен отвечать на вопрос «Как делать?». И, конечно, на вопрос «Кто виноват в итоговом успехе?».

— АСИ подключился к созданию программы позже правительства, но, как говорят, существенно поменял стратегию ее формирования. Как именно и почему не была сделана ставка на разработки Всемирного банка, которые лоббировала Минсвязь?

— Как быстро формируются мифы. Мы работали в общей команде разработчиков, в которой ключевыми организационными вопросами занималось Министерство связи. Наработки наших иностранных коллег учитывались, но было бы странно, если бы национальную программу нам опять написали заокеанские коллеги. В «цифре» мы чувствуем себя уверенно, и, знаете, 1990-е давно закончились. Что касается роли АСИ, то Агентство оказывало и прямое, и опосредованное влияние на процесс разработки программы. Например, львиная доля наработок сводилась воедино в нашем коворкинг-центре в Москве — это наше пространство будущего, «точка кипения», где легко договариваются частный бизнес, государственные чиновники, лидеры науки и образования. Мы работали над методологией программы, кадровым разделом, но ни в коем случае не лидировали как организация.

— Есть ли точный расчет на отдачу от осуществления такой программы? Каковы цифры?

— Есть прогнозы, сделанные Digital McKinsey. Эффект от цифровизации составит к 2025 году 4,1–8,9 трлн рублей. Что составит 19– 34 процента общего увеличения ВВП (источник — отчет «Цифровая Россия: новая реальность», июль 2017 года, Digital McKinsey). Это интересные расчеты, но за базу опять взяты европейские и американские исходные данные, а нам гораздо ближе Китай, Индия.

— Откуда возьмутся высокие технологии, столь необходимые для осуществления программ такого рода, в условиях санкций и ограничений со стороны Запада?

— Ключевые технологии для развития цифровой экономики хорошо известны. Этот список также пересекается со списком сквозных технологий, которые формируют ценностное ядро НТИ (Национальной технологической инициативы), в том числе создание новых рынков с заданными параметрами. Все модели описаны на сайте nti.one. Проблема не в технологиях, а в том, что для их внедрения нужны люди с ярко выраженными лидерскими качествами и необходимыми компетенциями. Проекты, которые инициированы и курируются АСИ, направлены на то, чтобы таких людей у нас в стране стало намного больше. Мало кто знает, но у нас на соревнованиях рабочих профессий Worldskills уже давно есть номинация «Геномная инженерия» — одна из многих, по которой проходят соревнования. Участники — студенты колледжей — должны продемонстрировать, как они освоили технологию редактирования генома человека (CRISPRCas9). Но технология редактирования генома — лишь одна из многих. Говоря проще: нужные нам технологии у нас есть, они «уже давно взялись».

— Опрошенный «Огоньком» бизнес сожалеет о том, что АСИ стал еще одной консалтинговой структурой, а не институтом, способным быстро выводить прорывные компании на рынок. Что помешало оправдать надежды?

— Это очень мило, учитывая, что такой задачи перед нами никогда не ставилось. Это прямая функция Роснано, Сколково, РВК. Наши задачи гораздо шире, и в отличие от стандартных рамок действий консультантов мы за свои слова отвечаем. Обещали убрать ряд ограничений для бизнеса — сделали, показав самый быстрый рост среди всех стран — участников рейтинга всемирного банка Doing Business. Даже в условиях санкций. Обещали вернуть престиж рабочим профессиям и собрать новую модель подготовки кадров для промышленности — и на наш национальный чемпионат Worldskills подали заявки команды из 40 стран мира — учиться подготовки кадров уже у нас. Мы всегда выбираем амбициозные цели и независимую оценку результата. А про опросы, по опросам у нас высокий NPS (индекс удовлетворенности) наших партнеров — лидеров бизнеса, образования, социальной сферы. Мы работаем именно с лидерами изменений, а не с организациями. Сегодня на нашей платформе leader-id.ru более 100 тысяч человек, которые не сожалеют, а вместе работают над будущим — своим и своих детей.

Документ

Плюс цифровизация всей страны

В распоряжении редакции оказался доклад компании McKinsey «Цифровая Россия: новая реальность». «Огонек» обнаружил в нем много занятного

Для российской власти, как это было сформулировано на самом авторитетном уровне, формирование цифровой экономики — это вопрос национальной безопасности России. Тогда как на Западе «цифра» рассматривается как всего лишь дополнение к аналоговой экономике, которое способно подтолкнуть развитие реальных секторов. Эксперты Всемирного банка, например, считают, что решение задач нацбезопасности неизбежно приводит к созданию мобилизационной, а не цифровой экономики. По их мнению, последняя нуждается как раз в обратном — открытости, подотчетности, конкуренции. Потому как ее ведущая цель — повышение качества жизни граждан за счет проникновения новейших технологий в бизнес, в сферу услуг, на производство, в деятельность государства и, конечно, развитие новых средств коммуникаций и связи. Иными словами, для Запада цифровая экономика — задача прикладная и более широкая, чем просто развитие информационно-компьютерных технологий (ИКТ). 133-страничный доклад McKinsey тому подтверждение.

Наши достижения

Россия, по мнению экспертов McKinsey, уже живет в цифровой эре: по количеству пользователей интернета она занимает первое место в Европе и шестое — в мире, по доступности услуг сотовой связи — второе место в мире, а широкополосного интернета — десятое. За последние три года число смартфонов у россиян увеличилось вдвое и это больше, чем в Бразилии, Индии и странах Восточной Европы. C 2011 по 2015 год совокупный объем цифровой экономики России увеличился на 59 процентов и растет почти в 9 раз быстрее, чем ВВП страны. При этом цифровые расходы домохозяйств составляют только 2,6 процента ВВП России (в странах-лидерах — 3,6 процента). А если удастся довести объемы российских инвестиций в ИКТ до среднего уровня западных стран, доля цифровой экономики вырастет до 5,9 процента ВВП, что позволит России занять место между Индией и Китаем.

В России неплохо развита информационная инфраструктура: тарифы на фиксированный интернет для российских пользователей ниже, чем в странах Западной Европы на 44 процента, а на мобильный интернет — на 18 процентов. Средняя скорость доступа достаточно высока — 12 Мбит/c, что выше аналогичных показателей в странах БРИКС, Франции, Италии и странах Ближнего Востока. Россия — пионер в области разработки следующего поколения мобильной связи — 5G, обеспечивающего скорость соединения до 10–20 Гбит/с.

Словом, у России, по мнению McKinsey, есть шансы ускорить начавшиеся процессы. Главное — грамотно выбрать цель: она должна быть амбициозной и сложной, но реальной.

В чем проблема?

Западные эксперты указали на ряд сложностей, которые России придется преодолеть на пути цифровизации. Самое существенное отставание — в области управления. Цифровые технологии — хорошо, но они не работают без настройки отношения между субъектами экономики и управления в целом. Вторая проблема — «цифровое неравенство», диспропорция в развитии IT-технологий между регионами. По мнению экспертов McKinsey, Россия отстает от развитых стран по двум ключевым индикаторам. Первый — доля выручки тысячи крупнейших публичных ИКТ-компаний: если в США она составляет 33 процента, в Китае — 10, то в России чуть больше 1 процента. Второй — число частных «компаний-единорогов» (компаний, не вышедших на IPO, но стоимостью более 1 млрд долларов.— «О»): если в США таковых 111, в Европе — 21, в Китае — 55, то от России в перечень вошла только Avito. Компаний, бизнес которых оценивается в 500 млн долларов, в России тоже только одна — OZON. Да и активности по созданию новых технологических компаний не наблюдается: если в США ежедневно регистрируется около 60 таких стартапов, то в России — 1,2.

Еще одна проблема — недостаток финансирования. При этом государство инвестирует в НИОКР на уровне развитых стран, а вот частных денег не хватает — всего 0,7 процента ВВП (в США аналогичные инвестиции составляют 1,9 процента ВВП, в Германии — 2 процента). А это важный показатель: бизнес рад использовать новейшие технологии, а если он этого не делает, значит, ему мешают. По мнению аналитиков, решить проблему могло бы развитие сети государственных научно-исследовательских центров для проведения фундаментальных исследований вкупе с софинансированием перспективных предпринимательских проектов.

И, наконец, проблемы, связанные с интернет-торговлей и развитием сектора госуслуг. В первом случае речь идет не только о том, что цифровая торговля развита в России в 2 раза меньше, чем в США. Но и о том, что от ее развития выигрывают не российские, а китайские торговые площадки и компании-производители: аудитория российских пользователей сайта AliExpress в 3 раза больше, чем крупнейших российских интернет-магазинов.

Что же до сферы госуслуг, то тут, с одной стороны, наблюдается резкий рост числа пользователей — только за 2016-й их стало вдвое больше (40 млн человек), с другой — число услуг по-прежнему невелико и только половина из них может быть получена через интернет. Немало сложностей по пользованию порталами госуслуг возникает и у российского бизнеса.

Точки роста

Доклад называет четыре точки роста, на которые эксперты McKinsey предлагают сделать ставку,— промышленность, финансы, здравоохранение и телекоммуникации. В частности, особое внимание уделено интернет-банкингу — это один из самых быстро развивающихся секторов. Россия уже опережает некоторые европейские страны по доле клиентов, использующих для удаленного банковского обслуживания только мобильный канал (10 процентов). Но вот основной финансовый продукт, который они приобретают,— это депозиты (92 процента), тогда как на долю страховок, кредитов и т.д. приходится лишь 8 процентов (в Польше, например, 18 процентов). По мнению экспертов McKinsey, росту продаж через интернет сейчас препятствуют нормы законодательства и невысокая финансовая грамотность населения.

Доклад отмечает стагнацию телекоммуникационного рынка и в мире, и в России, это связано с насыщением спроса и снижением прибыльности бизнеса. Если операторы не начнут перестраивать бизнес, ситуация ухудшится. Но перестраивать не означает только лишь проект по технологии 5G. Речь прежде всего об использовании БПД («Большие пользовательские данные» — голосовые данные, SMSсообщения, мобильный трафик, данные геолокации, сведения о загруженных приложениях, платежных транзакциях, типах контрактов). Пока, по мнению McKinseу, «большая тройка» практически их не использует.

Отставание России в сегменте цифровой медицины очень велико. В качестве успеха эксперты смогли назвать переход с бумажных медкарт на электронные в 69 поликлиниках Москвы (при этом уточняется, что создавать новые медкарты могут только 30 процентов врачей), а также распространение системы ЕМИАС, благодаря которой уже 60 процентов москвичей могут записаться на прием к врачу самостоятельно. И это в Москве — самом интернет-продвинутом и богатом городе страны! Просто догонять Запад, по мнению экспертов, бессмысленно: это поставит российские компании и отрасли в положении вечно отстающих. Преодолеть разрыв помогут концентрация ресурсов (создание партнерств) и выработка общих стандартов. Плюс роботизация производства и внедрение станков с числовым программным управлением (ЧПУ): в Японии более 90 процентов станков относятся к данному классу, в Германии и США — более 70, в Китае — около 30, а в России в 2016 году доля станков с ЧПУ составляла лишь 10 процентов (прогноз роста — 33 процента к 2020 году). И, наконец, палочка-выручка — внедрение технологий по программе «Индустрии 4.0»: оптимизация режимов загрузки и работы оборудования, повышение производительности труда и качества продукции, логическая оптимизация, улучшение прогнозирования спроса и постпродажного обслуживания, сокращение сроков вывода продукции на рынок. Внедрение «Индустрии 4.0» способно, по оценкам экспертов McKinseу, увеличивать объем российского ВВП на 1,3–4,1 трлн рублей ежегодно. Одно сокращение простоев оборудования вкупе с оптимизацией загрузки мощностей могут дать дополнительно по 0,4–1,4 трлн рублей в год.

Так что вот они — пресловутые скрытые источники и резервы, о которых любят упоминать российские чиновники.

Хочешь стать одним из более 100 000 пользователей, кто регулярно использует kiozk для получения новых знаний?
Не упусти главного с нашим telegram-каналом: https://kiozk.ru/s/voyrl