Россия и мир | Тема номера
Следствие под следствием
На фоне разговоров о грядущей реформе силовых структур и множащихся слухов то о переформатировании, то вовсе о расформировании следственного комитета РФ только что опубликованные результаты исследования института проблем правоприменения об особенностях работы нашего следствия и правоохранительной системы в целом представляются крайне актуальными. Они позволяют понять, как устроена правовая система, в которой «процессуальным браком» считается оправдание человека, преступность выявляется только в маргинальных слоях, а оценка эффективности работы ориентирована не на качественные, а на количественные показатели
Как известно, окончательно признать виновным человека, обвиняемого в каком-либо преступлении, может только судья. Однако в российской практике приговор судьи менее чем в 1 проценте случаев будет коренным образом отличаться от заключения следователя. Менее чем в 1 проценте случаев после работы следователя человек может быть реабилитирован. Эти удивительные цифры превращают следователя в ключевую фигуру российской уголовной юстиции — ведь именно он по факту, забирая дело у оперативников, выносит решение о виновности.
Место такого человека в российской системе поиска преступников тоже уникально. В большинстве стран принята так называемая двухчастная система, где, во-первых, существуют полицейские и детективы, которые бегают по улицам, разговаривают с людьми, собирают улики и другую ценную информацию, а во-вторых, имеются прокуроры, которые совместно с судьями превращают собранную полицией информацию в юридически корректно оформленные документы, которые указывают, что преступление совершил именно этот человек. Где-то основная нагрузка по производству доказательств лежит на суде: именно судья следит за их корректностью. Где-то, напротив, прокурор самостоятельно проводит экспертизу и приносит в суд уже готовые документы. Иногда в помощь прокурору выделяется специальный человек, который контактирует с судом. Но везде и всюду мы видим двухчастную систему.
В России иначе: система трехчастная. У нас есть полиция, есть прокурор, но есть еще и следствие, которое основательно отделено от двух других ведомств (хотя формально следователи существуют в Следственном комитете РФ, а также в ФСБ и МВД, причем на долю последней структуры приходится самый большой штат следователей, они работают как независимая профессиональная группа; скажем, следователи МВД чаще общаются с прокуратурой, чем с полицией). В результате такой организации судопроизводства возникает ситуация, когда с каждым материалом — будь то опрос свидетеля или протокол осмотра места происшествия — последовательно работают три человека: полицейский, следователь и прокурор, периодически дублируя функции друг друга. Основная нагрузка при этом лежит на следователе: именно он, принимая «сырье» у полиции, превращает его в уголовное дело — главный документ российского судопроизводства. Заметим, трехчастная система крайне негибкая: прокурор в России не может давать полиции указания по делу через голову следователя — поискать дополнительные улики, найти такого-то человека, хотя именно прокурор, по закону, координирует борьбу с преступностью и обязан следить за ходом дела в целом. У нас сотрудник прокуратуры имеет право только вернуть дело обратно (обвалив всю работу следователя) или пустить его дальше в суд. В условиях крайней забюрократизированности процесса тонкая совместная работа над делом разных ведомств становится невозможной. Все это предсказуемо снижает шансы на оправдание человека.
Разумеется, у такой организации судопроизводства в России есть своя логика, о которой речь пойдет ниже. Но практически сразу при знакомстве с ней возникают и логичные вопросы. Скажем, такой: как наш следователь умудряется никогда не привлекать к ответственности невиновных, то есть с первого раза угадывать, что именно этого человека точно осудят?
Фото Сергей Киселев
О даре предвидения
Чтобы ответить на многочисленные вопросы, связанные с организацией работы ключевого звена российского судопроизводства, Институт проблем правоприменения провел опрос самой массовой категории следователей — занятых в системе МВД — в трех регионах РФ, получив в общей сложности 681 заполненную анкету, а кроме того, провел ряд глубинных интервью. Сопоставив полученные данные с показаниями статистики, можно пролить свет на внутреннюю кухню представителей этой уникальной профессии.
Если говорить о даре предвидения приговора, свойственном нашим следователям, то, видимо, его секрет коренится в двух вещах. Во-первых, правоохранительная система в РФ устроена таким образом, что работает с очень простыми и очевидными делами. Именно поэтому на душу населения у нас преступность оказывается ниже, чем в Германии. Что происходит с мало-мальски сложными делами? Они либо отфильтровываются на предварительной стадии еще полицией, которая отказывается возбуждать уголовное дело, начинать серьезное разбирательство, не находя состава преступления, либо становятся «глухарями». «Глухарь» — это дело, в котором точно не найдут никакого подозреваемого (по самым разным причинам). Если следователь видит, что от дела никуда не деться, а до подозреваемого не добраться, то он тяжело вздыхает и начинает набивать его самыми разными бумагами (протоколами, освидетельствованиями и прочим), чтобы имитировать активность. Со временем, как он знает, это дело просто уйдет в архив.
Посмотрим на статистику: 30 процентов составов преступлений (это даже не статьи УК, а отдельные части статей, образующие пресловутые «составы») дают 90 процентов российской преступности. Что это за составы? Самые элементарные из существующих: кражи, грабежи, мошенничества — наиболее популярная троица. Все остальные составы преступлений, которых насчитываются сотни, российское следствие предпочитает либо не замечать, либо преобразовывать во что-то простое.
Эта особенность, кстати, вполне проявилась в громком деле против Алексея Навального: эксперты, за дебатами которых я следил, за голову хватались, увидев вменяемый ему состав преступления,— по их мнению, следствие просто не справилось с делом, сведя все к родному и понятному мошенничеству. Иллюстрация красноречивая: получив сложное дело, следователь либо не будет им заниматься, либо постарается свести его к простой растрате.