Культура | Персона
«Я сразу вижу нервы территорий»
В издательстве АСТ вышел новый роман Алексея Иванова «Тобол». И начались съемки сразу трех сериалов по произведениям писателя, включая новое. О романе и кино обозреватель «Огонька» поговорил с писателем
— Ваши издатели в анонсах сравнивают «Тобол» с «Игрой престолов», но мне кажется, он скорее близок романам Мельникова-Печерского «В лесах», «На горах»… Реалистический роман с реальными людьми, с реальным местом действия: Петр I, Меншиков…
— Мельников-Печерский — это этнографизм. Я не исследую социальную среду, как это делал Мельников-Печерский с заволжскими раскольниками. А с «Игрой престолов» сравнивают потому, что роман сделан в формате драматического сериала, который в кино является аналогом современного романа, отличного от классического. Фильм «Игра престолов» строится как минимум на двух художественных системах, причем антагонистичных друг другу. С одной стороны — фэнтези, выдуманный мир, а с другой — исторический натурализм. В классической традиции такие вещи не совмещались, но постмодернизм позволяет это делать органично. Мир кажется цельным, законченным и вполне логичным. Во-вторых, роман нового типа и драматический сериал всегда строятся на том, что одна из составляющих их парадигм иноприродна. Если брать «Игру престолов», то фильм снимался на лучшей натуре: Мальта, Исландия, Африка — натура имеет огромное значение, она входит в структуру самого фильма, как в путеводителе. И хотя путеводитель не жанр художественного кино, без этой натуры фильм представить невозможно. Точно так же и роман нового типа обязательно должен сочетать прежде несочетаемое. В «Тоболе» это гипотеза сговора губернатора Гагарина с китайцами о несанкционированной войне. Логически такое могло быть, но никакими документами историческими не подтверждается. И, конечно, наличие мистического плана в историческом романе, что делает произведение новаторским.
— В основе романа документальная история?
— Вполне. Я считаю, суть исторического романа в том, что писатель воссоздает образ эпохи. Для большей драматургической выразительности зачастую бывает необходимо немного отойти в сторону от документа. Разумеется, в пределах допустимого.
— Что такое предел допустимого? Вот министр культуры, например, считает правдивым то, что идет на пользу государства. Другая точка зрения предполагает, что истина не всегда открыта целиком, и важно стремление уловить ее во всей сложности…
— Мне кажется, что здесь даже три стороны. Есть историческая правда, за которую ратуют историки, то есть то, как все происходило на самом деле, в реальной последовательности, подкрепленной документами. Есть прерогатива политика — это идеология, которая чаще всего формируется в современности, а потом искусственно внедряется в прошлое для того, чтобы сделать нынешнюю идеологию более легитимной. Но есть и дело писателя — художественное осмысление эпохи… Я как писатель идеологию не вношу в исторические произведения, ориентируюсь на образ. А ради образа порою нужно отклониться от исторической основы. Но ненамного…
— То есть воображение не должно изменять основополагающих характеристик героя?
— Ни в коем случае. Одновременно с романом я пишу документальную книгу о Сибири. Книга будет называться «Дебри» и выйдет через несколько месяцев. Это история о русской государственности в Сибири от Ермака до Петра. В первую очередь XVII век, тот же, что в романе, но уже не в художественном, а в историческом формате.
— Во всех ваших исторических романах присутствуют герои, владеющие магией, которая работает не как психическая сила, а как вполне материальная. Это ваше убеждение или вам кажется, что поскольку в то время люди в магию верили, нужно ее ввести в действие?
— Магии в моем романе нет, есть шаманизм и есть видения. Видения могут быть у христианина, и у язычника, и у атеиста, это не имеет никакого отношения к религиозной подоплеке. Шаманизм, который в то время в Сибири распространялся среди местных жителей, не имеет отношения к магии. Шаман — не колдун, он не может управлять стихиями, причинять кому-то зло через обряды, шаман общается с богами, он может у них что-то попросить, а дальше действуют боги…
— В романе есть сцена, в которой сжигают идола, Медного гуся. Сильная сцена, очень реалистическая.
— Это сцена из Жития митрополита Филофея (в миру Рафаил Лещинский, 1650– 1727, митрополит Сибирский и Тобольский.— «О»). Я переформатировал житийный сюжет с Медным гусем в нечто вроде фэнтези… Такая постмодернистская игра жанрами.