Огонёк

После всего | Коллизия

Революция под следствием

Румынские прокуроры вновь открыли «дело революции 1989 года», чтобы наконец найти загадочных террористов. Что за этим кроется и чем грозит вскрытие тайных пружин самой кровавой из антикоммунистических революций 1980-х?

Николай Морозов, корр. ТАСС — для «Огонька», Бухарест

Очередную годовщину свержения диктатуры Николае Чаушеску в 1989 году Румыния встречает обострением давней полемики. Главный вопрос: «Кто в нас стрелял после 22 декабря?» Детонатор — неожиданное решение прокуратуры вернуться к закрытому год назад уголовному «делу революции». Обстоятельства дела: после бегства диктатора из Бухареста 22 декабря 1989-го в ходе уличных боев между восставшими и так называемыми террористами погибло свыше тысячи человек, при этом ни один «террорист» не убит и не пойман, так что с достоверностью утверждать, что это были за люди, не может никто. В ходу подозрения: а что если это была зловещая провокация с целью отвлечь внимание и дать утвердиться у власти группе бывших коммунистов во главе с Ионом Илиеску? И вот что особенно важно: на сей раз борцы за «правду о революции» грозят разоблачением не только неведомым «террористам», но и тем, кто 27 лет назад, по выражению следователей, «стоял за их спинами».

Как это было

«Долой Чаушеску!» — ревела толпа на Дворцовой площади в Бухаресте. Зазвенели разбитые стекла, распахнулись кованые двери, поток демонстрантов хлынул в штаб румынских коммунистов. В окнах замелькали фигуры, а на балконе, с которого еще вчера выступал Чаушеску, кто-то размахивал трехцветным полотнищем с вырезанным гербом социалистической Румынии. Затем над крышей медленно поднялся белый вертолет и, сделав вираж над боковой улицей, скрылся из виду. Шло 22 декабря 1989 года, часы показывали 12:08. Так была открыта новая страница в истории Румынии.

Это — цитата из моего репортажа из Бухареста 27-летней давности. Хорошо помню атмосферу ликования в городе. Весть о бегстве Чаушеску на вертолете передавалась из уст в уста. На улицах обнимались и целовались, даже танцевали. Вдоль и поперек по городу мчались самосвалы, набитые повстанцами, те кричали, размахивали флагами. Легковые машины ехали с протяжными гудками, а смеющиеся водители в знак победы высовывали наружу руку с двумя поднятыми пальцами — V.

Но уже к вечеру энтузиазм уступил место смутной тревоге. Под руководством активистов с трехцветными повязками повстанцы стали разводить костры и возводить баррикады. Поперек магистралей разворачивали грузовики и строительную технику. В глазах появился лихорадочный блеск, вооружались чем попало, готовясь к борьбе. С кем?

Стрельба началась ночью и, как пожар в сухом лесу, быстро охватила весь город. Полилась кровь. Никто не мог сказать, кто и с какой целью сеет смерть, но само собой подразумевалось, что это сторонники Чаушеску, которых с легкой руки одного из дикторов «Свободного румынского телевидения» стали называть «террористами». После расстрела Николае и Елены Чаушеску 25 декабря в воинской части в Тырговиште кровопролитие постепенно стихло.

Десять дней боев между революционерами, на сторону которых встала армия, и «террористами», повергли в шок не только Румынию. Революция оказалась совсем не бархатной, а цена поворота от тоталитаризма к демократии — страшной: 1104 погибших, 3352 раненых. Это было самое кровопролитное прощание с коммунизмом в Восточной Европе. Страшно звучал и вопрос, безответно повисший в воздухе: так кто же стрелял в народ?

Оригинальный жанр

После декабрьских событий 1989-го в румынской прессе получил распространение оригинальный жанр: интервью без ответов. Классическим образцом остается статья известного уже тогда журналиста Иона Кристою «Слишком много вопросов для одного вечера», опубликованная в феврале 1990 года в еженедельнике «Экспресс».

Имелся в виду вечер все того же 22 декабря, когда прибывший на телевидение в окружении единомышленников Ион Илиеску (выпускник МЭИ и Бухарестского политехнического, бывший член ЦК РКП, которого Чаушеску лишил политических постов и назначил директором издательства в 1980-е годы.— «О»), решительно взял бразды правления в свои руки. «Почему обыкновенный директор издательства в водовороте событий повел себя как человек, облеченный некими полномочиями?» — ставил вопрос Кристою. Более того, с какой стати другие участники событий относились к нему как к уже избранному и утвержденному руководителю? А это бросалось в глаза: выступая перед телекамерой, Илиеску в отличие от других ораторов оперировал точными формулировками, излагал политическую программу…

Публикация статьи всего через два месяца после свержения Чаушеску прорвала плотину: хлынула лавина других материалов, авторы которых наперебой обращали внимание на все новые «загадки румынской революции». Кто посоветовал Чаушеску организовать 21 декабря самоубийственный митинг, завершившийся массовым восстанием? Зачем более чем в 10 раз было преувеличено число жертв в Тимишоаре (речь о жестоком подавлении протеста против диктатуры Чаушеску за несколько дней до бунта в столице.— «О»)? Как получилось, что вчера еще всесильный диктатор вынужден был бежать будто заурядный воришка, прибегая к помощи попутных машин и случайных прохожих? В конечном счете все эти бесчисленные вопросы по декабрьским событиям сводились к одному: что же произошло в Румынии — народное восстание или государственный переворот, революция или путч?

Предлагались — да, по сути, и предлагаются — три варианта ответа: 1) народная революция, 2) заговор внутренней оппозиции, 3) переворот, организованный иностранными спецслужбами. По странному совпадению приверженцам каждой из этих версий было выгодно отстаивать именно ее, так что благородное стремление к правде удачно сочеталось с практическим интересом.

Так, вполне естественным образом люди, которые на волне декабрьских событий пришли к власти, твердо стояли на том, что в Румынии была народная революция. «Это было прежде всего восстание масс против Чаушеску»,— утверждал Ион Илиеску, избранный президентом Румынии в 1990 году.