«Нет слова, чтобы назвать все, что я чувствовала»: Шэрон Стоун о травме свидетеля
Шэрон Стоун у многих ассоциируется с сильной и независимой героиней фильма «Основной инстинкт». Но во время съемок она чувствовала себя чрезвычайно уязвимой — в том числе из-за детской травмы свидетеля. Об этом актриса откровенно рассказывает в своей автобиографии «Красота жизни, прожитой дважды». С разрешения издательства «Бомбора» Forbes Woman публикует отрывок
Когда я получила роль в «Основном инстинкте», мне велели прийти на встречу с Полом Верховеном и еще несколькими людьми из компании, которая будет заниматься производством фильма. Я нервничала, трепетала от восторга и едва слышала, что мне говорят.
С Полом мы встретились в офисе компании в Голливуде, поздоровались со всеми, кто попался нам по пути, заполнили кое-какие бумаги и отправились на встречу с линейным продюсером — пожилым и каким-то скользким типом, сидевшим в захламленном кабинете. Он закрыл дверь, сел и сказал: «Ты была не первым нашим вариантом, Карен. Нет, ты даже не вторая и не третья кандидатура на эту роль. Ты только тринадцатая из тех, кого мы рассматривали для участия в фильме».
Он постоянно звал меня Карен — все то время, что мы снимали фильм, и на этапе постпродакшена тоже.
Я ушла с той встречи в полном раздрае и была настолько расстроена, что села в машину, врубила рэп на полную громкость, дала задний ход и въехала в фуру, припаркованную в трех футах за мной.
На церемонии вручения премии «Оскар», куда я впервые попала только после съемок в этом фильме, на губернаторском балу (он традиционно проводится сразу после вручения статуэток) я села рядом с этим самым линейным продюсером. Он больше не называл меня Карен.
Мне пришлось найти определенный защитный механизм, чтобы сыграть эту роль, поскольку она вызвала большую неприязнь ко мне и одновременно — к фильму. Научившись будто бы исчезать внутри себя, я стала точно так же исчезать в этой героине, а она была крепкой и лощеной, как ее неизменный шелковый шарф.
Увидев фильм, я не только поняла, что могу таким образом превратить себя в красавицу — тем более когда самые блестящие мастера Голливуда подчеркивали все мои достоинства и скрывали недостатки, я могла еще и убедительно скрыть свою уязвимость, лишив свой облик его естественной нежности, хрупкости.
Не то чтобы я дала себе клятву превратиться отныне в эту героиню, нет. Просто надо было что-то сделать, чтобы не казаться слабой, чтобы у людей не складывалось впечатление, будто меня можно съесть живьем.
Видите ли, я по-прежнему принимала решения, исходя из опыта и травм, полученных в восьмилетнем возрасте, исходя из тех ран и разрушенных связей, которые мне предстояло научиться активно компенсировать.
Я все еще притворялась. И у меня хорошо получалось. Но я впервые просила, чтобы мне помогли узнать что-то новое. Я просила мир измениться. Я просила разрешение задать вопрос: «Зачем?»