«Ни одного года мы не ели хлеба вволю»
Коммунисты, в 1917 году соблазнившие народ лозунгом «Земля — крестьянам», спустя всего 15 лет обобрали крестьян до нитки. В конце 1932 года начался голодомор, унесший несколько миллионов жизней.
Из-за насильственной коллективизации и системы принудительного труда, насажденной большевиками, в 1930–1932 годах в СССР чрезвычайно распространилось воровство государственного имущества. Государственным оно только называлось — фактически владела и бесконтрольно распоряжалась им советская верхушка. Пойманных с поличным советский вождь Иосиф Сталин предлагал расстреливать на месте.
На страже колосков
Фундаментальное право частной собственности большевики сделали ничтожным, полусвободная хозяйственная деятельность времен нэпа сменилась в годы первой пятилетки «вторым крепостным правом», и многим советским людям кража у государства, отнимавшего у них вообще все, не казалась проступком. По свидетельству одноглазого писателя-фронтовика Виктора Астафьева, русский народ партии боялся, бедствовал, но разухабистый лозунг «Все вокруг колхозное — все вокруг мое» выражал реальную суть повседневной жизни в сталинской деревне.
Полтора миллиона арестованных
По оценке доктора юридических наук Юрия Стецовского, в 1930–1950-е годы арестам «за колоски» и подобные деяния подверглись не менее полутора миллионов советских крестьян.
Очередные карательные меры не заставили себя ждать.
4 августа 1932 года Сталин вернул члену Политбюро, секретарю ЦК ВКП(б) Лазарю Кагановичу расширенный проект репрессивного закона, направленного против расхитителей, выразив пожелание его скорого издания. Три дня спустя члены ЦИКа и Совнаркома СССР, «идя навстречу требованиям рабочих и колхозников», приняли постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Государственная, колхозная, кооперативная собственность объявлялась священной и неприкосновенной, а покушавшихся на нее злоумышленников следовало рассматривать как врагов народа. За хищения на транспорте, в колхозах и кооперативах виновные с конфискацией имущества подлежали расстрелу или — при смягчающих обстоятельствах — лишались свободы на срок не ниже десяти лет. За применение насилия и угроз к односельчанам с целью добиться их выхода из колхоза устанавливалось наказание в виде заключения в концлагерь на срок от пяти до десяти лет.
Амнистия на осужденных за подобные преступления не распространялась.
Работница швейной фабрики, вынесшая с предприятия катушку ниток («80 метров пошивочного материала»), или полуголодный колхозник, воровавший детям хлебные колоски с поля, становились жертвами жестоких репрессий на основании постановления, прозванного населением «указом семь-восемь» или «законом о колосках». Сразу до конца года власти осудили 54 645 расхитителей, в том числе 2110 приговорили к расстрелу. Из них расстреляли тысячу человек, и зимой 1933 года Каганович сетовал товарищам на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б): «Мы мало расстреливаем». Размах репрессий и усердие ревнивых исполнителей на местах оказались слишком рьяными, позже даже потребовался пересмотр наиболее абсурдных дел — с реабилитацией осужденных.
Голодомор — общая беда
В 2008 году в постановлении Государственной думы «Памяти жертв голода 1930-х годов на территории СССР» называется общее число погибших в пределах «около 7 миллионов человек». Вероятно, настоящая цифра восходит к расчетам группы специалистов-демографов, работавших под руководством Евгения Андреева, и публиковавших статистические сведения о численности населения СССР в 1927–1934 годах, но существуют и более высокие оценки голодной смертности. Вместе с тем попытки представить социальную катастрофу истреблением какой-то единственной национальной группы субъективны и искажают реальный характер трагедии.
Быстрое исполнение «указа семь-восемь» вызвало неизбежную реакцию в селах и деревнях, о которой чекисты докладывали в спецсообщениях. «Нельзя расстреливать людей в свободной стране за то, что жрать нечего, они вынуждены идти воровать»,— рассуждал в узком кругу служащий заготовительного пункта предприятия «Союзплодовощ» в селе Петровском Ростовского района Иваново-Промышленной области Иван Кротов. После публикации драконовского постановления, как заявлял Сталин, «работать честно и беречь колхозное добро» становилось «не так уж трудно». Руководители ВКП(б) создали для этого необходимые условия — оставалось лишь сломить «кулацкий» саботаж и доказать хлеборобам, что сохранение колхозного строя в СССР связано с принципиальным вопросом об их жизни и смерти.
Собрали 570 тонн — сдали 593 тонны
11 января 1933 года Сталин выступал на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б): «Урожай у нас был в этом году не хуже, а лучше, чем в предыдущем году». Действительно, валовый сбор зерновых 1932 года (69,87 млн тонн) превысил сбор 1931 года (69,48 млн тонн); при пересчете на душу населения ситуация выглядела почти одинаковой (округленно 430 кг против 429 кг). Однако в тот момент, когда Сталин докладывал о партийной работе в советской деревне, в украинских селах и кубанских станицах люди уже начинали есть друг друга.
Главная причина крестьянской катастрофы 1933 года не связана с засухой или другими погодно-климатическими катаклизмами. Если голодная смертность на селе в 1932 году объясняется нерентабельностью колхозов, находившихся в начальной стадии организации, разрушением большевиками частных хозяйств, свободного рынка и торговли, практиками террора и репрессий в деревне, то чудовищный мор 1933 года кроме вышеперечисленных причин стал прямым следствием тотальных хлебозаготовок, санкционированных членами Политбюро. По предложению наркома снабжения СССР Анастаса Микояна они собирались изъять в государственный фонд до 40% зерновых, а в отдельных колхозах и более того. Но непомерные требования выполнялись с трудом.
Например, в Северо-Кавказском крае (СКК) августовский план по хлебозаготовкам удалось выполнить лишь на 32%, сентябрьский — на 65%, а октябрьский провалился. Схожим образом выглядела ситуация на Украине и в Поволжье.
22 октября Политбюро решило направить чрезвычайные комиссии по хлебозаготовкам. В ноябре комиссия во главе с Молотовым прибыла на Украину, а на Северный Кавказ — во главе с Кагановичем. В декабре приступила к работе Поволжская комиссия во главе с секретарем ЦК Павлом Постышевым. В Казакской АССР, входившей в состав РСФСР, их функции выполнял местный крайком ВКП(б) во главе с Филиппом Голощекиным — одним из организаторов убийства царской семьи.
Члены комиссий и представители местного актива руководствовались единственной целью: любой ценой сломить «саботаж» и выполнить план по хлебосдаче, не останавливаясь перед чистками и террором. К 19 декабря из 13 районов Кубани Каганович отправил в Северный Казахстан 1992 семьи (9442 человека). По его инициативе подверглось поголовному выселению на Урал и в северные районы СССР население казачьих станиц Полтавской, Медведовской и Урупской. До депортации в станицах проживали 47,5 тыс. человек, выслали 45,6 тыс. В Вешенском районе СКК уполномоченные крайкома и райкома партии Овчинников, Шарапов, Белов, Плоткин и др., добиваясь хлебосдачи, практиковали истязания хлеборобов, включая пытки раскаленным железом. По свидетельству Михаила Шолохова, 593 тонны хлеба Вешенский район сдал, хотя весь урожай составил около 570 тонн.