Травоядные обезьяны Эфиопии
Гелады, которых из-за необычного пятна оголенной кожи на груди образно называют «обезьянами с разбитым сердцем», все еще встречаются на охраняемом участке горной саванны.
На высоте 3300 метров над уровнем моря занимается рассвет, где-то внизу просыпаются обезьяны.
Адмассу Гетанэх – невысокий и худощавый в своем камуфляже – пробирается через густые цветущие травы вдоль края плато в центральной части Эфиопского нагорья. Лучи утреннего солнца поблескивают на стволе его калашникова. У его ног уходят вниз, в Великую Рифтовую долину, базальтовые столбы. Совсем скоро сотни обезьян, ночующих на этих скальных уступах, проснутся, огласив окрестности невообразимыми воплями, – и устремятся на плато, словно орда мохнатых циркачей. Но Гетанэх пришел сюда не ради этого зрелища.
Адмассу поворачивается спиной к обрыву и поднимает бинокль. «Так виднее», – поясняет он. Возможно, стаи Theropithecus gelada и не привлекают его внимания, но своим благоденствием на плато они обязаны в том числе и его заботе.
Пятьсот лет местные жители занимались тем же, что он делает сейчас: патрулировали границы участка горной саванны площадью более 100 квадратных километров – природоохранную зону общины Мэнз-Гуасса, или просто Гуасса. Гетанэх, бывший солдат, нанятый для этой работы, должен следить за тем, чтобы никто не воровал траву и не причинял вреда травостою.
Если вы хотите сохранить популяцию единственных в мире травоядных обезьян, то охрана горной саванны – одна из первоочередных задач. Предков Гетанэха, конечно, заботили не гелады, а проблемы собственного выживания: естественный растительный покров обеспечивает жителей гор всем необходимым. Тонкими, прочными стеблями кроют хижины, мужчины вьют из трав веревки, а женщины и дети мастерят метлы и факелы. Травой набивают матрасы (колкие черенки, считается, даже отпугивают блох).
Тем не менее по всему туманному нагорью, где сосредоточено 80 процентов населения Эфиопии, луга и колки уступают место голому камню и мертвой земле. Население стремительно растет. (Сегодня в Эфиопии проживает около 100 миллионов человек – больше из африканских стран живет только в Нигерии). Влажную плодородную землю распахивают, уничтожая естественный растительный покров, который, собственно, и сберегает влагу. Из-за сведения трав эрозия ежегодно поглощает 1,5 миллиарда тонн почвы, что заставляет крестьян, едва сводящих концы с концами, распахивать все новые поля. Из-за перевыпаса домашнего скота страдает почва, а в Эфиопии его поголовье больше, чем в любой другой африканской стране: 49 миллионов коров и 47 миллионов овец и коз. Это нарушает зыбкое природное равновесие между растительностью и грызунами, отчего пищи становится меньше для всех – от абиссинских зайцев до ибисов.
И так дела обстоят почти по всей Эфиопии, за исключением, похоже, одной лишь Гуассы. На этих землях трава высокая и густая: гигантские книпхофии и лобелии спокойно растут здесь годами. Но это не заповедник. Распоряжаются всем местные жители: община устанавливает, кто, когда и где может пасти скот и косить траву. В результате этот район площадью в шестую часть Найроби сохраняет одну из самых здоровых в Восточной Африке экосистем, где обитает почти четверть эндемичных для страны видов млекопитающих, в том числе два с лишним десятка рыжих эфиопских шакалов – одного из самых редких видов семейства собачьих. В Гуассе благоденствуют антилопы-серны, циветты, африканские золотые волки и пятнистые гиены. И в отличие от всей остальной Эфиопии, около 800 здешних болтливых гелад сегодня ведут практически тот же образ жизни, какой вели тысячелетиями.
В целом эта маленькая, но прекрасная история успеха в деле сохранения природы видится счастливой случайностью. Я приехал в Эфиопию, чтобы выяснить, можно ли считать Гуассу образцовой охраняемой территорией. Но то, что я там увидел, заставило меня задуматься о другом: а смогут ли обезьяны и крестьяне Гуассы противостоять стремительным переменам?
За несколько недель до встречи с Гетанэхом мы с экологом и фотографом Джеффри Керби покинули перенаселенную пыльную столицу Эфиопии Аддис-Абебу и по горным серпантинам устремились в облака – к Гуассе. Здесь, на самой крыше Восточной Африки, уже десять лет осуществляется проект по исследованию гелад, основанный и возглавляемый Питером Фэшингом и Нга Нгуен, антропологами из Калифорнийского университета (Фуллертон). Керби – участник этого проекта.
Мы проезжали мимо высохших полей и развалившихся хижин; видели, как женщины ведут ослов, груженных сеном, и как мужчины гонят длинными посохами стада коз. За последним перевалом иссушенная земля внезапно сменились роскошным сочным зеленым ковром. Почти сразу же появились и хозяева: три гелады вприпрыжку перебежали дорогу, самая маленькая при этом еще и кувыркалась. Одна из обезьян уселась на камень в трех метрах от обочины и проводила нас взглядом. Точнее, проводил – это был самец. С плеч его ниспадала серая грива, руки были словно облачены в черные вечерние перчатки – самец выглядел как настоящий король.
Гелады, один из самых колоритных видов млекопитающих африканской горной саванны, водятся только на Эфиопском нагорье. Это – последние представители рода теропитеков, чей ареал миллионы лет назад простирался от Южной Африки до Испании, а на восток – до Индии. Теропитеки входили в число самых заметных приматов (особи одного из видов были размером с гориллу), но со временем они вымерли – очевидно, из-за климатических изменений и конкуренции с лучше приспособившимися к этим переменам павианами и нашими предками, которые на теропитеков охотились. Сегодня от всего рода остались одни гелады, поэтому, изучая их, можно больше узнать о мире, в котором жили предшественники современного человека. Других таких животных нет.
Через несколько часов после прибытия на базу – семь палаток, редко используемый душ, сделанный из ведра, да грязный вигвам, служащий сторожевой будкой, – мы с Керби снова отправились в путь, теперь пешком. Мы прошли мимо луга (пахнуло ароматом тимьяна), на котором сидело шесть десятков обезьян, те даже взглядом нас не удостоили.