Мы поговорили с Тиллем Линдеманном, пока он в одних трусах лежал в тюремной камере
Не переживайте, никто из участников процесса не пострадал и не приступил закон.
Питерский бесконечный двор, в который я попадаю через арку, щедро расписанную граффитистами, выбравшими ее как платформу для своих политических высказываний. Посреди двора стоит только что выкрашенная в белый клумба, которая гораздо уместнее бы смотрелась перед входом в какой-нибудь Дом культуры. Но вместо него здесь десятки дверей и парочка гаражных ворот, ведущих примерно в никуда – почти никаких вывесок и указателей. Моему проводнику после нескольких неудачных попыток проникнуть в здание, позвонив в домофон, все же удается открыть дверь. Он неуверенно ведет меня за собой – вверх по лестнице, затем направо по коридору, налево, снова вверх, еще одна дверь, за ней снова коридор, и вскоре мы оказываемся в крохотной комнате. В помещение размером со скромную спальню набилось столько людей, что дышать в нем совершенно нечем, а уровню влажности завидует даже утопающий в дождях сентябрьский Санкт-Петербург. Я вполголоса спрашиваю, где мы – вдруг мне положено знать, но эта информация почему-то вылетела из моей головы. Проводник, словно опомнившись, что пришел не один, начинает сумбурно извиняться за внезапно изменившиеся обстоятельства интервью. «Не переживайте, мы вас сейчас здесь просто закроем, вы спокойно поговорите, и никаких проблем не возникнет». Что же, это звучит почти успокаивающе.
Кто-то буквально выталкивает меня в следующую комнату – она вполовину меньше предыдущей, в ней темно, а в углу стоит больничная койка. Напоминает тюремную камеру. Наощупь, не будучи уверенной, что из сумрака на меня сейчас не набросятся актеры, ряженые в костюмы вампиров и оборотней, я подхожу ближе к кровати. На ней лежит мужчина в черных трусах, его ноги свисают с койки (если верить «Википедии», то его рост 184 сантиметра – вряд ли у нас в тюрьмах заботятся о комфорте высоких и статных), все тело испещрено шрамами. Я пытаюсь понять, какие из них настоящие, а какие – бутафорские. Все-таки вряд ли он так часто получал ножевые ранения. Я продолжаю взглядом сканировать его тело и наконец смотрю на лицо – оно измазано кровью. Попытавшись установить зрительный контакт, я осознаю, что не вижу зрачков – глазное яблоко абсолютно белое. «Вы можете начинать, он готов», – шепчет мне на ухо человек, ставящий капельницу Тиллю Линдеманну.
Мне никогда не приходило в голову, что так тяжело брать интервью у героя, когда не видишь его взгляд и не считываешь никакие эмоции, потому что он обездвиженный лежит на койке в темноте.
С Тиллем Линдманном и Петером Тэгтгреном (кстати, где он?) я встретилась в Питере, чтобы поговорить об их новом альбоме группы Lindemann, которую фронтмен Rammstein и лидер Hypocrisy и Pain создали в январе 2015-го. У Rammstein тогда как раз случился творческий перерыв, а Тилль и Петер дружат уже почти 20 лет, поэтому знают наверняка, что сработаются вместе. В том же 2015 году у Lindemann вышла дебютная пластинка – Skills in Pills. Все 11 песен Тилль исполнил на английском языке, а Тэгтгрен в одиночку аранжировал весь альбом, который уверенно лидировал во всех чартах Германии.