Проклятье отсталости и разворот фортуны
Нобелевские лауреаты предприняли масштабную попытку анализа вековых разрывов в благосостоянии между странами, предложив оригинальную трактовку взаимодействия элит и масс в процессе формирования общественных институтов
* Главный научный сотрудник Лаборатории современных финансовых исследований.
Неравенство доходов богатых и бедных стран достигло огромных размеров. Половина населения планеты получает лишь десятую часть общемирового дохода и обладает лишь 2% богатства. Доли богатых и бедных стран в мировом ВВП различаются на порядок, и разрыв увеличивается. Это означает, что механизм конвергенции через догоняющее развитие, предсказанный неоклассической теорией экономического роста, в реальности не работает. Нобелевские лауреаты 2024 года Дарон Аджемоглу, Саймон Джонсон и Джеймс Робинсон дали ответ на вопрос, каковы фундаментальные причины расширяющегося разрыва в доходах между богатыми и бедными странами и что препятствует его преодолению.
Точка зрения лауреатов заключается в том, что определяющую роль в экономических успехах наций играют институты общества. Нобелевский лауреат 1993 года Дуглас Норт определял это понятие как «правила игры», структурирующие стимулы участников в политических, социальных и экономических взаимодействиях. Институты включают формальные правила и механизмы их реализации, а также неформальные ограничения, отражающие нормы поведения и традиции. По мнению Норта, институты эффективны, если они дают стимулы к инвестированию и деловой активности, то есть благоприятствуют экономическому росту.
Позиция нынешних лауреатов близка к идеям Норта. Они рассматривают иерархию институтов, в которой политические институты играют ведущую роль по отношению к экономическим. Последние определяют характер экономической политики и условий экономической деятельности, влияющих на экономический рост. По этой причине экономические успехи страны в конечном счете зависят от качества политических институтов.
Качество институтов находится в фокусе исследований лауреатов. Если Норт различал эффективные и неэффективные институты, то они выделяют два типа: инклюзивные и экстрактивные. Инклюзивные обеспечивают гарантии прав частной собственности, дают стимулы к инвестиционной и деловой активности для широких слоев населения. Экстрактивные институты позволяют узким группам элит, пользующимся политической властью, извлекать ренту за счет широких масс, оказывая негативное влияние на стимулы к инвестированию и экономическое развитие.
В теоретических построениях лауреатов институты предполагаются эндогенными, то есть они формируются самими участниками общественных взаимодействий. Такой подход позволяет понять, как те или иные институты возникают и по каким причинам изменяются. Почему в одних странах учреждаются институты, благоприятствующие экономическому развитию, а в других нет? Норт изучал эти вопросы как экономический историк, предлагающий нарративы, а лауреаты используют математические модели, которые тестируются эконометрическими методами.
Наследие колониализма
Чтобы показать, что качество институтов играет ключевую роль в дифференциации стран по доходам, необходимо каким-то образом оценить это качество и выявить его влияние на различия в уровнях доходов. Вариации этих уровней наиболее значимы для стран глобального Юга, переживших колониальную эпоху. Можно предположить, что качественные и количественные различия стран к началу XXI века были предопределены европейской колонизацией, начавшейся в XVI–XVII веках. Европейцы создали в колониях новые институты, существенным образом повлиявшие на характер дальнейшего развития этих стран вплоть до настоящего времени.
Европейцы проводили различные типы колонизаторской политики, действуя в своекорыстных интересах. В наиболее известной совместной статье Аджемоглу, Джонсона и Робинсона 2001 года под названием The colonial origins of comparative development: an empirical investigation («Колониальные истоки сравнительного развития: эмпирическое исследование») рассматриваются два типа колоний. Там, где территории осваивались европейцами для своего постоянного проживания, создавались инклюзивные институты, обеспечивавшие им защиту собственности и определенные гарантии гражданских прав. Наиболее яркий пример таких бывших колоний — англосаксонские страны: США, Канада, Австралия и Новая Зеландия, входившие в состав Британской империи. Второй тип колоний служил европейцам источником дешевых ресурсов — полезных ископаемых, сырья и рабов. В этих колониях создавались экстрактивные институты, позволявшие с максимальной интенсивностью эксплуатировать местное население.
Колонизаторам, заселявшим новые территории, был важен не столько комфорт, обеспеченный умеренным климатом, сколько условия выживания. Главным фактором был риск тропических заболеваний (малярии и желтой лихорадки), смертельных для европейцев из-за отсутствия иммунитета. Там, где смертность от болезней была не столь высока, европейцев оказалось больше, а значит, качество институтов было выше. Следуя этой логике, Аджемоглу, Джонсон и Робинсон в статье 2001 года используют показатель смертности колонистов как косвенный индикатор качества колониальных институтов. Из-за нехватки информации об общей смертности использовались данные по морякам, солдатам и епископам в XVII–XIX столетиях. Регрессия ВВП на душу населения в конце XX века к уровню смертности колонистов в прошлом, построенная лауреатами для широкой выборки стран, показывает сильную отрицательную связь (см. диаграмму 1). На характер этой связи не влияют всевозможные прочие факторы — географическое положение колонии, климат, обеспеченность ресурсами, этнолингвистические факторы и т. д. Отсюда делается вывод, что решающую роль в различии доходов играет качество институтов, созданных в колониальную эпоху.
Аналогичный результат лауреаты получили, рассматривая вместо ВВП индикатор качества современных институтов, измеряемый показателем риска экспроприации. Качество современных институтов ожидаемо оказалось выше в странах, где качество колониальных институтов было выше.
На выбор колониальной стратегии повлияла, помимо рисков смертности, плотность местного населения. В густонаселенных странах, таких как Индия или Империя ацтеков, до прихода колонизаторов процветали торговля и производство товаров, но риски для пришедших туда европейцев были связаны с сопротивлением местного населения. Поэтому для заселения европейцы выбирали территории малонаселенные, например Северную Америку, где малочисленность индейского населения была во многом обеспечена самими же европейцами, убившими по разным оценкам от нескольких сотен тысяч до двух миллионов человек (на этих же территориях для колонизаторов были ниже риски смертности от заболеваний). Трое лауреатов исследовали этот аспект колонизации в статье 2002 года и смогли выявить отрицательную статистическую связь между уровнем доходов в 1995 году и показателем урбанизации в неевропейских странах в 1500 году, выраженным долей населения в городах численностью свыше 5000 человек (см. диаграмму 2).
Диаграмма 2 демонстрирует разворот относительных доходов: страны с высоким уровнем урбанизации были относительно богатыми 500 лет назад, но стали относительно бедными к концу XX века. Такой эффект, названный авторами «разворотом фортуны», дает аргумент в пользу институциональной гипотезы развития в противовес географической гипотезе, сторонниками которой были, например, Шарль Монтескье, Арнольд Тойнби, Альфред Маршалл и Гуннар Мюрдаль. Географическая гипотеза объясняет межстрановые различия доходов влиянием естественных факторов, которые достаточно устойчивы и не могли вызвать разворот фортуны.