«Любовь к Родине. Куда она может исчезнуть?»
О военных кампаниях на Северном Кавказе, службе в спецназе, своей вере и коде русского человека рассказывает ветеран чеченских войн командир ОСН «Сатурн» Борис Николаев
Командир отдела специального назначения «Сатурн» ГУФСИН России по городу Москве полковник внутренней службы Борис Николаев со своим местом работы накрепко связан большей частью жизни — в «Сатурн» он пришел сразу после демобилизации из армии в 1994 году, когда ОСН только формировался и набирал первые составы.
И через год — командировка в Чечню. Николаев среди других штурмовиков заходил в первых колоннах в новогодний Грозный. 11 января 1995-го после горячих боев в чеченской столице получил несколько ранений автоматной очередью и чудом выжил в госпитале, награжден орденом Мужества и краповым беретом.
Отряд вернулся в Чечню уже в 1996-м, охранял правительство Чеченской Республики и персонально бывшего главу республики (в 1995–1996 годах) Доку Завгаева. В 1999 году отражал нападение боевиков на Дагестан, но большей частью обеспечивал специальную охрану как ряда правительственных зданий, так и высокопоставленных гостей, включая делегатов парламентской ассамблеи Совета Европы.
В 2000-м Борис Николаев получил медаль «За отвагу». После возвращения из чеченских командировок продолжил служить в пенитенциарной системе: в составе «Сатурна» участвовал в ряде резонансных операций по экстрадиции и этапированию опасных преступников, в подавлении бунтов в тюрьмах и освобождении заложников.
Но вспоминаем мы в первую очередь далекую чеченскую кампанию.
— Когда вы шли в ОСН «Сатурн», еще не понимали, что будет командировка в Чечню?
— Я пришел в силовые структуры после армии, в марте 1994 года, три месяца у меня была стажировка, я ее проходил в изоляторе временного содержания, который располагался на Петровке, 38. Затем подал документы в отряд специального назначения, прошел тестирование, был откомандирован и только в июне назначен на должность.
В ноябре 1994-го у меня родилась первая дочь, и, чтобы помочь супруге, я ушел в отпуск, где и получил известие о боевой командировке. Если ребята там, на работе, еще могли что-то знать, то я занимался семьей. И только когда мне дежурный позвонил и сказал, что всех отзывают из отпуска, мы поняли, что летим в Чечню.
— То есть это был приказ?
— Ну а как, мы же люди в погонах.
— Перед строем не вызывали желающих?
— Да, командир построил и спросил: кто не может лететь, сделайте шаг вперед. Строй не шелохнулся, потому что все были готовы. Единственное, у нас здесь оставалась женщина-психолог. И ребята, которые только пришли и проходили стажировку, их тоже нельзя было отправлять, потому что они еще были не назначены на должности. А так, все двадцать пять человек, которые были на тот момент в отряде, отправились в Чечню.
— На войну вы попали сразу в составе отряда спецназначения, но заходили наравне с регулярными войсками?
— Чеченский конфликт отличается от, допустим, современной СВО тем, что в нем участвовали во многом солдаты-срочники наравне с профессиональными бойцами.
Надо также вспомнить, что в начале девяностых ГУИН, Главное управление исполнения наказаний, входило в систему МВД, как и внутренние войска, кстати. Оперативные части и отряды спецназа только создавались по итогам конфликтов в Карабахе и Средней Азии.
Кстати, хотя некоторые говорят, что мы где-то на периферии, но именно уголовно-исполнительная система задает темп силовым подразделениям. Еще в 1977 году вышло распоряжение министра внутренних дел СССР о формировании отряда специального назначения «Витязь». Потом появились спецназы уголовно-исполнительной системы, и только после них пошли ОМОН и СОБР.
Или взять учебный центр «Красная Поляна», который был создан для подготовки нашей уголовно-исполнительной системы в условиях горной местности. Это первый учебный центр среди всех силовых структур с учетом специфики конфликта на Северном Кавказе.
Но в 1994 году в рамках системы МВД специальных подразделений было все еще мало. Поэтому в Грозный мы заходили вместе с обыкновенными солдатами. Спецназовцев распределяли парами между десантами на бэтээрах, дабы поднять дух бойцов.
— Считалось, что вы лучше подготовлены?
— Возможно, это тоже играло роль. Хотя мне двадцать один год был на тот момент. Так что нельзя считать, что я намного превосходил соратников. Понятно, что подготовка спецназа, когда ты тренируешься каждый день, намного лучше, чем у солдат-срочников, тем более оперативных частей, которые даже не знают, что и как. Но по возрасту и по опыту, конечно, мы немногим от них отличались.
— Специфика вашей подготовки разве подходила для городских боев?
— Это как раз наша «тюремная» специфика. Маленькие пространства, передвижение по коридорам.
— Активная фаза операции пришлась прямо на Новый год. Как на фронте это ощущалось?
— У меня ощущения праздника не было точно.
— Я имею в виду, не было ли раздражения, что пришлось идти на штурм прямо в праздник.
— Нет, нас все равно уже оторвали от семей, раздражения никакого не было. Отряд был рассредоточен. Под Новый год только часть личного состава ушла в Грозный, остальные ехали под Рождество. То есть не весь отряд участвовал в штурме. Но ни у тех, ни у других праздничного настроения не было. Ни праздничного стола, ни спиртного, естественно, ничего такого, чтобы отметить праздник. Мы просто спали в машинах эту ночь.
Я вспоминаю, сколько командировок у меня было… на войне нет праздничного настроения, но и раздражения по поводу отсутствия праздников тоже никакого нет. Ты втягиваешься в командировку, дни идут одинаковые. И ты стараешься, чтобы все дни были одинаковыми.
— А все, что вовне, просто как фон командировки?
— Да, где-то там, далеко. Мы даже смеялись, что у нас не 1 января, а 32 декабря, 33-е, 34-е. И Новый год у нас наступит, когда мы приедем домой, сядем и отметим этот праздник. То есть отношение такое было, что Новый год у нас просто отодвинули.
— Долго приходилось втягиваться в боевые действия? Несмотря на тренировки и на опыт.
— Само собой. Мишень в тебя в ответ не стреляет, а здесь каждый шаг опасен, все совсем по-другому воспринимается. Да, ты натренирован, да, тело знает, но еще нет этого опыта, еще нет этой чуйки военной, которая нарабатывается именно там, в командировках.
— Мне говорили, что определяют военный стаж по втягиванию головы в шею. Ну, в смысле, в какой-то момент ты перестаешь реагировать именно так на звуки от снарядов и пуль.
— И это очень плохо. Почему сейчас много военных специалистов поднимают вопрос о ротации личного состава в зоне боевых действий? Потому что через три месяца приходит привыкание, и человек перестает бояться. То есть первые месяцы он там ходит во всей броне одетый, второй месяц уже можно что-то подснять, а третий месяц думает, что его уже ничего не коснется. Потом начинается привыкание, это очень опасно. Поэтому командировочки у нас всегда короткие, чтобы этого привыкания не было.