МонокльБизнес

Арсенал для петард

Валерий Фадеев*

Экономическая наука сегодня скандально слаба. Она уклоняется от поиска действенных ответов на важнейшие вопросы современности. Основные достижения в прошлом. Сегодня мы наблюдаем фейерверк математической схоластики и идеологических мифов. Наработанный десятилетиями и столетиями научный инструментарий заброшен; мощные орудия подменили петардами. Нельзя исправить такое положение дел без глубокой реформы экономического образования. Методологически надо опереться на Йозефа Шумпетера: изучать экономику через теорию, через статистику, через историю. *

* Советник Президента РФ.

Вот то-то, все вы гордецы!
Спросили бы, как делали отцы?
А. С. Грибоедов. «Горе от ума»

Лоза и Рикардо

Певец Юрий Лоза уверен, что Земля — плоская, он приводит аргументы, будто бы «доказывающие» эту точку зрения, у него есть многочисленные сторонники, верящие, как и он, в то, что теория шарообразной Земли — это грандиозная мистификация. Но все же Юрию Лозе трудно получить признание своей теории; против нее ученые — астрономы, физики, географы; первые доказательства шарообразности нашей планеты появились еще в античные времена. Наконец, есть полеты в космос, откуда невооруженным глазом видна реальная форма Земли. Вы скажете: в нашу эпоху науки иначе и быть не может! Но нет, может. Так может быть, если на стороне ложной теории оказываются сами ученые.

Один из столпов экономической науки — Давид Рикардо. Его теория сравнительных преимуществ разных стран уже два века является стержнем большинства моделей, описывающих международные экономические отношения и мировую торговлю. На этих моделях строится идеология, а вслед за ней и политика развитых стран по отношению к странам бедным, менее развитым. Главный тезис Рикардо общеизвестен: сравнительные издержки производства в разных странах определяют то, какие товары эти страны экспортируют. Поэтому Португалия должна производить и продавать вино, а Англия — металлические изделия. Логика кажется очевидной: чем меньше будет выстроено препятствий для торговли, тем больше Португалия сможет продать вина в Англию и, соответственно, заработать и тем больше сможет купить английских скобяных изделий по низким ценам. На этой мысли построена идеология свободной торговли, как говорили в XIX веке, фритредерства. Однако за скобками остается тот факт, что добавленная стоимость от производства и экспорта промышленных товаров выше, чем от экспорта товаров сельского хозяйства. Фернан Бродель называл эти рассуждения Рикардо псевдотеоремой. «Эта картина утешительная, слишком утешительная. Ибо возникает вопрос: такое разделение труда, которое Рикардо описывал в 1817 году как находящееся в порядке вещей, когда оно установилось и по каким причинам?»¹.

Подход Рикардо естественно предполагает вред всем странам от препятствий, чинимых международной торговле, — от таможенных тарифов в первую очередь. Парадокс заключается в том, что все страны (именно все!) в определенные периоды своего развития прибегали к торговым ограничениям. Подход Рикардо работает, когда партнеры примерно равны по силе, тогда свобода торговли и другой экономической деятельности, например инвестиций, приводит к взаимному росту. Однако если один торговый (экономический) партнер существенно сильнее другого, то первый всегда будет выигрывать. Более того, как пишет великолепный норвежский экономист Эрик Райнерт, «свободная торговля между странами, находящимися на разных уровнях развития, приводит к уничтожению наиболее эффективных промышленных секторов наименее эффективных стран»². Поэтому слабые страны, проводя разумную политику, всегда используют протекционизм.

Даже Англия, родина фритредерства, полностью открыла свои границы для торговли только в 1846 году³. США, одна из самых свободных в экономическом отношении стран, начав развивать свою сталелитейную промышленность в XIX веке, ввели 100-процентную пошлину. Германия, объединенная железным канцлером Бисмарком, развивала промышленность, следуя концепции Фридриха Листа — экономиста, впервые в Новое время глубоко обосновавшего необходимость протекционизма. (А еще раньше были меркантилисты.) Экономический взлет Российской империи под руководством Сергея Юльевича Витте был осуществлен по идеям Листа. Витте даже сам переводил работы Листа. Ярым сторонником этих идей был Дмитрий Иванович Менделеев⁴.

После Второй мировой войны самыми яркими примерами экономического чуда были сначала Япония, а затем Южная Корея. Обе страны следовали все тем же проверенным рецептам. В Японии до недавнего времени даже система мобильной связи была изолированной: въехав в Японию, чтобы поддерживать мобильную связь, надо было взять в аренду или купить телефон местной системы.

Образцовым примером в современности является Китай. В начале модернизации государство проводило жесткую протекционистскую политику, препятствуя ввозу товаров, но стимулируя инвестиции. По мере развития хозяйства, освоения все более высоких ступеней обрабатывающей промышленности Китай медленно менял свою политику. Теперь, когда он силен, он может требовать от партнеров, даже от США, либеральной международной торговли. Важно понимать, что такая политика Китая привела к тому, что мировая экономическая система в целом выиграла. И здесь теория Рикардо не ложная. В 1980 году внешняя торговля Китая составляла 38 млрд долларов, а в 2022-м — 6,3 трлн: рост в 167 раз, с поправкой на инфляцию доллара — примерно в 47 раз. На эти «новые» 6,3 трлн долларов была произведена продукция в Китае и продана в других странах, а продукция, произведенная в других странах, продана Китаю. Значит, мир стал богаче. Однако очевидно, что этот рост был бы невозможен без протекционизма на первых этапах модернизации. Другое дело, что, как я уже сказал, выиграла мировая экономика в целом, но лидер этой экономики — США — проигрывает мировую схватку.

Как представлена эта теория в современных учебниках? Вот пример из одного из самых популярных учебников «Экономикс» Макконелла и Брю⁵, этот учебник выдержал десятки изданий во многих странах, учатся по нему и в России. Авторы объясняют выгоды специализации на основе сравнительных издержек. Для иллюстрации берут производство авокадо в Мексике и соевых бобов в США. Путем довольно длинных манипуляций, почему-то без использования цен, приходят к выводу, что авокадо выгодно производить в Мексике, а соевые бобы — в США, поэтому эти страны и специализируются на выращивании этих культур. Нехитрый вывод, будто бы убедительно демонстрирующий теорию относительных преимуществ Рикардо. Вывод смехотворный, на уровне «рыбу надо ловить в реке, а орехи собирать в лесу». На этом фоне аргументация Юрия Лозы о плоской Земле выглядит, пожалуй, предпочтительнее. Не вдаваясь сейчас в глубокий анализ, зададимся одним вопросом: если закон Рикардо так складно распределяет производство по разным странам и, как утверждается, на благо этих стран, то зачем же миллионы беженцев из Мексики и других стран Латинской Америки ежегодно пересекают мексиканско-американскую границу, рискуя свободой, а иногда даже жизнью? Почему же они бегут в США, а не используют в полной мере свои конкурентные преимущества, выращивая авокадо, какао или бананы?

В другом месте этого учебника⁶ дана отповедь сторонникам протекционизма: «Хотя в учебных аудиториях преобладают защитники свободной торговли, в залах Конгресса [США] иногда доминируют протекционисты. Какие аргументы приводят протекционисты для оправдания торговых барьеров? Аргумент этот, скорее, имеет военно-политический, чем экономический характер: протекционистские пошлины нужны для сохранения и усиления отраслей, выпускающих стратегические товары и материалы, которые необходимы для обороны или ведения войны». Ловкий ход, противопоставляющий миролюбивых либералов — сторонников фритредерства и воинственных ретроградов, готовящих войну. Ниже мы еще обсудим связь капитала, правил мировой торговли и войны, а пока обратимся к контрпримеру, несколько разбавляющему патоку примера из американского учебника. Этот пример приводит Эрик Райнерт⁷. Он сравнивает производство мячей для бейсбола — их делали на Гаити, в Гондурасе, а в последнее время в Коста-Рике — и производство мячей для гольфа в НьюБедфорде, штат Массачусетс. Мячи для бейсбола шьют вручную, автоматизировать производство невозможно. Каждый работник на фабрике в Коста-Рике шьет четыре мяча за час, зарабатывает за это один доллар. В США эти мячи продаются по цене 15 долларов за штуку. Производство же мячей для гольфа технологично. Здесь работают высококвалифицированные инженеры и рабочие, в среднем они зарабатывают 14–16 долларов в час. Райнерт констатирует: «Разные зарплаты в этих промышленных секторах — это прямое следствие неравномерного технологического развития. Бедность Гаити и богатство Соединенных Штатов — это одновременно и причина, и результат выбранного ими продукта производства». Но как осуществляется выбор, как этот порядок вещей установился и по каким причинам (Ф. Бродель)? Это есть один из основных вопросов экономической науки. От него нельзя стыдливо или цинично закрываться разглагольствованиями о выгодах производства авокадо или соевых бобов. Ответ на этот вопрос раскрывает исторический опыт народов, достигших процветания. Однако в этом и заключается одна из проблем современной экономической науки. Мало кто из экономистов готов пересматривать сложившееся положение дел, подвергнуть ревизии теории, которые очевидным образом расходятся с реальностью, подобно теории Давида Рикардо. Земля — плоская, и это устраивает слишком многих.

Аргументация учебников «Экономикс» фактически не научна. Свободная торговля навязывается в них как моральный императив, а факты и теоретические модели подгоняются или искажаются под этот императив. Джованни Арриги жестко высказался по этому поводу: «Фритредерский империализм ввел принцип, согласно которому законы, действующие внутри и между государствами, подчинялись верховной власти новой, метафизической сущности — мировому рынку, управляемому своими “законами”, — предположительно наделенной сверхъестественной силой, которая превосходила силу римского папы и императора в средневековой системе правления»⁸.

Другие мифы

Есть еще немало общепринятых сентенций, ошибочных, противоречащих историческим фактам, но ставших общим местом, превратившихся в догму.

Принято считать, что экономический прогресс и процветание возможны только в условиях демократии. Действительно, сейчас, когда мы сопоставляем уровень экономического развития, благосостояния народа и развитость демократических институтов, мы признаем, что самыми богатыми являются преимущественно демократические страны. Однако важно понять, вспомнить, каков был политический режим в ныне демократических странах в тот период, когда они выходили на траекторию быстрого экономического развития. Сошлюсь на Анатоля Ливена⁹, известного социолога и русолога. Ливен указывает, что есть только два примера, когда демократия и экономическое развитие на первой стадии совпадали, это США в XVIII–XIX веках и несколько стран Восточной Европы после краха социализма. Про США Ливен говорит так: «Вы можете создать любую демократию, если у вас есть три миллиона квадратных миль территории, чтобы раздать вашему населению. Поэтому у вас нет таких проблем, как восстание крестьян против аристократии, у вас нет проблем с нищетой низов, у вас нет проблем с этническими меньшинствами, потому что вы их просто всех поубивали»¹⁰. Что касается стран Восточной Европы, добавлю от себя: они преодолевали трудности под плотным патронажем Запада — и политическим, и финансовым.

Ливен продолжает: «Европейские страны, где скачок в экономическом развитии пришелся на XVIII век, как в Великобритании, или на XIX век, как в других странах, совершенно не были демократиями. Великобритания была олигархией, управляемая аристократией и коммерческими классами. Все другие европейские страны на тот момент тоже были или олигархиями, например Франция и Бельгия, или автократиями, например Германия». Страны, преуспевшие в XX веке, тоже не были демократиями. Япония, конечно, олигархия, тем более Южная Корея с ее чеболями.

Одно время в России был очень популярен многолетний лидер Сингапура Ли Куан Ю — автор «сингапурского чуда». Особенно популярен он был в тех кругах, которые у нас принято называть либеральными. Приведу одно высказывание этого действительно выдающегося политического деятеля, оно говорит само за себя: «Меня часто обвиняют в том, что я вмешиваюсь в частную жизнь граждан. Да если бы я не делал этого, мы бы не добились того, чего мы смогли добиться на сегодняшний день. И я говорю без намека на сожаление, что мы не добились бы такого экономического прогресса, если бы я не вмешивался в личные дела. Кто ваш сосед, как вы живете, почему вы шумите, как вы плюете и на каком языке вы говорите — мы решаем, что правильно. Неважно, что думают люди»¹¹.

Означают ли эти исторические обстоятельства, что России, для того чтобы перейти к энергичному экономическому развитию, нужно отказаться от демократии? Вовсе нет. Наша страна уже прошла решающий период модернизации народного хозяйства. Модернизация началась еще до революции 1917 года (Витте, Столыпин) и особенно интенсивно продолжилась в советское время. И эта модернизация проходила примерно в тех же политических условиях, что и в других странах. Сегодня Россия — развитая страна с соответствующей урбанизацией, уровнем образования и науки, современными вооруженными силами. Мы пережили чудовищный провал обрабатывающей промышленности в 1990-е годы, но это дело уже поправляется.

Еще одна идея, граничащая с политическим лозунгом, — о независимости капитала от государства; будто бы капитал не имеет отечества, как Марксов пролетариат в XIX веке. Этот тезис ложен. Сошлюсь на Джованни Арриги: «Наиболее важным аспектом этого во многом забытого перехода [к капиталистической власти] было уникальное сочетание государства и капитала, которое нигде не было более благоприятно для капитализма, чем в Европе… Капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством»¹².

Хороший опровергающий тезис о независимости капитала дал мировой кризис 2009 года, когда все крупнейшие компании, оказавшиеся в трудном положении, вдруг вспомнили свое отечество и обратились за спасительной помощью именно к правительствам. Тогда же представители России выразили желание купить оказавшуюся на грани банкротства автомобильную компанию «Опель». Предполагалось, что эта компания, хотя и не лучшая в автомобилестроении, но все же обладающая современными технологиями и компетенциями, будет полезна для развития автомобилестроения в России. Однако сделка не состоялась. Немецкие власти запретили продажу «Опеля», именно власти, а не акционеры.

Разбор подобных искажений можно продолжать, список длинный. Следует констатировать, что в современных курсах экономики немало мифов; особенно не дорожат реальностью в тех разделах, которые относятся к политической и социальной областям деятельности. Сегодня почти все обитатели российской общественной сферы — преподаватели, журналисты, работники разных областей хозяйства, в том числе государственные служащие и менеджеры госкорпораций, наконец, просто обыватели — находятся в плену этих и других подобных идеологем. Какие-то из этих идеологем являются традицией определенных научных школ, отражающие их базовые ценности, а какие-то внедрены намеренно.

Математический туман

Возьмите любой учебник по макроэкономике, в нем огромное количество формул, уравнений, моделей. Пожалуй, больше, чем в учебнике физики. Знакомясь с учебником по макроэкономике можно подумать: раз эта наука так далеко зашла, строит сложные математические модели, значит, она должна бы эффективно управлять хозяйственными процессами. Но почему же тогда случаются регулярные кризисы, половина мира в нищете, экологические проблемы неясно, как решать, и т. д. и т. п.?! Если я разглядываю учебник по сопромату, я знаю, что формулы верны и мост, построенный по этим формулам, не разрушится; следование учебнику по электротехнике обеспечит нужное напряжение в розетке, а проводка не сгорит. Похоже, что-то не так с учебниками по макроэкономике.

Есть одно принципиальное отличие учебника по макроэкономике от учебников по разным разделам физики и вообще физики как науки и экономики, куда ее двигают последние десятилетия.

Общую физику в МФТИ, а это ведущий вуз страны в своей области, изучают на протяжении пяти семестров. (По крайней мере, так было, когда я там учился.) При этом кроме изучения теории полагается выполнить за пять семестров сорок лабораторных работ. Физик, как и любой другой ученый, не должен терять связь с реальностью, он должен работать с реальными, а не выдуманными объектами.

Например, если решается задача распространения тепла в каком-то объекте с использованием уравнений теплопроводности, физик, решающий эту задачу, конечно, понимает ограниченность точности этих уравнений: он понимает, что константы — коэффициенты теплоемкости и теплопроводности — рассчитаны с определенной ошибкой и для чистых материалов, а объект, с которым он работает, не столь чистый. Кроме того, эти константы на самом деле не постоянные величины, а зависят от температуры самого объекта. Квалифицированный физик осознает условности и ограничения модели и, получив результат, отдает себе отчет в его приблизительности и, главное, в степени этой приблизительности.

Мы точно знаем, что законы физики — Ома, или Бойля—Мариотта, или всемирного тяготения — более или менее верны; они проверены миллионами измерений, и не только на студенческих лабораторных работах. Использование математики в естественных науках привело к грандиозным результатам. Функционирование современной техносферы невозможно без математики, да она и не могла бы быть без математики создана. А в экономической науке — какие практические задачи помогли решить все эти бесчисленные математические модели и дифференциальные уравнения?

Но, возможно, практические результаты — дело будущего, надо лишь накопить нужную мощность математического аппарата? Есть общеизвестный тезис, приписываемый Канту. Будто бы он сказал следующее: в любой науке столько истины, сколько в ней математики. Не следуют ли современные экономисты этой формуле великого философа? Проблема только в том, что Кант такого не говорил.

Вот настоящая цитата Канта, похожая на расхожий тезис, обитающий в интернете: «В любом частном учении о природе можно найти науки в собственном смысле лишь столько, сколько имеется в ней математики»¹³.

Но, во-первых, здесь речь идет об учениях о природе, а не о человеке и обществе, а во-вторых, надо подробнее разобраться в том, как понимает Кант роль математики в науках. Обратимся еще к одной цитате: «Пространство и время — вот те созерцания, которые чистая математика кладет в основу всех своих познаний и суждений… В самом деле, математика должна показать все свои понятия сначала в созерцании, а чистая математика — в чистом созерцании… Геометрия кладет в основу чистое созерцание пространства. Арифметика создает понятия своих чисел последовательным прибавлением единиц во времени… Но и те и другие представления суть только созерцания»