Рассказ
Сны Миранды
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.
Голова заболела резко, внезапно, в самый разгар съёмок последней за вечер рекламы. Прежде чем в глазах потемнело, а виски словно опутали раскалённые провода, Миранда каким-то чутьём успела уловить сильный и беспощадный крен влево — и поэтому просто остановилась, не договорив реплику и судорожно вцепившись в край стола. Именно рука и превратилась на минуту в центр её вселенной и ориентир. Левая сторона ладони стала сильнее давить на столешницу — или столешница начала вжиматься в ладонь? Значит, она снова теряет равновесие — надо перенести вес на правую ногу. А вот теперь стол уходит, словно отдаляется, как поезд, покидающий станцию, — слишком наклонилась вправо, надо исправиться.
Несколько секунд — как стало понятно позже, при просмотре запоротого дубля, — длилась эта пауза, а потом Миранда снова заговорила.
В этот момент её сознание существовало одновременно в двух разных ипостасях.
Она со стороны, как наблюдатель, мысленно озвучивала своё состояние, формулировала необходимые действия — шаг влево, улыбка, посмотреть искоса на стол, взять пакет сока, налить, повернуться к камере, снова улыбнуться — и , кажется, совершала их. И в то же время она вслух воспроизводила по памяти рекламный текст — именно по памяти, потому что перед глазами плясали яркие пятна, а оптический планшет на роговице подёрнулся мутной рябью.
— Да какого чёрта! — глухо и будто издалека донёсся крик режиссёра. — Она вываливается из кадра! Уберите её вообще нахрен, мне проще будет модель заказать! Сраный профсоюз с его сраными требованиями!
— Ну и дура, — жарко зашептала ей на ухо исполнительница роли сока, выводя из-под камеры и снимая датчики захвата движения. — Из-за тебя у профсоюза опять проблемы будут. Неужели не могла пару минут потерпеть?
Миранда стиснула зубы от незаслуженной обиды. Но в этих словах был свой печальный резон. Профсоюз актёров уже несколько лет боролся за то, чтобы в любой видеопродукции процент компьютерных моделей был не выше пятидесяти. И каждая оплошность человека — будь то актёр фильма, исполнитель роли NPC в игровой реальности или хотя бы рекламный эпизодник, как Миранда, — была увесистым камешком на весах, которые всё сильнее склонялись в сторону повальной моделизации шоу-бизнеса. И так уже её партнёром по рекламе этого треклятого сока была цифровая копия Кларка Гейбла — глупая и нелепая в роли счастливого отца семейства. Ну какой, к чёрту, отец семейства с масляным взглядом и усиками по щегольской моде бог знает каких лохматых годов! Но, оцифрованные ещё в середине двадцать первого века, эти копии уже вошли в общественное достояние — а значит, доставались продюсерам практически бесплатно. Необходимый же по закону процент живых людей распихивали по мелким ролям животных, мебели или вообще погодных явлений. Попасть в эпизод — человеческий эпизод! — было верхом удачи. И Миранда, кажется, только что эту удачу профукала…
В голове будто плескался кипяток. Левое веко непроизвольно дёргалось — она понимала это по тому, что слева мир то и дело скрывался под мутным тёмным пятном. В ушах шумело и свистело, как при запуске старого, изношенного винчестера, скулы и щёки онемели, словно прихваченные морозом. А ещё почему-то везде стало пахнуть туберозами. Странно, откуда она знает, как пахнут туберозы?
— Что случилось-то? — уже мягче спросила приятельница, усадив её на обшарпанный студийный диван и сунув в руки стакан с водой. — Вид у тебя совсем хреновый.
Все эти слова она слышала издалека, как через плотную вату, не только забившую уши, но и окутавшую голову тяжёлым комом. Во рту стоял горьковато-металлический привкус, в затылке начало ломить и жарко пульсировать — и вскоре кипяток под черепной коробкой превратился в пузырящуюся, клокочущую огненную кашу.
Миранда вцепилась пальцами в виски — до этого несколько раз промахнувшись и бессильно сжав воздух в паре сантиметров от головы — и начала их массировать.
Каша забурлила — во рту стало солоно, словно он наполнился кровью, — и вдруг застыла, стремительно остывая.
Миранда моргнула. Мир вернулся на своё место так же неожиданно, как и покинул его. Голову все еще будто распирало изнутри — но боль уже прошла, оставив после себя лишь эйфорию и неловкую радость от того, что её наконец-то нет. Третья ипостась абсолютного человеческого счастья — исцеление от боли (Карен Бликсен. «Ночная беседа в Копенгагене»), — всплыло в мыслях. Память в порядке — и это прекрасно.
Через час на студии, кроме Миранды, остался только звукач Дикки. Пару лет назад его шаловливые ручки доигрались с махинациями в соцсетях, в результате чего под бан угодили все Диккины профили. Нет профиля — нет жилья, нет электронного счёта, нет записей в реестрах, а значит, и самого человека. Подавать заявку на восстановление означало признаться в мультипрофости — а Дикки был не готов провести десять лет в виде овоща и бесплатного ресурса для Mining Corporation. Так что несуществующий официально звукач работал на студии за еду и жильё — с ним не хотели водиться даже хакеры, предоставляющие услуги по заведению липовых счётов для криптовалюты. Иногда перепадала и халтурка, за которую с Дикки расплачивались заранее заказанными им натурпродуктами.
Судя по всему, этот новенький, ещё пахнущий озоном матрас из нановолокон с программированием форм был как раз такой платой за какую-то из работёнок. Дикки небрежно швырнул его на пол — он уже привык к тому, что при очередном обыске студии на предмет нелегальных аутфейсов ему приходилось уходить крышами, бросив всё барахло, так что к вещам относился с пренебрежением — и , весело насвистывая мелодию из заставки студии New Private, подключился к портам матраса через коммутаторы на затылке. Затем плотоядно ухмыльнулся Миранде и вытянулся во весь рост, сладко потянувшись. Матрас зашевелился, обретая формы существа, отчасти напоминающего женщину, а отчасти… Миранда отвернулась, сдерживая рвотные позывы.
Всё это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно (Шарль Бодлер. «Цветы зла»), — пробормотала она.
У неё мелькнула мысль тоже остаться в студии и поспать где-нибудь на полу, хотя бы даже и в коридоре — сил ещё час трястись в поезде уже не было. Но она побоялась за квартиру: слишком уж криминальным был её район, и тёмные окна могли навести на мысль о лёгкой наживе какого-нибудь цифрового нарка, перепутавшего реальность и виртуал. Пусть брать у неё особо нечего, но наводить порядок в разгромленной комнате, платить роботам-уборщикам, чтобы аннигилировали блевотину — от виртуальных перегрузок нарков рвало вполне реальной гадостью, — на это у неё не было ни времени, ни денег.
Поэтому она ещё немного посидела в коридоре, стараясь не вслушиваться в сладострастные стоны и невнятное бормотание Дикки, а потом встала — видимо, чересчур резко, потому что снова замутило и перед глазами замелькали мушки, — и поспешила на последний поезд.
***
Цифровой браслет кольнул в руку лёгким разрядом. Устаревшая модель, с физическим оповещением, — но другая была не по карману Миранде. Имплантировать передатчик во внутреннее ухо стоило безумных по её меркам денег — ей и так повезло попасть на акцию «Часы в роговицу за полцены при покупке оптического планшета», так что ближайшие года три придётся довольствоваться имеющимися девайсами.
— Да, — тихо сказала она, прикрыв рот ладонью и стараясь не привлекать внимания. Через несколько рядов от неё на сиденье развалился явный цифродилер. Взгляд устремил в себя — несомненно, подключён к нелегальной сетке, отслеживает перемещения потенциальных клиентов. А где есть дилер, там крутятся и нарики. И мало ли что взбредёт в их одурманенную виртуальностью голову — вчера в новостях передавали, как один обдолбыш так и не смог понять, что он не танк, и чуть не затоптал несколько детей на школьной площадке.
— Ты видела новый сценарий рекламы? — прозвучал в ушах недовольный тенорок режиссёра.
Чёрт! Забыла. Ей скинули сценарий за минуту до этих злосчастных съёмок, поэтому, конечно, было не до него.
— Да, — ответила она, придавая голосу уверенность.
— И что?
Поезд вошёл в туннель, и связь — самый дешёвый пакет от самого нищебродского мобильного оператора — прервалась. Миранда поспешно выключила браслет. Пускай думает, что сели аккумуляторы.
Она всё время забывала перепрошить оптический планшет — и у него опять полетела стабилизация изображения. Текст метался перед глазами, заставляя щуриться.
Реклама была отвратительна. Точнее, сама по себе она была отвратительна в меру — ровно настолько, насколько положено рекламе средства от геморроя. Но роль… понятное дело, что это был плевок в лицо профсоюзу. Хотите пятьдесят процентов живых актёров? Получайте! О качестве ролей ведь речи не идёт!
Но делать было нечего — выбор не так уж и велик, когда не на что жить. Тем более что дела у этой «геморройной компании» шли в гору — по данным Всемирной организации здравоохранения, их потенциальными клиентами были семьдесят восемь процентов населения планеты, а в остальные двадцать два попадали в основном не принимающие новые технологии староверы, — и заказчик явно не поскупится на гонорар.
Миранда посмотрела в окно. Вагон четвёртого класса, выработавший свой ресурс. Некоторые сегменты визио-сетки на окне не функционировали — то ли перегорели, то ли были уничтожены накачанными наркотой вандалами, — и анимированную панораму швейцарских Альп разрывали проплешины, через которые были видны мелькающие трущобы, котлованы, бетонные ограждения…