Человек против машины. Прошлое и будущее луддизма
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ МАРТЫНОВЫМ КИРИЛЛОМ КОНСТАНТИНОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА МАРТЫНОВА КИРИЛЛА КОНСТАНТИНОВИЧА. 18+
В ноябре 2017 года Илон Маск представил новый проект Tesla — электрический грузовик Semi. Но внимание общественности привлёк не столько источник питания, сколько тот факт, что машина будет оснащена автопилотом, полностью заменяющим водителя. Для США, где около 3,2 миллиона дальнобойщиков, даже частичная автоматизация грузоперевозок означает, что множество людей рискует остаться без работы.
Эта перспектива оживила старый спор между защитниками прогресса и луддитами — людьми, которые относятся к нему настороженно. В массовом сознании понятие «луддит» обычно ассоциируется с дремучим консерватором, который под воздействием собственных страхов встаёт на пути у прогресса. Но кто такие луддиты на самом деле? И как отношение к технике может измениться в будущем?
Человек против станка
Слово «луддизм» напоминает название философского течения, но у истоков этого движения стояли не самые образованные люди. Оно было названо в честь Неда Лудда, английского рабочего, якобы жившего на рубеже XVIII–XIX веков. Эпоха Наполеоновских войн для Великобритании была временем стремительной индустриализации, одним из символов которой стали ткацкие станки. По легенде, как раз две такие машины для вязания дешёвых чулок и разбил Лудд в знак протеста ещё в 1779 году. Правда, никаких исторических подтверждений этому не найдено. В 1810-е годы подпись Лудда появилась на Манифесте рабочих, авторы которого требовали от своих нанимателей убрать с фабрик станки, но нет гарантии, что это был тот же самый человек.
Однако легенда о нём зажила собственной жизнью. В начале века зародилось и стало стремительно набирать популярность движение рабочих, выступавших против станков на фабриках. Их основным методом борьбы было «поступать как Нед Лудд» — то есть ломать станки. Именно тогда слово «луддит» вошло в широкий обиход, а позже им стали называть любого человека, выступающего против техники и прогресса. Впрочем, тогда индустриальным саботажем дело не ограничивались — рабочие устраивали стачки, избивали, а в редких случаях и убивали своих нанимателей. Для подавления выступлений правительству пришлось использовать войска, а фабрикантам — нанимать вооружённую охрану. Концом движения условно считают Пинтричское восстание 1817 года, названное так в честь деревни Пинтрич. Две-три сотни человек, недовольных экономическим упадком, выступили в сторону Лондона с пиками и ружьями. Но восстание было подавлено, а зачинщики казнены или сосланы в Австралию.
Говоря о выступлениях начала XIX века, им иногда приписывают психологические или даже религиозные причины. Рабочих изображают чуть ли не дикарями, которые испугались непонятных машин и попробовали их уничтожить. Но всё было гораздо проще. Станки ставили под угрозу наиболее квалифицированный персонал. Зачем дорого платить кому-то, способному быстро ткать, если можно за те же деньги нанять пятерых людей «с улицы» и получить больший объём полотна от каждого за станком? Мастера, потратившие годы жизни на получение своих навыков, столкнулись с угрозой увольнения или серьёзного сокращения оплаты. В Англии XIX века, где не было никаких социальных гарантий, снижение жалования легко могло стать катастрофой: рабочие лишались домов, теряли возможность содержать семьи. Их протест был направлен против несправедливости, символом которой стали станки. В этом смысле последователи легендарного Лудда и бунтовщики Пинтрича мало чем отличались от любых других людей, пытавшихся силой отстоять свои права.
Во многом их недовольство оказалось пророческим. Индустриализация Великобритании пошла на пользу богатой части общества и стране в целом, но для самих рабочих обернулась бедами. Увеличение рабочего дня, сокращение зарплат, использование детского и женского труда, знаменитый лондонский смог — всё это прямые последствия массового распространения станков. Понадобился целый век тяжёлой политической и общественной борьбы, чтобы работники фабрик начали получать хоть какую-то выгоду от механизации своего труда.
Но в том же XIX веке вдали от рабочей среды зародился набор идей, который и вдохновил то, что мы сейчас называем луддизмом. Романтизм во многом строился вокруг противопоставления жизни всему «неживому». Одним из проявлений этого стал скепсис в отношении техники и технического взгляда на мир. Романтики превозносили человека как нечто целое, превосходящее сумму своих компонентов, отказываясь от механистического взгляда на людей, распространённого в эпоху Просвещения. Для романтизма было характерно настороженное отношение к технике, которое мы наблюдаем до сих пор. В книге «Франкенштейн» Мэри Шелли задала архетип «безумного учёного» — он расплачивается жизнью за попытки безрассудно играть с силами природы. А немецкий романтик Эрнст Гофман в своём «Песочном человеке» впервые показал механического человека как нечто страшное, заложив начало традиции роботов-антагонистов. И хотя никто из этих писателей не был и не мог быть членом реального движения луддитов, их творческие идеи в сочетании с практической борьбой рабочих постепенно складывались в альтернативную картину мира, приверженцы которой критиковали технический прогресс.
Не человек убивает человека
Впрочем, в XIX веке такой взгляд на вещи оставался маргинальным в образованных кругах. Отдельные авторы писали рассказы-предупреждения, порой доходя до весьма экзотических идей о необходимости уничтожить машины, пока они не истребили людей. Но в целом это был период любви к технике. Скорости становились всё больше, за распространением телеграфа последовало открытие телефона, а затем и радио, передовые государства соревновались в промышленных мощностях. Хотя рабочие продолжали борьбу за свои права и часто прибегали при этом к саботажу, из их требований полностью исчезли какие-либо следы противодействия машинам. Напротив, социалистические и марксистские идеи — и особенно их популярные интерпретации — связывали обретение равноправия именно с техническим прогрессом.
По-настоящему альтернативная точка зрения распространилась в обществе после Первой мировой войны. Конфликт, который продолжался четыре года и унёс миллионы жизней, навсегда изменил интеллектуальный климат в Европе. За эти годы на полях сражений появилось больше видов оружия, чем за время любой предшествующей войны. Всё начиналось с кавалерийских атак — а закончилось газом, воздушными бомбардировками и танками. Миллионы людей с обеих сторон получили наглядную демонстрацию того, насколько опасна может быть техника. Бросалось в глаза и то, что реальные, а не формальные причины войны сами были связаны с промышленностью. Все стороны конфликта стремились расширить доступ к сырью, захватить новые колонии и территории для того, чтобы увеличить производство.