Мы продолжаем публиковать миниатюры с конкурса-семинара «Вареники», который проводит ростовский КЛФ «Притяжение». Больше конкурсных работ можно почитать в электронном фэнзине «Притяжение»: club-attraction.ru.
Виталий Придатко
В тыл
Грузовик заперхал, забухтел и остановился.
Взвизгнули тормоза.
Витя зачем-то прислушивался к приглушённым, едва-едва различимым сквозь голос Поволоки звукам, понемногу впадая в панику. Странно, конечно: анестезия ещё должна была действовать, а утешить и отвлечь мозги даже такая ветхая и портативная модель виртуальной реальности смогла бы запросто.
— Что смурной? — спросил полуэльф Тарас. Он пристально следил за парившим над угольно-чёрным замком гиппогрифом.
— Да так… — Витя поёжился. — Что-то давко мне. Тошно.
— Интуиция? — донёсся от кабины настороженный голос Тохи. — Что-то чуешь?
Там… в общем, там, откуда их эвакуировали как непригодных к дальнейшей воинской службе, — Витькина чуйка не единожды их спасала. Спасла бы, может, и в тот самый, последний раз… Но не хватило времени. Просто не хватило времени. Даже с раскачанными рефлексами, даже с усиленной иннервацией и проапленной нервной тканью. Даже в настоящей Пелене. Впрочем, там, наверное, не справился бы никто. Просто враг дружно впустил эгрегор. Позволил воплотиться в виде людей, и танков, и роботов, и дронов, а взамен получил способность сражаться идеально. Безукоризненно.
Божественно, сука. Божественно. Чего уж стесняться? Были. Видели.
Огребли по полной.
— Никакой интуиции, — буркнул Витя. — Не ссы. Мы дома.
Затопали сапожищи, громыхнул откидной борт.
— Вылазим, орлы, вылазим… — проговорил кто-то, кисло дохнув никотином и перегаром. На фронте с этим было вообще никак — слишком много боли усовершенствованному организму сулило опьянение.
Витя поднялся — и вокруг всё потемнело.
— Э ! Что за… — услышал он себя и в то же время кого-то другого. — Почему темно?
— Так я выключил движок-то, вот ваши обручи и обесточились. Да и хрен с ними, ребята! На кой ляд вам эти бредни, если мы щас вам…
Витя услышал, как рядом часто-часто задышал кто-то смутно знакомый. Кажется, Тоха, подумал он неуверенно; только почему Тоха так визгливо всхлипывает, что с ним…
…делают?
Что они все здесь делают, повторил Витя, чувствуя, как внутри черепа разливается ужасная, убийственная немота. Свет утратил точность и резкость, вместо положенных двухсот сорока четырёх основных цветов свернувшись в убогую семёрку, а там и в тройку: бурый, серый и чёрный.
Выщербленные стены кое-где зияли вовсе уж страшенными провалами. Сновали грязные ребятишки с мордочками хитрыми, туповатыми и недобрыми. Раскоровелые тётки судачили о чём-то на лавочке, не сводя колючих глазёнок с машины: кто? чего? кому? чем поживиться? А возле самого Вити в машине стоял тощий, давно не бритый дядька с огромным пунцовым носищем и глупо выкатывал слезящиеся глаза.
Рядом заплакал Тоха — в голос, не стесняясь.
— Чего вы, — удивился и испугался дядька, — ну чего вы, как маленькие? Всё в порядке у нас. Война теперь далеко… дом полная чаша, картошка есть, свёкла… а что бредню смотреть нельзя, так оно ведь и к лучшему, точно вам говорю!
Максим Тихомиров
Садовники
Демид думал о яблонях. Рядом дети лепили песковика.
Песковик получался так себе: кривой да кособокий. Песчинки норовили разбежаться во все стороны; песковик оплывал. Дети без устали прихлопывали здесь, притопывали там, и дело мало-помалу двигалось.
— Не зевай, чучело! — кричал на сестру девятилетний Славик.
— Сам не зевай, балда, — ворчала в ответ Ксения, двумя годами младше.
Звонко шлёпали по песку детские ладошки. Мимо, шурша колёсами, проносились яхты; их паруса хлопали, раздуваясь на ветру. Где-то вдали с шорохом стекал со склона дюны потревоженный колёсами песок.
— Когда всё закончится, давай уедем, — сказала Мари.
Демид открыл глаза. Мари сидела на гребне дюны, подобрав под себя ноги, и сосредоточенно смотрела вдаль, туда, где в зыбком мареве над раскалённой пустыней танцевали пыльные смерчики.
— Куда? — спросил Демид.
— Не знаю, — сказала Мари. — Дальше. Куда глаза глядят.
Глаза Демида глядели сейчас на то, как песчинки одевают тело Мари невесомой вуалью, подчёркивая фигуру, которая заворожила Демида десять лет назад — в тот самый момент, как он оказался здесь. Так недавно — и так давно.
— Папа, мама, идите есть! Я пирожков напекла!
Младшая, Яна, счастливо улыбалась, перепачканная в песке с головы до ног. Пирожки, разложенные в ряд, выглядели аппетитно: румяные, аккуратные, почти настоящие. Демид призадумался, и в ноздри ударил аромат свежей выпечки.
— Ой, папа! Спасибо! — восхитилась младшая и полезла всех угощать. Пирожки оказались с капустой.
— Неплохо, — заметила Мари. — Но так ты их разбалуешь. Пусть сами стараются.
Демид, украдкой задумавшийся над песковиком, отчего тот, к восторгу старших деток, на глазах распрямлялся и обретал внятные очертания, осторожно ослабил воздействие на униботов. Песчинки тут же попытались выйти из-под контроля, но детишки уже перехватили инициативу, и минутой позже песковик вздрогнул, покрутил круглой башкой и целеустремлённо зашагал на помощь паре своих собратьев, деловито копошившихся среди яблонь, которые цеплялись корнями за склоны дюн.
Там, откуда пришёл Демид с семьёй, до самого горизонта тянулся яблоневый сад, скрывая под сенью своих ветвей пески пустыни. Здесь и там среди зелени блестела вода каналов. Песковики во множестве трудились среди деревьев, окапывая, укореняя, подрезая и прививая. Среди дюн носились колёсные яхты; песковики, управлявшие ими, щедро рассеивали по пустыне контейнеры с униботами. Униботы тут же принимались за дело, смешиваясь с обычным красным песком и оживляя его. Из песка тут и там поднимались всё новые и новые деревья.