Толпой и еще толпее
Почему люди, собравшиеся большими группами, начинают вести себя странно? Этот вопрос веками мучил тех, кто был вынужден со всех ног от этих больших групп удирать. Как выяснилось, толпа – это практически самостоятельное живое существо со своими привычками, повадками и взглядами на жизнь.
Понятие «психология толпы» появилось в XIX веке, когда этот феномен взялись изучать антропологи и этнографы, например Гюстав Лебон и Габриель Тард. Как раз тогда философы типа Юнга и Вернадского работали над идеями «коллективного бессознательного» – изучали общий ментальный котел всего человечества – и приходили к различным головокружительным выводам. Типа такого: как бы мы себя ни считали единственными и неповторимыми личностями, но в реальности всеми нами управляет некий единый «мозг-дух-я» всего человечества целиком, который и диктует каждому из нас, что чувствовать, чего желать и чего бояться. Мол, мы тут живем в иллюзии собственной обособленности, но на самом деле человечество – одно существо, разум един для всего человечества, он хранится в наших головах, как в кластерах памяти, и стремится в конечном счете слиться с неким космическим Абсолютом, ибо это есть способ естественного оживления материи Вселенной...
В общем, все очень масштабно и не очень понятно.
Вернадский, точнее, его ученики назвали это мировое «я» ноосферой, остальные тоже как-то называли. Сейчас мыслители немножко отложили эту тему в сторону, так как при любой попытке к ней подступиться начинались всякие неприятные штуки типа неизбежных выводов о ничтожности прав личности, об обязательности подчинения большинству, об иллюзорности свободы выбора... В общем, ну ее пока, эту ноосферу, не доросли мы еще до ее понимания и смирения с нею.
Ноосфера для пользы дела
Пока общий разум всего человечества продолжает клубиться в туманах непознанного, некоторые кусочки его удалось все же выявить и определить.
Например, работая с коллективом или толпой, можно оценивать их не как сборище уникальных индивидуумов, а именно как единый объект. Раз уж люди умеют так качественно сливаться друг с другом мозгами, то не столь уж важно, сколько у нас этих людей. Желательно, чтобы больше десяти, а лучше – не меньше тысячи: где-то на этом порядке начинается зверский слив идентичности в пользу подчинения группе.
И вот с так называемой психологией масс вообще и психологией толпы в частности антропологи, социологи и психологи работали с XIX века очень плотно. Благо был большой социальный заказ на эту тему. Политики и властители желали управлять массами, пропаганда осваивала азы самой себя, миллионы производителей жаждали секретов, которые позволили бы продать потребителю пятьдесят пятую сидушку для унитаза, на этот раз в мехах и бисере.
Сперва опытным путем было доказано, что этот феномен на самом деле существует, а не высосан из пальца. Сотни интересных исследований были посвящены данному вопросу, но самое характерное – это, пожалуй, опыты с маленькими детьми, которые проводились десятками лет в разных странах мира.
Каждый раз выяснялось, что один ребенок прекрасно умеет отличать белые кубики от черных кубиков, а пересоленную кашу от сладкой и вкусной. Но если его усаживали в группу других детей и взрослых, которые хором уверяли его, что каша сладкая, а кубики белые, девять из десяти детей принимались послушно жевать соленую гадость и называть черные кубики белыми. Причем это не была обычная компромиссность и желание избежать конфликтов. При дальнейших расспросах уже в другой обстановке дети вспоминали и сладость каши, и белизну кубиков. То есть происходил добровольный отказ от информации, полученной собственными органами чувств и подкрепленной собственным опытом, в пользу общественного мнения.
Это – умение подчинить свое «я» коллективному «мы». Когда-то оно превратило человека из аутсайдера животного мира в общественное сверхживотное, и само по себе такое умение крайне полезно. Оно рождает доверие, солидарность, общий информационный багаж и способность слаженно действовать сообща. Правда, иногда приводит к фатальным ошибкам. Но что в этом мире к ним не приводит?
Всего лишь десять процентов детей, как показали опыты и в европейских странах, и в Штатах, и в СССР, оказывались устойчивы к чужим мнениям, предпочитая доверять себе. Если же речь идет о коллективах куда больших, чем десяток-другой человек, то маргиналов становится еще меньше: в хорошо возбужденной толпе дай бог два-три человека из сотни будут оставаться при своем мнении, своих принципах и желаниях.
Причем с уровнем образования эта устойчивость напрямую не коррелирует, увы. Да, интеллигенты и академики реже беснуются в толпе, требуя немедленно выдать им боярина Борьку Морозова, который колодцы травил, Москву жег и на метле к диаволу летает, но лишь потому, что академики лучше прочих осведомлены о подъемных силах метел (чем сильнее конфликт между твоим знанием и мнением толпы, тем тяжелее тебе будет слиться с этой толпой). Но если нажимать на правильные рычаги, не прибегая к откровенным глупостям, то академика можно раскочегарить не хуже дворника.