Коллекция. Караван историйРепортаж
Виктория Лепко: «Папа — моя путеводная звезда»
«В моей актерской судьбе было много поворотов. Я играла в спектаклях на сцене Малого театра, снималась в кино с великолепными партнерами, зрители до сих пор помнят мою Каролинку из «Кабачка «13 стульев», вела передачи на радио и, наконец, была одной из основательниц театра «Вернисаж». А теперь у меня новый путь в жизни — я пишу стихи. Это дар Божий! И все это мое наследство — от папы...»
— Отец — моя путеводная звезда. В трудные минуты я вспоминаю его слова: «Никого, доченька, не бойся! Ты на них в бане посмотри!» Всю жизнь папа учил меня говорить правду, не жить во лжи. Эти принципы, заложенные с детства, мешали мне жить, делать карьеру. Ночью, плача от очередной обиды, я шептала: «Зато я такая, какой ты хотел меня видеть!»
— Вы из очень интересной артистической семьи: отец — актер Владимир Лепко, мать — балерина Антонина Крупенина...
— Когда они познакомились, отец был уже довольно известным актером, работал в знаменитом в Петрограде театре пародий «Кривое зеркало». Как-то приехал в Москву на гастроли, выступал в Мюзик-холле. А там моя мама уже работала. Она была необыкновенно красивой балериной с жемчужными зубами и бирюзовыми глазами. Папа сразу же стал ухаживать за мамой, будучи старше ее на 16 лет.
История папиного сватовства очень смешная. Если папа был из дворян, то мама — из мещанской семьи. Кстати, они жили в Москве на 4-й Мещанской, у них был магазинчик и лошадка по кличке Пигарок. Квартирка была на первом этаже, маленькая Тоня садилась за механическое пианино и что-то наигрывала. Прохожие останавливались у открытого окна и ахали: «Как девочка здорово играет!» В семье росли семеро детей. Революция, разруха, голод, одни валенки на троих, они ходили по людям, мыли полы. Но все дети, несмотря на бедность, были веселые и танцевали беспрерывно. Бабушка Евдокия Васильевна, рано овдовев, держала всех в кулаке. Когда ей предложили кого-то из детей отдать в детдом, она категорически отказалась. Потом ей даже присвоили звание «Мать-героиня».
И вот однажды папа нарядился, как франт, и пошел просить руки своей Тонечки. Бабушка, увидев в окне Лепко с огромным букетом цветов, спряталась в платяной шкаф. «А где Евдокия Васильевна?» — спрашивает папа у соседки. «Она ушла». — «Я подожду», — сказал папа и сел возле шкафа. Через два часа бабушка вывалилась прямо ему на руки, едва не задохнувшись от нафталина. Так папа «высидел» свою суровую тещу, и она согласилась на брак. Счастливый папа идет по улице и вдруг видит свое отражение в стекле, снимает галстук, сует в карман и весело поет: «Ах, какой я элегантный, какой пи-пи, какой ка-ка, какой пикантный». И пошел дальше.
А свадьбу родители сыграли в Тбилиси. Вернее, это было импровизированное свадебное застолье. Пришли артисты Сатиры, друзья грузины, стол накрыли в саду, посидели, выпили.
— В кого ваш папа был такой артистичный?
— Непонятно. Но он с детства хотел быть артистом. Папины братья все военные, а его отец, Алексей Иванович Лепко, был инженером, занимался электрификацией еще при царе.
Папина семья была музыкальной: глава семьи играл на рояле, все пели, дети танцевали. Они жили в любви и радости. Папе драгоценный дар — умение любить — достался по наследству от дедушки. Тот так обожал бабушку, что буквально носил ее на руках и пел: «Алька маленькая, Алька маленькая». Поэтому в папе всю жизнь был огромный запас любви, и он его всем раздавал. А от него это ко мне перешло. Я чувствую этот водопад любви, который папа в меня влил, и тоже всех люблю, всем раздаю свою любовь, хотя часто взамен получаю что-то другое...
— Вы были долгожданным ребенком?
— Когда мама была мною беременна, родители сняли дачу во Внукове, рядом с Игорем Ильинским. Война только началась, но немцы уже бомбили Москву. Ильинский и его жена были очень верующими, в подвале их дома висела икона, и они там молились. Игорь Владимирович не раз спасал мою беременную маму во время вражеских налетов, она сидела с ними в подвале. Как в жизни интересно получается! Спустя годы я с Ильинским встретилась в Малом театре, куда меня приняли в труппу. Он помнил нашу семью, особенно папу.
Я родилась во время войны, 20 июля 1941 года. Папа с мамой ждали мальчика и хотели назвать сына Никитой, а неожиданно родилась девочка. Папа буквально из роддома маму и меня повез на дачу. Его еще в 1936 году приняли в труппу Театра сатиры. Тогда у театра была своя дача под веселым названием «Сыроежки» в поселке Зеленоградская.
Большой дом, два или три этажа, там жили бесплатно работники театра — актеры, рабочие сцены, гримеры, костюмеры. Папе выделили малюсенькую комнатку с отдельным входом и маленьким крылечком. Как-то встречает нас папин большой друг, замечательный актер Театра сатиры Федор Курихин: «Володька, я тебя поздравляю, кто это у тебя?» — «Девочка». — «Замечательно! А как ее зовут?» — «Да мы еще не знаем...» — сконфузился папа. «Как это не знаете?! Виктория, в честь нашей Победы!»
Так я получила свое имя. Папа спустя годы написал стихотворение по поводу моего имени и подписал его шутливо: «Стихи писать мне нелегко, ведь я не Пушкин, а Лепко».
Тогда имя Виктория было очень редким, в детстве я никак не могла к нему привыкнуть и упрекала родителей: «Почему не назвали меня какой-нибудь Оленькой, Наташенькой, Анечкой?! А то какая-то Вика, таких и девочек нет». А когда выросла, подумала, как хорошо, что нет. И очень горжусь, что меня так назвали, стараюсь идти в своей жизни к разным победам. Меня словно запрограммировали: «Что бы ни случилось, никогда не сдаваться!»
— Виктория, а как ваши родители с крошечной дочкой остались в Москве?
— В сентябре 1941-го враг был очень близко от города. Мы с мамой остались в Москве, а папа в октябре с концертной бригадой артистов поехал на фронт. Мама рассказывала, как она со мной на руках и папиной мамой, Алевтиной Ивановной, пряталась на станции метро «Маяковская», иногда им там приходилось ночевать.
В папиной фронтовой бригаде были известные актеры Валентина Токарская и Рафаил Холодов. В дни обороны Москвы они выступали в госпиталях, в блиндажах, прямо на лесных лужайках. Папа потом рассказывал, что солдаты собирали актерам цветы в лесу, ягоды. После концерта он все не мог остановиться, хотел их подбодрить шутками и анекдотами.
Однажды пришел приказ: «Срочно эвакуируйте актеров, будет серьезный бой!» Они сели в грузовик и отправились в путь. Самолеты летали так низко, что были видны кресты на крыльях. Машина, в которой находился отец, попала под обстрел. Трое суток актеры плутали по болотам, чтобы не попасть к немцам. А это осень, сырость. У папы начались почечные колики, он не мог идти от дикой боли. Георгий Тусузов, папин коллега по Театру сатиры, маленький, щуплый, тащил крупного, мощного папу на себе почти трое суток. Они до Гжатска, по-моему, доплелись, и там оба в больницу попали. Чудом Тусузов его спас.
А другая бригада, где оказались Токарская и Холодов, попала в плен к немцам. И Валентина Георгиевна спасла коллеге жизнь! Во-первых, она обманула их, заявив, что он ее муж. А во-вторых, сказала, что Рафаил не еврей, а татарин.
Токарская — гениальная актриса, папа очень ее любил, дружил с ней. Они вместе начинали на сцене Мюзик-холла, потом перешли в Театр сатиры. И Холодов потом работал в Сатире.
В 1942 году Театр сатиры эвакуировали на Восток. Ехали на поезде долго, недели две-три. Папа бегал на остановках за продуктами, чтобы кормить маму. Он шутливо называл ее Фанерой Милосской — такой худенькой она была. И тем не менее умудрялась кормить грудью не только меня, но и дочку дирижера Чернявского и дочь актера Кара-Дмитриева.
— А когда Театр сатиры переехал на площадь Маяковского?
— Когда я родилась, Театр сатиры находился совсем в другом месте. В этом здании, где он сейчас располагается, изначально был Мюзик-холл. Потом его закрыли, и на его месте поселился Театр оперетты. Театр сатиры стоял на противоположной стороне площади Маяковского, где потом был «Современник». А поскольку мы жили в общежитии прямо над Театром оперетты, в окно видели, как папа идет через площадь в театр, и махали ему вслед. А когда он возвращался после спектакля, всегда громко свистел под окном, и мы бежали ему открывать дверь.
Потом Театр сатиры переехал на Малую Бронную. Прямо напротив была моя школа. Помню, утром папа объявлял: «Сегодня у нас будут смотреть фильмы Чаплина». И мы с Риткой, моей подружкой, сбегали с уроков к папе. Он удивлялся: «Чего это вы?» — «А у нас свободный урок», — врали мы. Папа нас угощал в буфете, потом мы смотрели кино. Да я все спектакли Театра сатиры пересмотрела!
Для папы его домом был Театр сатиры, как для мамы — Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Театр — это было что-то святое в моем детском понимании, так меня воспитали. И поэтому, когда наконец я попала сначала в театральное училище, потом в театр, была совершенно не подготовлена к тому, что там могут быть зависть, злоба, какие-то интриги.
Помню, как я в 21 год прихожу в Малый театр и вдруг слышу, как Елена Гоголева за моей спиной недовольно говорит: «А что это она такая веселая?» Это было как ушат холодной воды. Конечно, мне было трудно в театре, я очень страдала от того, что оказалась совершенно не готова к этому. А во всем виноват папа, потому что он транслировал, что театр — это радость...
В театре не так много бывает настоящих друзей, я это уже очень хорошо понимаю. У меня была единственная подруга в Малом театре — Танечка Рыжова из династии Рыжовых. Ее отец, Иван Рыжов, замечательный актер, играл у Василия Шукшина в фильме «Калина красная» и во многих других картинах. И мы с его Танюшкой очень подружились, к сожалению, ее уже нет с нами. А теперь я дружу с ее дочкой. Она никакого отношения к театру не имеет, меня зовет «мамочка Вика», что мне очень приятно.
— А с кем из коллег в театре дружил ваш отец?
— Его все в театре любили. Нет, обожали! Как однажды хорошо выразился Яков Костюковский, сценарист гайдаевских комедий: «Он был человеком, о котором никто никогда не сказал плохого слова, даже Мария Владимировна Миронова».
Помню, идем с папой по театру. Навстречу какая-нибудь уборщица, он ей раз — в карман деньги. Идет другая — он ее конфетами угощает. Когда папа получал зарплату, то обязательно галантно благодарил бухгалтершу. Она ему деньги протягивает, а он ей ручку целует. «Ой, Володенька», — краснеет она от удовольствия.
В Театре сатиры собрались великие актеры, их всех называли по имени-отчеству. А Володю Лепко все звали ласково Лепкошей, даже молодежь. Он был для всех сверстником, абсолютно своим. Только его коллеги переступают порог, сразу интересуются: «А Лепкоша в театре? Лепкоша пришел?» Вечно вокруг него собиралась толпа, слышно было только «ха-ха-ха». Борис Рунге, пан Профессор из «Кабачка «13 стульев» и большой друг Ольги Аросевой, ходил за ним, как собачонка. Она сама рассказывала, что Рунге называл себя учеником Лепко. Папа был счастлив, когда кто-то из актеров хотел у него чему-то научиться.
А Рунге учился у папы... чихать, потому что тот знал невероятное количество вариантов чиханья. Он мог из одного чиханья на сцене создать шедевр.
Ольга Аросева, кстати, в своей книге «Без грима» написала обо отце удивительно нежные слова: «Даже когда был свободен от спектаклей и репетиций, приходил в театр и... собрав вокруг себя зрителей, начинал травить свои талантливые байки». Только объявляли перекур, как все бежали к папе. Рассказывают, что однажды Сергей Михалков пришел на репетицию и с ним была истерика от папиных анекдотов. Трудно вообразить, чтобы такой большой актер был в обращении так прост, так тянулся к людям, с удовольствием смешил старших и младших, знаменитых и совсем безвестных...
В театре у него были замечательные друзья. Во-первых, это Георгий Тусузов. Того, что он спас ему жизнь во время войны, отец никогда не забывал. Их связывала крепкая дружба. Папа всегда старался брать друга с собой на съемки. Он снимался в фильме «Девичья весна» и туда взял Тусузова на малюсенький эпизод.