Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Суровая правда про Агриппину Аркадьевну Донцову
Дарья, что читают писатели? Кто ваш любимый и нелюбимый автор?
— На мой взгляд, любимые писатели у людей меняются с течением времени. Поэтому мои предпочтения тоже менялись с годами. В детстве это были стихи Агнии Барто. Может быть, кто-то читает их и в 80 лет, но это уже, как правило, редко. (Смеется.) Конечно же, стихи Корнея Ивановича Чуковского. Хотя, должна признаться, плохо помню этот период в своей жизни. Потом Майн Рид, Джек Лондон. Дальше пошли великие классики, как наши, отечественные, так и зарубежные.
Я очень любила книгу Джона Голсуорси «Сага о Форсайтах». Была очень разочарована, когда неожиданно вышло продолжение под названием «Форсайты». По-моему, не надо дописывать произведения ушедших авторов.
Активно нелюбимых писателей у меня нет. Я считаю, что у каждого литератора есть свой читатель. Тот, кто мне не нравится, обладает своими почитателями. Просто я с ним не совпадаю по каким-то параметрам. Вот поэтому его книги мне не очень по душе.
Я не буду сообщать фамилии тех, кого не читаю. Это неэтично с моей стороны.
— В вашем перечне нет детективной литературы. Вы не читали Агату Кристи, Эдгара По, Чейза?
— Читала, причем многих иностранных авторов — в оригинале. Я свободно владею двумя языками, французским и немецким. Первый у меня на уровне синхронного перевода, а второй я преподавала.
Предпочитаю читать на языке оригинала, потому что не всегда бывают хорошие переводы. Известны слова Жуковского, которые я раньше не понимала: «Переводчик в прозе — раб, переводчик в стихах — соперник».
Иногда несоответствие перевода оригиналу бывает смешным. Например, в переведенном на русский язык тексте Дика Фрэнсиса обнаружилась фраза: «В комнату вошел военный с салатом на кителе». То есть читатель думает, что военный, возможно, упал лицом в салат или салат неудачно капнул на его китель, что-то такое, да? На самом деле в данном случае «салат» — это разноцветные колодки, пришитые к кителю.
— Дарья, вы упомянули Корнея Чуковского. Вы ведь были соседями в Переделкине?
— Не только соседями. Корнея Ивановича я в детстве считала своим очень близким другом. У него в воспоминаниях есть история о том, как девочка Груня Васильева пришла к нему в дом и, рыдая и топая ногами, потребовала, чтобы она стала принцессой. Мы устраивали праздники, зажигались костры «Здравствуй, лето!» и «Прощай, лето!». «Здравствуй, лето!» — это был просто костер, а в «Прощай, лето!» мы ставили какой-то спектакль. Пьесу всегда писал Корней Иванович. И вот, значит, роль принцессы досталась не мне, а другой девочке. Я просто пришла выпрашивать вторую роль, и он написал ее для меня. Но только это была роль без слов. Я была немая. (Смеется.)
Достаточно часто, где-то в пять часов вечера, я скреблась в их дверь. Наши дачи стояли рядом. Открывает, ну, допустим, Лидия Корнеевна. Я говорю: «Здравствуйте, Лидия Корнеевна! Я пришла взять книжку Корнея Ивановича в библиотеке, а там ее нет. У вас определенно есть». Лидия Корнеевна отвечает: «Проходи, Грушенька, кекс уже готов». Не знаю, кто его пек, но у них был очень вкусный кекс. Я поэтому бегала к ним, очень уж этот кекс мне нравился.
Я правда считала Корнея Ивановича своим лучшим другом, поэтому несла ему все свои детские горести и радости. И он находил время отойти от работы и обсудить со мной все мои проблемы. Он очень любил детей.
Мой друг детства Костя Смирнов, сын писателя Сергея Смирнова, автора романа «Брестская крепость», рассказал мне о своих отношениях с Корнеем Ивановичем. Недавно один ТВ-канал снимал программу про Чуковского. Позвали меня, я заплакала у него в доме. На этой съемке был Костя, для меня Котя. И он вдруг рассказывает историю, которую я не знала. О том, как бегал к Корнею Ивановичу так же, как и я, и спрашивал, как бы познакомиться с Бибигоном. А Корней Иванович ему говорил: «Вон он там, видишь?» Котя бегом на балкон. Спрашивал: «Где Бибигон?» И слышал в ответ: «А он уже ушел». И Котя повадился ходить к Корнею Ивановичу каждый день искать Бибигона. Корней Иванович не ленился каждый день ему рассказывать, как Бибигон приходил, ушел, вот конфеты для Коти оставил. Вот такая личная у Кости история с Корнеем Ивановичем.
Чуковский очень просил никому не говорить, где он будет похоронен. Не знаю, почему он этого не хотел. Но я знала и очень долго хранила этот секрет. Никому о нем не рассказывала, хотя теперь уже всем известно, где похоронен Корней Иванович. Но от меня этих слов никто никогда не слышал.
Переделкино в мое детство замечательное место. Мой отец Аркадий Николаевич Васильев был писателем, поэтому папе выделили там дачу.
Рядом жили Вениамин Каверин, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский. Только почему-то Роберт Рождественский был «дядей Робертом», а Чуковский всегда «Корнеем Ивановичем». Особое место в моей жизни занимали Валентин Петрович и Эстер Давыдовна Катаевы, мои родители с ними близко дружили. А я много времени проводила с Тиной, их внучкой. Тина-Валентина названа в честь Валентина Петровича, она была моей прекрасной подругой в детстве и до сих пор моя подруга. Я ее очень люблю.
— У вас осталась дача в Переделкине?
— Дачи мы лишились, когда умер папа. Когда-то я хотела построить дом в Переделкине. Приехала туда и поняла, что не хочу там жить. Моего Переделкина нет. Из тех, кого помню, люблю, только Зоя Богуславская, вдова поэта Андрея Вознесенского. В прошлом году мы праздновали ее столетие. Она гениальна, она потрясающая! Пишет книги, активно везде ходит, она большая умница, у нее разума больше, чем у меня.
— Здесь так и хочется вспомнить еще одну легендарную женщину, Лилю Брик, с которой вам посчастливилось познакомиться...
— У нас в Переделкине была огромная поляна. Писатели называли ее «Неясная поляна», гуляли там. В то лето нам задали в школе учить Маяковского. А мне хотелось читать любимого Джека Лондона. Иду я себе по поляне, бубню, бубню. Дохожу до калитки, которая ведет на участок, где живут на втором этаже Василий Катанян и Лиля Брик, а на первом Тамара Владимировна Иванова, вдова писателя Всеволода Иванова, и его внук Антон. Он мой близкий друг, бабушку его тоже хорошо знаю, с Катаняном я всегда вежливо здоровалась, а Лилю никогда не видела. И вдруг из калитки вылетает рыжая женщина с косой, в белых сапожках, такая вся немножко странная. Она подходит ко мне и спрашивает: «А чем ты занимаешься?» Берет у меня книжку и морщится: «Какая ерунда! Так, пойдем, я сейчас все расскажу тебе про Маяковского». И мы пошли гулять по поляне. И за то время, что мы шли вокруг нее, она успела сломать мой детский мозг. Мне тогда было одиннадцать, а Лиля рассказала про свою жизнь, про мужа Осипа, про других людей, которых я знаю по Переделкину! Шокирующая информация, не вся понятная девочке. Я никогда не слышала подобных рассказов о взрослых. Лиля ушла домой после того, как мы обошли поляну.
А я кинулась к Эстер Давыдовне Катаевой, жене Валентина Петровича. Прибегаю, чуть не плачу: «Тетя Эста, тетя Эста, ой, а вы знаете что?» И давай ей выкладывать все , что услышала. То, что любимый мной Валентин Катаев, для меня дядя Валя, дружил с Осипом Бриком, что они оба из Одессы, общались с Маяковским, распрекрасно в курсе всех историй, которые Грушенька принесла тете Эсте, я узнала много лет спустя. А в тот день все доложила Эстер Давыдовне. Валентин Петрович сидит на веранде, пьет чай, не слышит меня. Тетя Эста бежит к нему с возгласом: «Валя! Валя! Ты слышишь, что говорит Грушенька? Девочка познакомилась с Лилей». Валентин Петрович только открыл рот, чтобы начать говорить, а Эстер Давыдовна: «Закрой рот сейчас же!» Это было очень смешно.
Лиля меня поразила, очаровала, она разительно отличалась от всех знакомых мне взрослых. И я стала караулить ее у дачи, вычислила, когда женщина выходит на прогулку. Она меня не прогоняла, мы с ней бродили по этой поляне. Лиля мне много чего рассказала. Но это было сказано мне в личных беседах, пересказывать их я права не имею. Но был совет, данный мне: «Будут люди, которые потребуют, чтобы ты жила так, как принято, но они на самом деле хотят, чтобы ты жила так, как им удобно. Уходи от них сразу. Живи и люби тех, кто ничего от тебя не требует». Это было прекрасное лето в моей жизни. Но больше мы не пересекались.
Я росла и перестала проводить лето в Переделкине. А потом случился черный день. Я уже студентка, мой папа умер, дачи в Переделкине нет. У меня маленький сын, поэтому сняла сторожку на участке одного писателя. И как-то раз пошла в Дом творчества писателей. Навстречу мне Антон Иванов, весь в слезах: «Лиля умерла! Она не хотела жить лежа».
Я знала, что у Лили был перелом шейки бедра (тогда операции по замене тазобедренных суставов не делали), что она лежит, но чтобы так все закончить... Это был шок! Но потом мы с Антоном, обсуждая эту ситуацию, поняли, что Лиля никогда не смогла бы жить, лежа в постели. Она велела кремировать тело, развеять прах. У нее нет могилы. На месте, где развеяли прах, лежит камень с буквами «ЛЮБ». Когда-то Маяковский подарил ей кольцо с буквами «ЛЮБ», если повернуть его, возникало слово «ЛЮБЛЮ». Кольцо я во время прогулок увидела у нее. Лиля рассказала его историю. Она была уникальна, я ее до сих пор очень люблю.