Коллекция. Караван историйЗнаменитости
Лариса Голубкина: «Напрасно меня пытались не пустить к Миронову в Париж»
Ларисы Голубкиной не стало в этом году. А мне до сих пор не хватает такого блестящего собеседника. И очень хочется поделиться ее рассказами о жизни, которая у нее была прекрасной и удивительной. В этом интервью она рассказывала о своих заграничных поездках.
Лариса Ивановна, вас называли самой выездной советской актрисой...
— Один театральный начальник говорил: «Я реже на дачу в Мытищи езжу, чем Голубкина в Европу». Пятнадцать лет, начиная с третьего курса института, моя жизнь — это постоянные поездки за границу. Фильмы, в которых я снялась, хорошо продавались. Например, «Освобождение» купила и прокатывала компания Columbia Pictures. В этом фильме была одна большая женская роль — моя, остальные мужские. А в поездки обычно брали пару — мужчину и женщину. В данном случае выходило — меня и еще кого-то. Голубкину и Ножкина, Голубкину и Озерова, Голубкину и Давыдова или Голубкину и представителя «Совэкспортфильма». В «Гусарской балладе» — та же история, у меня главная женская роль, и ездили я и еще кто-то из мужчин. Ну и в «Сказке о царе Салтане» я была Царицей... Так и объездила весь мир.
— Какая страна вас поразила больше всего?
— Япония. Это же другая планета! Туда я полетела в сказочной компании — со Станиславом Ростоцким, с Юлием Карасиком, который снял очень модный тогда фильм «Дикая собака динго», и со Славой Тихоновым. Помню, в самолете Ростоцкий сел рядом. Я опустила руку, случайно задела его колено и почувствовала... деревяшку. Станислав мне с легкостью сказал: «Да, Лариса, у меня деревянная нога...» Приглашала нас компания-прокатчик. Переводчик был замечательный — Фуруто-сан, десять лет отсидевший в сибирском лагере после войны и за это время отлично выучивший русский. Японцы принимали нас на высшем уровне. Например, перед сном к каждому из нас приходил массажист. Хотя не к каждому... К Карасику массажиста не посылали. Потому что он вел себя некорректно. Допустим, японцы ему говорили: «Сегодня премьера, надо прийти в смокинге». Он отвечал: «Не пойду я ни в каком смокинге, потому что я гений!» Японцы такой народ — они будут относиться к вам хорошо, пока не заметят, что вы не уважаете их традиции. И тогда не сделают вам замечание, не будут обижаться, они просто вычеркнут вас... Фуруто-сан рассказывал, что подобное случилось с Татьяной Самойловой, которая была в предыдущей советской делегации в Японии вместе с Аловым и Наумовым. К нашим кинематографистам относились с почтением. Устроили традиционную чайную церемонию — долгую, с соблюдением всех нюансов и правил. И когда в самом финале японцы наливали Татьяне густой-густой, как сок с мякотью, зеленый чай, она спросила: «А у вас кофе нет?» После этого Самойлова перестала для них существовать.
Еще в Японии нас возили в абсолютно божественное место — Никко, где сплошные буддийские храмы в горах. Это два часа езды от Токио. Мы были там в новогодние праздники. Нас поразила невероятная тишина, долгая, глубокая. Никто даже слова не мог произнести. Красота вокруг, все наряжено, елки, игрушки какие-то удивительные, каких я прежде не видела. Маленькие озерца, в которых плавают красные рыбки, невероятный воздух, пропитанный запахом кедров... И видимо, это сильно подействовало на меня. Остановились в местном отеле. Помню, ко мне зашел Фуруто, мы с ним еще поговорили, по-японски сидя на коленочках, потом я легла спать. А утром очнулась не в номере, а на приличном расстоянии от отеля, в горах. Как туда попала, когда успела одеться, как вышла из отеля — понять не могла. Просто волшебное какое-то место... Ничего подобного со мной никогда в жизни не случалось.
— А на остальных оно тоже подействовало или только на вас?
— Слава Тихонов, жена которого ждала ребенка, был очень взволнован поездкой в Никко. Когда мы ходили там по буддийским храмам, нам предложили вытащить бумажки с предсказаниями. Слава вытащил записочку, прочел, побледнел и исчез. Мы с Ростоцким его долго искали. Потом спрашивали, что случилось. Слава ответил: «Я испугался. Там сказано про ребенка...» — «Что? Прочитай!» — уговаривали мы, но секрета он не выдал...
А в один из дней нас повезли на японское телевидение. Я должна была на японском петь две песни. Фуруто-сан натаскал меня в плане произношения. Японцы были в восторге. Хотели меня отблагодарить, но оплатить работу не могли — знали, артистам из СССР запрещено брать деньги. И они преподнесли мне роскошное жемчужное ожерелье, жемчужную брошку и зажигалку из чистого серебра. Потом я отдала ее Андрюше (Миронову, своему мужу. — Прим. ред.).
— А какой была самая первая ваша заграничная поездка? И куда?
— У меня отец работал в Германии, и меня туда повезли в 13 лет. Всего восемь лет прошло после войны. В Москве — тотальный дефицит всего. А в Германии — ковры, хрусталь, сервизы «Мадонна», за которыми выстраивались гигантские очереди в военном городке. Папа это увидел и решил серьезно поговорить со мной и мамой: «Если я хоть один раз увижу вас в очереди за чем-нибудь в этих магазинах, в 24 часа вы отсюда уедете. Лариса, что тебе конкретно нужно?» — «Бархатные зеленые тапочки». — «Что еще?» — «Елочные игрушки в огромной коробке». — «Еще?» — «Клубничный конфитюр». — «Вот тебе деньги. Иди и купи, что нужно». Маме он при этом сказал: «Тебе нужна одна шуба и Ларисе одна шуба. Иди купи. Но ничего не бери на перепродажу!» В 13 лет отец строго определил, как должно быть. Он мне сказал: «Лариса, деньги — это зло». Так, к сожалению, я и живу до сегодняшнего дня... Когда ездила в заграничные командировки, всегда держала себя в руках и не теряла лицо. В Госкино меня перед поездкой снабжали деньгами и говорили примерно так: «Вот у тебя чек на 145 фунтов, а этот — на 150. Платить за гостиницу пятизвездочную. Ты имеешь право в гостинице причесаться, ты имеешь право там поесть. Все остальные твои расходы — из суточных». А суточные были небольшие, долларов двадцать в день.
— А какой была ваша первая поездка в качестве актрисы?
— Это была поездка в Данию и Исландию с тем же Карасиком и с Эльдаром Рязановым. В Дании очень вкусно кормили и невероятно красиво подавали. Не просто краб-коктейль, а какой-нибудь медный купорос внизу налит в колбе, все дымится эффектно... Мы завтракали, где-то на выезде обедали, потом был какой-нибудь дневной коктейль, вечером — прием невероятный. А после двенадцати ночи мы возвращались в гостиницу. Повар уже все про нас знал и нам на ночь готовил большой круглый стол с сэндвичами. Таких грандиозных сэндвичей, да еще в таком количестве, я нигде не видела. Вот мы все это втроем съедали. И я, молодая девочка, в которой было 50 килограммов, ела не меньше крупных в прямом и в переносном смысле режиссеров. Для нас еда в Дании была главным развлечением, потому что наша тройка не курила и не пила. Перед возвращением домой мы сидели в аэропорту, и вдруг Рязанов предлагает: «Слушайте, давайте все-таки здесь выпьем что-нибудь, у меня назрел тост». Нам налили, и Эльдар Александрович говорит: «За то, чтобы мясо никогда не застревало в зубах». Потому что в Дании было нереальное мясо, которое таяло во рту. Советские люди такого не ели. У нас были какие-то жесткие подметки...
— А какое впечатление произвела Исландия?
— Когда мы подлетали к Рейкьявику, была ночь, но светило солнце, как и положено полярным летом. В иллюминатор я увидела разноцветные крыши: красные, зеленые, желтые, синие... Потом мы бросили вещи в отеле и, не дожидаясь утра, пошли гулять. Удивительно, огромные фрегаты стояли у причала прямо в центре города. Девушки все потрясающей красоты — высокие длинноногие блондинки с голубыми глазами. Модели! Рязанов и Карасик просто шеи свернули. Кажется, я им сильно мешала...
В Исландии мы побывали в гостях у знаменитого писателя Лакснесса. Его книги в Советском Союзе переводили, потому что он был коммунист. Жил он в пригороде. Пока к нему ехали, любовались пейзажами: гейзерами, домами, стоящими на застывшей лаве, пахучей треской, развешанной повсюду сушиться... У Лакснесса была ферма и конюшня. Лошадок он разводил северных, коротконогих, с длинными хвостами и гривами, похожих на сказочных коньков-горбунков. Мы разговаривали с писателем, когда к дому прискакали верхом двое мальчишек, третью лошадь они вели на поводу. Они видели «Гусарскую балладу» и хотели проверить, умею ли я ездить или за меня все делали каскадеры. Ну я и показала им класс. Мы втроем носились по лаве как угорелые. Потом оказалось, что это не мальчики, а девочки — дочери писателя...